Война и антивойна - Тоффлер Элвин - Страница 7

Если война всегда была слишком серьезным делом, чтобы доверять ее генералам, то сейчас она слишком серьезна, чтобы доверять ее невеждам — в мундире или без. То же самое относится, и даже в большей степени, к антивоенному движению.

Информированный взрослый человек, если его спросить, какие войны происходили после Второй мировой войны, без труда назовет корейскую войну (1950–1953), вьетнамскую (1957–1975), арабо — израильские войны (1967, 1973, 1982), войну в Персидс: ком заливе (1990–1991) и, быть может, несколько других.

Но мало кто знает, что от 150 до 160 (зависит от того, как считать) международных и внутренних военных конфликтов бушевали с момента заключения мира в 1945 году. Или что при этом были убиты примерно 7 200 000 солдат. Это только убитые — не считая раненых, замученных или изувеченных. Сюда также не входит еще большее число жертв среди мирного населения. Не входят и пропавшие без вести. Как ни странно, за всю Первую мировую войну число убитых солдат лишь ненамного больше: примерно 8 400 000. Из этого следует довольно любопытная вещь: в терминах потерь убитыми, даже если допустить, что ошибка достаточно велика, мир с 1945 года претерпел нечто вроде Первой мировой войны.

А если добавить жертвы среди мирного населения, цифры становятся астрономическими: от 33 до 44 миллионов — опять‑таки не считая раненых, изнасилованных, угнанных, потерявших здоровье или ввергнутых в нищету.

Люди стреляли, закалывали, бомбили, травили газом и иными способами убивали друг друга в Бурунди и Боливии, на Кипре и в Шри — Ланка, на Мадагаскаре и в Марокко.

Сейчас насчитывается около 200 стран — членов ООН. И более чем в шестидесяти из них имели место военные действия. Стокгольмский Институт мирных исследований насчитал тридцать один вооруженный конфликт за один только 1990 год.

На самом деле за 2340 недель, прошедших между 1945 и 1990 годом, всего три недели на земле не было ни одной войны. Назвать годы с 1945–го и до сегодняшнего дня «послевоенной» эпохой — значит объединить трагедию с иронией.

Если же оглянуться на все это буйное зверство, то в нем можно высмотреть отчетливую систему.

Теперь нам ясно, что ядерный тупик, в который загнали друг друга США и СССР за последние десятилетия, послужил стабилизации мира после пятидесятых годов. Когда страны делились на два резко разграничейных лагеря, каждая страна более или менее знала свое место в мировой системе. С шестидесятых годов следствием прямой войны между двумя ядерными сверхдержавами было бы «гарантированное взаимное уничтожение». Поэтому, хотя войны могли бушевать во Вьетнаме, между Ираном и Ираком, в Камбодже, Анголе, Эфиопии или еще более далеких странах третьего мира, на территории главных держав войны не велись и потому не играли главной роли в вопросах экономического существования этих держав.

В последние годы около триллиона долларов уходило ежегодно на военные цели, и в основном их тратили сверхдержавы или их союзники. Эти огромные суммы можно было бы считать «страховыми взносами», которые основные державы платили, чтобы горячие войны не выплеснулись оттуда, где они происходили.

Две сверхдержавы, США и бывший Советский Союз, не скрывая, вели войны руками своих клиентов, представителей, сателлитов или союзников, снабжая их оружием, помощью и идеологической основой. Но чаще они действовали как стабилизирующие суперполицейские подавляя конфликты между своими сателлитами, решая локальные споры, и вообще держали своих клиентов в узде из‑за опасности неограниченной ядерной эскалации.

