Последнее правило - Пиколт Джоди Линн - Страница 55

• Предыдущая
• 55/124
• Следующая

— Что?

— Один.

— Что один?

— Два, — говорю я.

— Время ужинать! — объявляет надзиратель.

— Три.

— Будешь есть или опять выбрасывать?

— Пять.

— Сегодня пудинг, — продолжает он, снимая крышку с подноса.

— Восемь.

Надзиратель втягивает носом воздух.

— Н-да…

— Тринадцать.

Наконец он сдается.

— Я же говорил тебе. Он как с другой планеты.

— Двадцать один, — говорю я.

Медсестра пожимает плечами и поднимает шприц.

— «Очко», — отвечает она и погружает иглу мне в ягодицу, пока надзиратель держит, чтобы я не дергался.

Когда они уходят, я ложусь на пол и пальцем пишу в воздухе числа Фибоначчи. Продолжаю лежать, пока не начинает рябить в глазах, а палец не становится тяжелым, как гиря.

Последнее, что я помню, перед тем как исчезнуть: числа имеют смысл. О людях такого не скажешь.

В Вермонте контора, где работают адвокаты штата, называется не просто адвокатской конторой, а своим названием скорее напоминает нечто сошедшее со страниц романов Диккенса: «контора генерального защитника». Тем не менее, как во всех государственных конторах, там за гроши люди работают с утра до ночи. Именно поэтому, отправив Эмму Хант делать свое дело, я поспешил в свою контору-квартиру, чтобы заняться своим делом.

Тор прыгает от радости и бросается мне прямо на живот.

— Спасибо, приятель! — хриплю я, отталкивая пса.

Он голоден. Я кормлю его остатками макарон с сухим собачьим кормом, а сам отыскиваю в Интернете необходимую информацию и звоню.

Хотя уже семь вечера и рабочий день давно закончился, какая-то женщина снимает трубку.

— Здравствуйте! — говорю я. — Меня зовут Оливер Бонд. Я новый адвокат из Таунсенда.

— Мы уже закрыты…

— Знаю, но я друг Дженис Рот и пытаюсь ее разыскать.

— Она здесь больше не работает.

Я знаю об этом. Честно признаться, я также знаю, что Дженис Рот недавно вышла замуж за парня по имени Говард Вурц и они переехали в Техас, где Говарду предложили должность в НАСА. Лучшие друзья адвоката — записи из государственного архива.

— Вот черт! Досадно, правда? Я ее университетский приятель.

— Она вышла замуж, — сообщает женщина.

— Да? За Говарда, наверное?

— Вы знакомы?

— Нет, но я знаю, что она от него без ума, — отвечаю я. — Да что там… А вы тоже работаете адвокатом штата?

— К сожалению, да, — вздыхает она. — А вы занимаетесь частной практикой? Поверьте, вы ничего не потеряли.

— Нет? Зато у вас больше шансов попасть в рай! — засмеялся я. — Послушайте, у меня есть маленький вопросик. Я только начал практиковать криминальное право в Вермонте, до сих пор не знаю всех ходов и выходов.

Я только начал практиковать криминальное право. Точка. Но этого я говорить не стану.

— И в чем дело?

— Мой клиент — восемнадцатилетний подросток, он аутист. Во время предъявления обвинения в суде он вышел из себя. Сейчас он за решеткой, пока не решится вопрос о его дееспособности. Но тюрьмы ему не вынести. Он постоянно пытается себя изувечить. Нельзя ли каким-то образом ускорить отправление правосудия?

— Штат Вермонт, когда дело заходит о психическом состоянии заключенных, ведет себя по-свински. Раньше тех, чья дееспособность была под вопросом, помещали в изолятор местной больницы, но теперь финансирование урезали, поэтому большинство дел отправляют в Спрингфилд, поскольку там медицинское обслуживание лучше, — объясняет она. — Однажды у меня был клиент из больницы, чья дееспособность была под вопросом, так он любил лосниться, с головы до пят, — в первую же ночь обмазался куском масла, которое получил на ужин, а перед встречей со мной намазался дезодорантом.

— Свидание тет-а-тет?

