Ипатия - Кингсли Чарльз - Страница 46

• Предыдущая
• 46/78
• Следующая

– Пелагии? – пробормотал юноша. – Она будет выступать в театре? Публично? Будет изображать Венеру Анадиомену?

– Да, что это!? Кажется, ты оглох! Верно, ты тоже был пьян прошлую ночь?

– Она моя сестра…

– Ну, так что же из этого? Впрочем, я не верю тебе, мужик!..– Мгновенно сообразив в чем дело, Орест позвал телохранителей.

Дверь растворилась и появилась стража.

– Этот парень хочет изображать из себя шута. Сделайте его безвредным на несколько дней, но не причиняйте ему зла. Вчера он спас мне жизнь в то время, когда все вы, негодяи, разбежались.

Солдаты молча окружили юношу и повели его к себе в караульную службу. Тут они стали осыпать его насмешками и издеваться, желая отомстить за его вчерашнюю отвагу. Надев на Филимона тяжелые оковы, солдаты отвели пленника в тюрьму и наглухо заперли двери. Несчастный юноша остался один.

– Подумай только, прекрасная Ипатия, что я перенес, когда в меня бросили камень и несколько сотен негодяев устремились ко мне, точно дикие звери. Еще минут десять и они разорвали бы меня на части. Как бы ты поступила в данном случае?

– Я дала бы себя растерзать на куски и умерла оставаясь верной своим убеждениям.

– Не знаю, так ли ты будешь рассуждать перед лицом смерти?

– Но разве можно человеку бояться смерти?

– Ну, если не самой смерти, то минуты агонии, которая, по крайней мере при подобных условиях, должна быть весьма неприятна. Если наш идеал, великий Юлиан, признавал необходимость некоторого лицемерия, то почему и мне не следовать его примеру? Смотри на меня, как на существо, стоящее неизмеримо ниже тебя, но поверь: достигнув власти, я докажу свою любовь к богам.

Эта беседа происходила между Ипатией и Орестом час спустя после ареста Филимона.

Ипатия устремила на наместника спокойный, проницательный взор, в котором сквозили и боязнь и пренебрежение.

– Объяснит ли мне знатный префект, что вызвало эту внезапную перемену в его настроении? В течение четырех месяцев ты не напоминал о своем предложении.

Она не хотела в этом сознаться, но была бы безгранично счастлива, если бы и теперь он не вспомнил о нем.

– Сегодня утром я получил вести и спешу сообщить их тебе в доказательство моего уважения. Я позабочусь, чтобы вся Александрия узнала о них сегодня же до заката солнца: Гераклиан победил.

– Победил? – воскликнула Ипатия, вскакивая с места.

– Победил и полностью разгромил императорскую армию под Остией. Так сообщил посланный, которому я вполне доверяю. Но если бы это известие и оказалось ложным, я сумею предупредить распространение противоположных слухов. Ты сомневаешься? Разве ты не согласна с тем, что наше торжество обеспечено, если такой слух с неделю продержится в народе?

– Как так?

– Я уже переговорил со всеми сановниками Александрии; все они оказались весьма благоразумными и обещали мне свою поддержку, конечно, в зависимости от успехов Гераклиана. Кому не надоел византийский двор, управляемый священниками? Да и весь гарнизон на моей стороне, точно так же, как и войска, стоящие вверх по Нилу. Ты полагала, что я бездействовал в течение четырех месяцев, но разве ты забыла, какая награда обещана мне в будущем? Ты – сама моя награда! Возможно ли быть нерадивым в виду подобной цели?

Ипатия вздрогнула, но промолчала. Орест продолжал:

– Я велел разгрузить несколько судов пшеницы, хотя презренные монахи меня чуть было не опередили – они собирались подкупить бедняков, даром раздавая им зерно. Мне пришлось подкупить монахов, приобрести запасы, уже прибывшие сюда, и распродавать их теперь понемногу, как свою личную собственность. Теперь я совсем не боюсь влияния Кирилла. К счастью, он очень много потерял в глазах богатых и образованных людей после изгнания евреев. Что касается преданной ему толпы, то боги, – тут нет монахов и я могу поблагодарить истинных виновников этой счастливой случайности! – как раз вовремя ниспослали нам дар, который приведет толпу в желанное для нас прекрасное настроение духа.

