Законник. - Горъ Василий - Страница 81

• Предыдущая
• 81/86
• Следующая

Видимо, выражение той части моего лица, которую не закрывал барбют, было достаточно красноречивым, так как Ронни, подъехав ко мне вплотную, виновато пробормотал:

— Переправляться по Элкорскому мосту я счел небезопасным: на подъезде к нему нас не могут не ждать люди графа Ратского. Здесь — другое дело… Да ты не волнуйся — во-он за тем холмиком валяется здоровенное бревно. А в нем припрятана лодка. Даже ног не замочишь…

Я выставила перед собой ладонь, демонстративно посмотрела на собравшуюся на ней лужицу из дождевой воды и вымученно улыбнулась:

— По-твоему, на мне есть хотя бы одна сухая тряпка?

— К вечеру мы доберемся до постоялого двора 'Горелый каравай', и…

— Может, не стоит? — перебила его я. — Постоялый двор — это люди. Люди — это сплетни… Сплетни — это… В общем, Эгер Костлявый и Снежные Барсы про тебя не забыли…

— Ну и что? Дневку мы сделаем все равно: во-первых, тебе нужно отдохнуть, а, во-вторых, в Элкор должны были прислать почтового голубя…

'Не отдохнуть, а выкупаться, согреться и переодеться во что-нибудь сухое и чистое…' — мрачно подумала я. Но вслух сказала совсем не это: — Я надеюсь, ты поедешь туда не сам?

Ронни отрицательно помотал головой и улыбнулся:

— Пайка пошлю: пока мы не доберемся до Арнорда, я от тебя — ни ногой…

…Когда перед моим лицом возникли массивные ворота 'Горелого каравая', я почти ничего не соображала. Поэтому, оказавшись на земле, принялась искать место, куда Ронни постелил сухой плащ. Плаща поблизости не оказалось. Как и кучи свеженарубленного лапника. Поэтому, решив, что уже вечер и что воины вот-вот поставят шатер, я впала в сонное оцепенение.

Невнятный гул, добавившийся к шелесту дождя и чавканью копыт, меня не беспокоил: единственное, чего я хотела в тот момент — это упасть. Куда угодно, хоть в грязь — лишь бы лежать, вытянув ноги. И не чувствовать тяжести доспехов, пригибающих меня к земле. Поэтому смысл предложения, сказанного мне Ронни, я не поняла:

— Пойдем наверх — насчет комнат я договорился…

Не дождавшись ответа, граф Аурон вгляделся в вырез моего барбюта, что-то пробурчал, и я вдруг почувствовала, что из-под меня выдернули землю!

Только я подняла голову, чтобы понять что со мной происходит, как задние поверхности обоих бедер обожгло болью, а левую икру свела сильнейшая судорога. И я, не сдержавшись, застонала…

— Что случилось?.

— Судорога. Ноги свело… — с трудом разжав зубы, пробормотала я.

— Ясно… — выдохнул он, и скрипнул зубами. — Расслабь ногу и потерпи еще чуточку, ладно? Сейчас я отнесу тебя в комнату, потом распоряжусь насчет бочки с горячей водой, а когда ты согреешься, все-таки тобой займусь…

…Часа через полтора я лежала на чистых простынях, в чистой нижней рубашке и штанах, млела от запаха своих собственных чисто вымытых волос, и изо всех сил старалась не шевелиться — распаренное тело почему-то превратилось в один сплошной нерв. И отвечало вспышкой боли на любое движение. Но это нисколько не портило мне настроения — во-первых, я была чистой! Во-вторых, в комнате было ЖАРКО! В-третьих, на мне была сухая одежда. И, в-четвертых, кубок вина, принятый на пустой желудок, ощутимо туманил мне рассудок…

Ронни вошел без стука. Видимо, пообщавшись с выносившей воду служанкой. И, закрыв дверь на щеколду, поинтересовался:

— Сопротивляться будем?

'Мама так говорит…' — вспомнила я. И промычала что-то вроде 'Нет!'

Видимо, он меня понял, так как через мгновение уселся на край кровати и по-хозяйски задрал вверх мою нижнюю рубашку.

Я слегка покраснела: в отличие от схрона в комнате горело несколько свечей. И он видел мое тело!

