Девочка-тайна - Нестерина Елена Вячеславовна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/31
• Следующая

…Щёлкали фотовспышки мобильных телефонов – никто не хотел упустить момент встречи с настоящей писательницей. Родители задавали вопросы – и стали такими оживлёнными, заинтересованными. Детям, которые просто не узнавали их, оставалось только молчать и наблюдать. Даже добрый и порядочный комитет оживился и забыл о своей миссии. Лана и Катя тоже оказались читательницами. Завуч читательницей не была, а потому просто…

Нет, не ушла. А наблюдала за сорванным собранием. Для неё это тоже было из ряда вон выходящим. Но интересным. Завуч любила наблюдать жизнь во всех её проявлениях.

… – Ну-ну, женщина-писатель! – вдруг после долгого перерыва раздался голос отца Димки Савиных. – Это интересно.

Голос этот был громким, деловым, весомым. Мужчина очень себя уважал. И очень любил, как давно было понятно, вставить везде свои шесть копеек одной монетой. Везде – где можно и нельзя.

Но этого не знала мама Гликерии. Она никак не отреагировала на его реплику, кивнула и продолжила отвечать на чей-то вопрос.

Тогда Димкин отец снова постарался привлечь к себе внимание, приподнялся на стуле, накренился плотным телом вперёд и взмахнул рукой, словно подзывая официанта:

– А подарите-ка мне свою книгу. Я её прочитаю и скажу вам своё мнение.

Стоящая у доски мама Гликерии посмотрела на него сверху вниз. С удивлением – но не сильным. И с точно такой же интонацией, как когда-то Гликерия Костику, коротко ответила:

– Не подарю.

– Почему? – Шея Димкиного отца стала наливаться красной краской. Видимо, такого цвета было его удивление.

Оля Соколова увидела, как стыдливо отвернулся Димка, которого папаша дома гоняет и поучает – его, такого бойкого и беззаботного. Ей стало жалко Димку. Да и остальным тоже.

А тем временем писательница отвечала:

– Потому что я не нуждаюсь в ваших оценках. Чем они будут так необычны?

– Так это…

– Ну тогда, пожалуйста, скажите, почему вы уверены, что мне нужны ваши комментарии?

На глазах у всех происходило удивительное событие. Отец Димки растерялся. Его лицо побагровело – Оле показалось, что если бы у него сейчас выросла сопля, как у индюка, то он бы закурлыкал, замотал ею и в бессильном гневе распушил перья.

Да и родители, собравшиеся в классе, смотрели на него и не верили своим глазам. Вот уже девять лет подряд он терроризировал каждое собрание. Такой умный, такой компетентный во всех вопросах, он объяснял, как надо жить, как воспитывать, чем помогать школе. С каким же облегчением вздыхали все, когда вдруг на собрание приходил не он, а кроткая Димкина мама. Правда, муженёк своими поучениями вбил её в землю по самые ушки, так что она обычно молчала и старалась ни на кого не смотреть – и её было очень жалко. А вот мужа её, который сейчас получал такие щелчки по носу, не хотелось жалеть никому.

– Ну как же… – бормотал он, извиваясь под пристальным взглядом мамы Гликерии. – Я же просто… Я же ничего такого…

– Ох, голубчик… Тогда совсем не так нужно было начинать. – Писательница смотрела всё так же насмешливо и спокойно. Она размазывала умного папашу по стенке – но при этом не обижала. А просто подтверждала своё право на независимость – независимость от таких вот пупков земли. – Вот если бы вы пришли с моей книгой, которую уже прочитали, попросили бы, например, на память автограф – тогда другое дело. А так… Уж извините.

Её слова смыли отца Савиных под стол. И о нём забыли.

Родители поднялись с мест, забыв, что идёт собрание. Марина Сергеевна не знала, что им ещё предложить – кроме сбора денег на новогодний праздник; ведь проблема, которая должна была стать лейтмотивом собрания, рассосалась сама собой. Так что со сбором денег разобрались быстро. И Марине Сергеевне пришлось сказать, что собрание на этом окончено.

Строгая завуч, крайне удивлённая таким поворотом событий, не нашлась, что возразить – да и вообще, как реагировать. Переваривая увиденное и услышанное, она медленно прошла по коридору и, усевшись за стол в учительской, крепко задумалась.