В 1983 году в книге «Предположения и допущения» (Previews and Premises) мы указывали, что когда‑нибудь наши дети «оглянутся на великую всемирную схватку между капитализмом и социализмом с добродушно — снисходительным видом, как мы глядим на битвы между гвельфами и гибеллинами» тринадцатого— четырнадцатого веков. Сегодня термин «холодная война» звучит достаточно устарело. С 1991 года Советский Союз — лишь обветшалое воспоминание, а двухполюсная военная структура, навязанная миру двумя ядерными сверхдержавами, рассыпалась вместе с ним. А дальше произошло необычайное.

Первой реакцией на развал парадигмы холодной войны был тяжелый случай коллективного экстаза.

Почти полстолетия тикали часы Судного Дня, и мир, затаив дыхание, ждал. Поэтому легко понять безумную радость, которой был встречен конец холодной войны, символизируемый рухнувшей Берлинской стеной. Трезвомыслящие ранее политики запели оды неожиданно пришедшей эпохе мира. Знатоки писали фразы вроде «разразился мир». Ожидались крупные «мирные дивиденды». В частности, никогда не будут воевать между собой демократии. Некоторые мыслители даже высказывали суждение, что вскоре война займет свое место в музее выброшенных иррациональностей рядом с рабством и дуэлью.

Это был не первый такой приступ неуправляемого оптимизма. «Ничто, — писал Г. Дж. Уэллс в 1914 году, — не могло бы быть более очевидным для людей начала двадцатого века, как быстрота, с которой война становится невозможной». Увы, это оказалось не так очевидно для миллионов, которые вскоре погибли в окопах Первой мировой войны — «Войны ради того, чтобы больше не было войн».

Когда эта война закончилась, снова дипломатический эфир заполнили прогнозы неунывающих оптимистов, и в 1922 году тогдашние великие державы торжественно договорились потопить многие из своих военных кораблей, чтобы замедлить гонку вооружений.

В 1928 году Генри Форд заявил, что «люди становятся слишком умными, чтобы заводить еще одну большую войну». В 1932 году энтузиазм по поводу разоружения заставил американского президента Герберта Гувера заговорить о необходимости уменьшить «сокрушительное бремя вооружений, лежащее сейчас на плечах народов». Его цель, говорил он, чтобы «все танки, химическое оружие и большие самоходные орудия… все бомбардировщики были упразднены».

Через семь лет разразилась самая разрушительная война в истории — Вторая мировая. Когда она в 1945 году закончилась ужасом Хиросимы и Нагасаки, была создана Организация Объединенных Наций, и снова мир ненадолго был ослеплен иллюзией, что вечный мир не за горами, — но тут начались холодная война и ядерное противостояние.

Вослед распаду Советского Союза снова зазвенели предсказания вечного мира, и вдруг стала модной новая теория (на самом деле старая в новой упаковке). Набирающий силы хор западных и особенно американских интеллектуалов начал утверждать, что облик завтрашнего дня будут в основном формировать экономические войны, а не традиционные.

Еще в 1986 году в книге «Становление торгового государства» Ричард Розенкранц из Центра международных отношений Калифорнийского университета в Лос — Анджелесе настаивал, что уровень экономической взаимозависимости современных стран сильно снижает их возможность воевать друг с другом. Торговля, а не военная мощь — вот путь к влиянию в мире. В 1987 году Пол Кеннеди в книге «Восход и закат великих держав» точно так же противопоставил экономическую и военную мощь. Кеннеди подчеркивал опасности «гипертрофии вооруженных сил».

В наше время специалист по стратегии Эдвард Лат — твек стал утверждать, что военная мощь будет значительно падать в наступающей эпохе «геоэкономики». К. Фред Бергстен, директор расположенного в Вашингтоне Института международной экономики, вторит ему, утверждая «примат» вопросов экономики над вопросами безопасности в новой глобальной системе. Экономист Лестер Туров добавляет в этот хор и свой голос: «Замена военной конфронтации экономической конкуренцией — это шаг вперед». От сей поры истинное соревнование между странами будет состоять в том, какая из них будет делать лучшие товары, поднимать жизненный уровень и давать «самую образованную и умелую рабочую силу».