Поступь хаоса - Несс Патрик - Страница 21

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая

Осмотрев мой опухший глаз, она скальпелем отрезает от пластыря небольшой кусочек и уже хочет наклеить его мне на лицо, когда я отползаю назад. Девчонка молчит, но рук не убирает — ждет, типа. Я вздыхаю, закрываю глаза и подставляю ей лицо.

Пластырь касается ушибленного места, и я тут же чувствую приятную прохладу, боль отступает, как бутто ее выметают мягкими перышками. Девчонка залепляет вторую рану, у линии волос, и аккуратно приклеивает кусочек пластыря на разбитую губу. Все это так приятно, что я до сих пор сижу с закрытыми глазами.

— Для зубов ничего нет, — говорит девчонка.

— Ну и ладно, — почти шепчу я. — Обалдеть, твой пластырь в сто раз лучше моего.

— Он частично живой. Из искусственной биоткани. Когда рана заживет, ткань отомрет сама.

— А-а, — протягиваю я со знающим видом, хотя на самом деле ни черта не понял.

Наступает долгая тишина, я открываю глаза. Девчонка отошла и сидит на камне, разглядывая меня, мое лицо.

Мы ждем. Похоже, так надо.

Да, так надо, потомушто через минуту или две ожидания девчонка начинает рассказывать.

— Наш корабль упал. — Она опускает голову, кашляет и начинает заново: — Наш корабль упал. Начался пожар, мы летели уже низко и думали, что все обойдется, но аварийное шасси оказалось неисправно, и… — Она растопыривает пальцы, показывая, что следует за «и». — Корабль разбился.

— Это были твои ма и па? — спрашиваю я через какоето время.

Девчонка только поднимает взгляд на небо, синее и тощее: облака похожи на кости.

— А потом встало сонце, и явился человек.

— Аарон.

— Он был такой странный. Кричал, вопил, а потом ушел. И я попробовала сбежать. — Она складывает руки на груди. — Я пыталась несколько раз, но все время ходила по кругу, и, где бы я ни пряталась, он везде меня находил, понятия не имею как. А потом я наткнулась на эти хижины или как их там.

— Постройки спэков, — говорю я, но девчонка не слушает.

Она поднимает взгляд на меня.

— И пришел ты. — Переводит взгляд на Манчи. — Ты и говорящая собака.

— Манчи! — лает мой пес.

Девчонка бледнеет, на ее глазах выступают слезы.

— Что это за место такое? — спрашивает она дрожащим голосом. — Почему ваши животные разговаривают? Почему я слышу твой голос, даже когда твои губы не шевелятся? Почему твоих голосов много, и они наслаиваются друг на друга, как будто девять миллионов тебя разговаривают одновременно? Почему я вижу картинки, когда смотрю на тебя? Почему я видела мысли того человека…

Она замолкает, подтягивает коленки к груди и крепко обхватывает их руками. Я чувствую, что мне лучше ответить сразу, не то она опять начнет раскачиваться.

— Мы переселенцы, — говорю я. Она поднимает взгляд на меня и все еще стискивает колени, но хотя бы не раскачивается. — Верней, были переселенцами. Лет двадцать назад мы приземлились в Новом свете и хотели тут обосноваться. Но наткнулись на аборигенов. Спэков. И они… они погнали нас прочь.

Я рассказываю ей историю, которую все прентисстаунцы, даже самые тупые фермерские мальчишки, знают наизусть.

— Мы годами пытались с ними помириться, однако спэки и слышать ничего не желали. Так началась война.

На слове «война» она опускает голову.

— Спэки сражались не просто так: они атаковали нас всякими болезнями и микробами. Такое у них было оружие. Один микроб, например, должен был убить весь наш скот, но вместо этого животные заговорили. — Я смотрю на Манчи. — Это не так клево, как кажется. — Снова поднимаю взгляд на девчонку. — А из-за другого микроба мы заболели Шумом.

Я жду. Она молчит. Но мы оба знаем, что будет дальше, потомушто мы это уже проходили, так?

Я делаю глубокий вдох.

— Микроб убил половину мужчин и всех женщин на планете, включая мою ма, а мысли выживших мужчин перестали быть тайной для остального мира.

Девчонка прячет подбородок между коленей.

— Иногда я слышу очень четко, — говорит она. — Иногда я могу точно сказать, о чем ты думаешь. Но только иногда. Все остальное время это просто…

— Шум.