А в кабинете физики несколько оживлённых родительниц предложили продолжить общение в кафе.

Вместе с ними в кафе отправилась и Марина Сергеевна. За всю её практику такого нестандартного завершения собрания ещё не было. Она не знала, что ждёт её от руководства за такое, но не переживала! Ведь не происходило ничего страшного. Наоборот – было весело. Мамы её детей оказались интересными, умными, а совсем не скучными тётками, которые приходили на собрание как на зачитывание приговора, ждали только плохой информации и очередного сбора денег. А уж появление матери новенькой – декаданс, книжки, чёрные кружева – ну здорово же!

…Весёлая компания долго сидела в кафе – том самом, из которого когда-то Гликерия утащила Олю и Сашку в поисках романтизма. Там было малолюдно в этот вечер – и столики удобно придвигались друг к другу.

Оля Соколова с папой приехали туда забирать маму, которая была довольна и счастлива. Всю дорогу повторяла, что такой интересной и независимой женщины, как мама Гликерии, никогда не встречала и что вот бы ей такую подружку.

– Вот ведь мозг! Вот личность! – восхищалась она. – А такие мамы получаются из таких же девочек. Так что ты дружи с её дочкой, Оля!

Школьная новогодняя дискотека называлась, конечно, балом. И пусть бал проходил на этот раз не в просторном спортзале, а в тесном актовом, атмосфера была самая праздничная. Только что закончился концерт, основу которого снова составляли перешученные шутки телевизионных шутников и развлекальщиков, а разбавляли песни и танцы, перепетые и перетанцованные оттуда же, никого это не обидело. Вот-вот мальчишки должны были убрать из зала кресла и стулья, так что в ожидании танцев девочки бродили по школе.

Оля Соколова сидела на подоконнике и болтала ногами. Рядом с ней стояла Гликерия и, прислонившись лбом к стеклу, смотрела в темноту за окном. Ей, как обычно, хотелось сбежать. Наверное, хотелось – потому что Оля так до сих пор и не знала, понимает ли она свою подругу. На бал она пришла потому, что, как сама сказала, очень любит Новый год и все варианты его празднования. Но на концерте откровенно мучилась. Оля понимала: глупо заставлять себя любить то, что никогда не понравится. Зато искусно собранная экологически полезная деревянная ёлка возле сцены привела Гликерию в восхищение – и она планировала пробраться к ней поближе и рассмотреть как следует.

…В гладких волосах Гликерии матово блестели жемчужины, их было много и на её белом платье. Платье являлось вроде бы вечерним, но в нём не виделось даже намёка на соблазнительность. Скорее, оно напоминало наряд инфанты – тяжеловесный, парадный, необходимый. В нём, наверное, было даже не очень удобно, но Гликерию, кажется, оно вполне устраивало. Оля Соколова смотрела на неё и прикидывала, как бы этот наряд улучшить – не меняя стилистики, но улучшить. Рядом с ней Оля в коротком голубом платьице на тонких бретельках казалась себе особенно лёгкой, изящной. Так что подруга выгодно оттеняла сейчас её красоту. Оле было даже немножечко неловко из-за этого. Одно было хорошо – что Гликерия не переживала по этому поводу.

– Оля, а давай попробуем сплавать на развалины маяка? – спросила вдруг Гликерия, отрываясь от стекла. – Я узнала: его подмыло водой, и в один момент он вдруг рухнул. Такие у вас тут почвы… Это на мысе, километров пятнадцать от города. Надо только найти лодку – и по морю гораздо ближе получится. Там должно быть очень красиво. Согласна?

Повернувшись к Гликерии и пристально глядя на неё, Оля спросила:

– Ты мне тогда так и не ответила: неужели ты правда бродишь по всем этим заброшенным и страшным местам только для того, чтобы полюбоваться красотами, погрустить и порадоваться стихии?

Конечно, Оля не надеялась уже на правдивый ответ – потому что давно поняла: Гликерия не любит говорить о себе, а тем более раскрывать тайны. Того, что она поведала до этого, видимо, и так было больше чем достаточно. Но Гликерия покачала головой и тихо проговорила:

• Предыдущая
• 29/31
• Следующая