'В прошлом году ты была куда менее стеснительной…' — сказала себе я. Потом представила себе, что мне придется пережить, пока Ронни будет разминать окаменевшие мышцы, и ужаснулась…

…Первое прикосновение оказалось легким, как дуновение ветерка: его ладони просто легли на мои плечи и начали прогревать кожу. Мне стало не по себе — это больше напоминало не массаж, а ласку. Впрочем, через несколько минут ладони начали двигаться, надавливания и поглаживания стали чуточку жестче, и я, почувствовав, что он проминает мышцы, слегка успокоилась. Кстати, боли не было. Совсем: Ронни каким-то образом ощущал тот предел, за которым его прикосновение могло стать болезненным. И умудрялся балансировать на самой грани.

Плечи, шея, спина, стопы, икры — под его пальцами я постепенно расслаблялась, и вскоре дошла до состояния, когда не ощущала ничего, кроме легкого покалывания в уже размятой спине, и жара во всем теле.

Чуть хуже было с сознанием — вино ударило в голову, и я периодически ловила себя на мысли, что все хуже и хуже контролирую свои эмоции.

Момента, когда Ронни принялся массировать мои ноги выше коленей, я не уловила. Просто в одно мгновение поняла, что мои икры замотаны в одеяло, а его руки разминают мышцы внутренней и задней поверхности левого бедра! Вспышка желания и накатившая за ней волна жгучего стыда оказались такими острыми, что я вытаращила глаза, уперлась руками в кровать, чтобы вскочить на ноги, и… замерла, услышав ехидный смешок:

— Кто-то утверждал, что сопротивляться не будет…

— Я и не сопротивлялась! Но…

— Что 'но'? — перебил меня Ронни. — Я, конечно, вместо бедер я могу размять тебе пальцы рук. Но от этого ноги болеть не перестанут…

— Это… это… неправильно!!!

— В жизни много чего неправильного. Скажем, сбегать из дому, чтобы спасти от равсаров семью своего похитителя, неправильно. Искать Дайта Жернова по постоялым дворам Арнорда — тоже. Мчаться невесть куда, чтобы доказать невиновность не твоего сюзерена — вообще идиотизм! Однако, принимая решения, ты почему-то об этом не задумывалась. Потому что знала: никто, кроме тебя, этого не сделает… Так?

— Угу… Но…

— Судя по состоянию твоих мышц, последние дня три ты постоянно чувствуешь боль. Это тоже неправильно… — не дав мне договорить, буркнул он. — Увы, передвигаться медленнее было нельзя. А вот избавить тебя от боли — можно… Впрочем, если тебе настолько неприятны мои прикосновения, то я оставлю тебя в покое…

— Как это неприятны?! — возмутилась я. Потом зажмурилась, и, густо покраснев, попыталась объяснить свою мысль: — Просто это — мои бедра…

— Не твои я бы мять не ста-… - начал, было, Ронни, и поперхнулся.

У меня перехватило дыхание, заколотилось сердце, а сознание заволокла пелена какого-то бесшабашного безумия:

— Точно?

— Угу… — после небольшой паузы ответил он.

— А чего это вдруг?

— Ну, во-первых, тебе я дал клятву Жизни, а всем остальным — нет…

— А во-вторых? — понимая, что не смогу промолчать, поинтересовалась я.

— Во-вторых, у тебя они болят…

— То есть если бедра заболят у кого-нибудь еще, то ты с удовольствием им их помнешь…

— Нет!!!

— Помнешь, но без удовольствия? — еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, спросила я.

— Нет! Не буду я никому мять ни бедра, ни что-нибудь еще!

— Ты забыл добавить 'кроме тебя'… - уточнила я.

— Кроме тебя… — эхом ответил Ронни. Потом взял и убрал руки с моих бедер! — Тебе — буду. Но если ты меня об этом попросишь…

Будь я в нормальном состоянии, я бы онемела. А так — ответила не задумываясь:

— Аурон Утерс, граф Вэлш! Вы не будете так любезны как следует размять мои истерзанные бедра?

— С удовольствием, ваше высочество… — в унисон мне ответил он. И, наконец, вернул руки обратно. От чего у меня ощутимо помутилось в голове.

'Еще немного — и я окончательно сойду с ума…' — обреченно подумала я. И, вспомнив, что на столе стояло два кувшина, пробормотала: — Ронни! Могу я попросить тебя налить мне холодной воды?

— Можешь… Проси… — поддел меня он. Но с кровати все-таки встал…

…Первое, что я увидела, открыв глаза — это спину сидящего за столом Утерса-младшего. Блаженно улыбнувшись, я лениво убрала с лица прядь волос, оторвала голову от подушки и сонно пробормотала:

• Предыдущая
• 81/86
• Следующая