– Что это за дар?

– Белый слон.

– Белый слон?

– Да, настоящий, живой белый слон, каких уже лет сто не видывали в Александрии. Вместе с двумя ручными тиграми он был отправлен в подарок в Византию от какого-то мелкого восточного властителя. Я взял на себя смелость задержать этих зверей, и после веских доводов с моей стороны слон и тигры очутились в нашем полном распоряжении.

– Но как же ты намерен распорядиться ими?

– Дорогая повелительница, ты сама понимаешь, чем можно привлечь сердца черни. Зрелища! Что ты скажешь, если на этих же днях мы возвестим, что будет дано зрелище, какого еще не видывало нынешнее поколение? Мы будем сидеть рядом: я – как благодетель народа, ты – как временная представительница весталок былых времен. В тот момент, когда толпа будет вне себя от восторга, один из моих преданных друзей согласно полученным предписаниям воскликнет: «Да здравствует цезарь Орест!» Другой напомнит о победе Гераклиана. Третий соединит твое имя с моим. Народ начнет ликовать. Далее выступит какой-нибудь Марк Антоний, чтобы приветствовать меня в качестве императора, августа[113], словом, чего угодно. Крики возрастут; я отклоню оказанную мне великую честь со скромностью, достойной самого Юлия Цезаря. Затем я приподнимусь и в прочувственной речи упомяну о будущей независимости южного материка, о соединении Африки и Египта, когда империя будет распадаться не на восточную и западную, а на северную и южную. Крики неистового одобрения, – уплачено по две драхмы на голову, – потрясут воздух. И вот, переворот совершен.

– Но, – заметила Ипатия, стараясь скрыть свое презрение и недовольство, – какое же это имеет отношение к делу богов?

– Ну, да… Если ты сочтешь, что народ достаточно подготовлен, то можешь встать и, в свою очередь, обратиться с речью к толпе. Ты можешь заранее подготовить известную группу слушателей. Укажи, что только вследствие галилейского суеверия народ был лишен зрелищ, составляющих некогда гордость империи… Что же касается настоящего зрелища, то вместе с даровой раздачей зерна оно является существенной частью моего замысла. Как ты думаешь, если я устрою, например, небольшое состязание гладиаторов? Закон это запрещает, но…

– Да, запрещает, благодарение богам!

– Моя дорогая повелительница, не советую тебе выражать такое мнение в публичном месте, так как Кирилл, со свойственной ему наглостью, не забудет подчеркнуть, что игры гладиаторов отменены христианскими епископами и императорами.

Ипатия смутилась и замолчала. Могла ли она возражать? Не был ли он действительно прав? Не опирался ли он на факты и опыт?

– Хорошо, пусть будут зрелища, если это необходимо, но все-таки гладиаторов я не потерплю! Почему не устроить вместо этого травлю диких зверей? Это тоже ужасно, но все-таки менее бесчеловечно, чем первое. Разумеется, ты можешь принять меры, чтобы люди не пострадали.

– Но это будет роза без аромата! Без опасности, без кровопролития зрелище утрачивает остроту. Вообще дикие звери теперь слишком дороги, и если мои теперешние экземпляры будут уничтожены, я не смогу заменить их новыми. Почему не воспользоваться людьми, которые ничего не стоят, например, пленниками? Недавно из пустыни прибыли ливийские пленные. Их около пятидесяти или шестидесяти человек. Почему бы не заставить их сражаться с таким же числом солдат? Это мятежники, захваченные во время восстания.

– Значит, они все равно приговорены к смерти? – спросила Ипатия, как бы желая оправдаться в собственных глазах.

– Совершенно верно. Итак, этот вопрос решен.… Перейдем теперь к более игривому, привлекательному роду представлений.

– Ты забываешь, что я сделаюсь верховной жрицей Афины как только достигну власти. Я полностью сочувствую отвращению галилеян к театру и в будущем надеюсь последовать их примеру. Не желаешь ли ты восстановить былое великолепие греческой драмы, поставив трилогию Эсхила или Софокла[114].

• Предыдущая
• 46/78
• Следующая