— Да. Надзирателям было наплевать. Думаю, они полагали: худшее, что он может сделать, — чем-нибудь меня натереть. Как бы там ни было, я подала ходатайство о назначении залога, — продолжала адвокатесса. — Вам снова придется предстать перед судьей. Пригласите на заседание психиатра или другого защитника, чтобы не быть голословным. Но сделайте это не в присутствии клиента, если не хотите, чтобы судью привел в ярость спектакль в зале. Главная ваша забота — убедить судью, что ваш клиент не представляет на воле опасности. А если он будет как ненормальный бегать по залу суда, то испортит все дело.

«Ходатайство о залоге», — записываю я в блокнот.

— Спасибо, — говорю я. — Да, зрелище ужасное.

— Не за что. Алло, вам дать электронный адрес Дженис?

— Разумеется! — лгу я.

Она диктует адрес, а я делаю вид, что записываю.

Вешаю трубку, подхожу к холодильнику, достаю бутылочку воды и выливаю половину в миску Тора. Потом поднимаю бутылку и произношу тост:

— За Дженис и Говарда!

— Мистер Бонд, — говорит на следующий день судья Каттингс, — разве мы не будем ждать, пока по вашему делу примут решение о дееспособности?

— Ваша честь, — отвечаю я, — мы не можем ждать.

В зале суда только мы с судьей, Эмма, доктор Мурано и прокурор — женщина по имени Хелен Шарп. У нее очень короткие рыжие волосы и заостренные клыки, из-за чего мне на ум сразу приходят вампиры или питбули. Судья бросает на нее взгляд.

— Мисс Шарп? Что скажете?

— Я не знакома с этим делом, Ваша честь, — отвечает она. — Я только утром о нем узнала. Подсудимого обвиняют в убийстве, вы назначили экспертизу о степени дееспособности. Обвинение считает, что пока он должен оставаться под стражей.

— Со всем уважением, Ваша честь, — возражаю я, — полагаю, что суд должен выслушать мать моего подзащитного и его психиатра.

Судья жестом просит меня продолжать, и я приглашаю Эмму занять свидетельское место. У нее под глазами залегли тени, руки дрожат. Я вижу, как она то хватается за перила, то украдкой, чтобы не заметил судья, мнет краешек своей одежды.

— Пожалуйста, назовите свою фамилию и адрес, — говорю я.

— Эмма Хант. Таунсенд, Бердсай-лейн, 132.

— Джейкоб Хант, обвиняемый по этому делу, является вашим сыном?

— Да.

— Сколько Джейкобу лет?

Эмма откашливается.

— В декабре исполнилось восемнадцать.

— Где он живет?

— Со мной, в Таунсенде.

— Он ходит в школу? — продолжаю я задавать вопросы.

— Он ходит в местную школу, учится в выпускном классе.

Я смотрю прямо на Эмму.

— Миссис Хант, имеются ли какие-либо медицинские показания, которые заставляют вас беспокоиться о здоровье Джейкоба в тюрьме?

— Есть. Джейкобу поставили диагноз «синдром Аспергера». Это высокофункциональный аутизм.

— Как синдром Аспергера сказывается на поведении Джейкоба?

Она на мгновение замолкает и опускает глаза.

— Если что-то не по нему, он становится очень возбужденным. Он никогда не выказывает чувств — ни радости, ни печали, не умеет поддерживать разговоры со сверстниками. Он буквально воспринимает значение слов. Если, например, сказать: «Ешь с закрытым ртом», он ответит, что это невозможно. Он слишком чувствителен: яркий свет, громкие звуки, легкие прикосновения — все это может заставить его сорваться. Он не любит быть в центре внимания. Он должен точно знать, что и когда произойдет, а если привычный порядок меняется, то чрезвычайно тревожится и ведет себя так, что еще больше привлекает внимание: начинает размахивать руками, разговаривать сам с собой или снова и снова повторять фразы из фильмов. Когда окружающий мир по-настоящему начинает его подавлять, он куда-нибудь прячется — в шкаф, под кровать — и перестает разговаривать.

— Понятно, — резюмирует судья Каттингс. — Ваш сын человек настроения, педант и желает, чтобы все и всегда происходило так, как он хочет. Очень похоже на подростка.

Эмма качает головой.

— Я плохо объяснила. Дело не только в педантизме и следовании установленному порядку. Обычный подросток сам принимает решение не разговаривать, а у Джейкоба выбора нет.

— Какие изменения вы заметили с тех пор, как вашего сына взяли под стражу? — задаю я вопрос.

• Предыдущая
• 55/124
• Следующая