Она кивает.

— А что стало с аборигенами?

— Нет больше аборигенов.

Опять кивает. Минуту мы сидим молча, игнорируя очевидное, но потом игнорировать его уже нельзя.

— Я умру? — тихо спрашивает она. — Микроб убьет и меня?

Слова звучат по-другому из ее уст, с этим странным акцентом, хотя означают ровно то же самое, и в моем Шуме стучит одно слово — возможно, однако вслух я заставляю себя сказать «Не знаю».

Девчонка опять пристально смотрит на меня.

— Правда, не знаю, — говорю я вполне искренне. — Спроси ты неделю назад, я бы даже не сомневался, но теперь… — Я смотрю на свой рюкзак, в котором лежит книга. — Я не знаю. Надеюсь, что нет.

Возможно, говорит за меня Шум. Возможно, ты умрешь, и хотя я изо всех сил пытаюсь скрыть эту мысль другим Шумом, она такая грусная и обидная, что никуда ее не денешь.

— Прости, — говорю я.

Она молчит.

— А возможно, если мы доберемся до второго поселения… — Я не заканчиваю, потомушто сам не знаю, что будет тогда. — Ты еще не заразилась. Это уже коечто.

— Ты должен их предупредить, — бубнит она себе в коленки.

Я резко поднимаю глаза.

— Что?

— Ну, та надпись на карте… Ты пытался прочесть книгу.

— Я не пытался, — говорю я почему-то гораздо громче, чем хотел.

— Неважно. Я видела слова. Там написано: «Ты должен их предупредить».

— Я знаю! Я знаю, что там написано.

Ну разумеется, «Ты должен их предупредить». Бол-пан, идиот!

— Мне показалось, что… — начинает девчонка.

— Я умею читать!

Она поднимает руки.

— Ладно, ладно.

— Умею!

— Да я только хотела…

— Мало ли что ты хотела! — Я хмурюсь, и мой Шум так разбушевался, что Манчи вскакивает на ноги. Я тоже. Поднимаю с землю рюкзак. — Нам пора.

— Кого тебе надо предупредить? — спрашивает девчонка. — И о чем?

Ответить я не успеваю (а впрочем, я и не знал ответа), потомушто раздается громкий щелчок, который в Прентисстауне значил бы только одно.

Что кто-то взвел курок.

На скале перед нами стоит человек с ружьем, и дуло смотрит прямо на нас.

— Что меня щас больше всего волнует, — говорит голос из-за ружья, — так это на кой ляд щенки спалили мой мост?

— Ружье! Ружье! Ружье! — лает Манчи, прыгая туда сюда в пыли.

— Лучше бы вы успокоили свое чучело, — говорит ружье. Лицо говорящего от нас скрыто. — Вы ведь не хотите, чтоб с ним приключилась беда?

— Тихо, Манчи! — говорю я.

Он поворачивает ко мне морду.

— Ружье, Тодд? Пиф-паф!

— Знаю. Заткнись.

Он умолкает, и наступает тишина.

Ну, если не считать моего Шума.

— Я вроде только что задала щенкам вопрос, — говорит голос, — и теперь жду ответа, ага.

Я оглядываюсь на девчонку. Она пожимает плечами, но я замечаю, что руки у нас обоих подняты.

— Что? — переспрашиваю я ружье.

Оно сердито хмыкает.

— Грю, кто вам разрешил жечь чужие мосты, а?

Я молчу, девчонка тоже.

— Думаете, я вам палкой угрожаю?! — Ружье дергается.

— За нами гнались! — наконец заявляю я, не придумав ничего получше.

— Гнались, говоришь? — переспрашивает ружье. — И кто ж за вами гнался?

А вот тут я попадаю в тупик. Что опасней — сказать правду или соврать? На чьей стороне винтовка — на нашей или мэра? Не сдадут ли нас Прентиссу в качестве подарка? Или этот человек ведать не ведает о Прентисстауне?

Мир — опасное место, если ты знаешь слишком мало.

Например, почему здесь так тихо?!

— Про Прентисстаун мне известно, не волнуйся, — говорит ружье, читая мой Шум с неприятной точностью и снова щелкая затвором. — Если вы оттуда…

И тут девчонка подает голос. После этого она перестает быть для меня девчонкой и становится Виолой.

• Предыдущая
• 21/72
• Следующая