Цветы для Элджернона - Киз Дэниел - Страница 17

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая

Я притянул ее к себе. Она вздрогнула и напряглась. Тут это и случилось – в ушах зашумело… электрическая пила… далеко-далеко… Потом холод: по рукам и ногам побежали мурашки… онемели пальцы… Вдруг я почувствовал на себе чей-то взгляд.

…Резкое переключение восприятия. Из какой-то точки в темноте, совсем рядом, я увидел нас самих в объятиях друг друга.

Я посмотрел по сторонам и заметил юнца лет пятнадцати, притаившегося за деревом.

– В чем дело? – выдохнула Алиса. – В чем дело? – повторила она.

Я вскочил, и он исчез в темноте.

– Ты видела?

– Нет, – ответила она, разглаживая юбку нервными движениями. – Я никого не заметила.

– Он стоял вот здесь. Подсматривал. Совсем близко.

– Чарли, куда ты?

– Он не мог убежать далеко.

– Успокойся, Чарли. Это ничего не значит.

Для нее, может, и не значит…

Спотыкаясь о чьи-то ноги, я бросился в темноту, но, конечно, никого не нашел.

Чем больше я думал о нем, тем сильнее становилось тошнотворное ощущение, за которым обычно следует обморок. Я постарался взять себя в руки и вернулся к Алисе.

– Догнал?

– Нет, но он был здесь. Я видел его!

Она как-то странно посмотрела на меня:

– Тебе плохо?

– Какое-то жужжание в голове… Скоро пройдет.

– Пойдем отсюда.

Пока мы добирались до ее дома, у меня не выходил из головы этот парень и то, что на секунду я увидел нас его глазами.

– Хочешь зайти ко мне? Я сварю кофе.

Конечно, я хотел, но что-то удержало меня.

– Лучше не надо. Мне нужно еще кое над чем поработать.

– Чарли, неужели я сказала или сделала что-нибудь не так?

– Не в этом дело. Тот парень… Он совсем выбил меня из колеи.

Алиса стояла вплотную ко мне и ждала поцелуя. Я обнял ее, но тут же все началось снова. Если я не убегу сию же минуту, то хлопнусь в обморок прямо на ступеньках.

– Чарли, ты совсем больной.

– Ты видела его, Алиса? Только не обманывай меня.

Она покачала головой.

– Нет. Было слишком темно. Но я уверена…

– Мне пора идти. Я позвоню тебе. – И не дав ей прийти в себя, я выскочил из подъезда.

Я почти уверен, что все случившееся было не чем иным, как галлюцинацией. Доктор Штраус полагает, что эмоционально я еще не вышел из того возраста, когда близость к женщине или мысли о сексе вызывают не только волнение и панику, но даже галлюцинации. Необычайно быстрое умственное развитие обмануло меня, заставило поверить, что я могу жить нормальной эмоциональной жизнью. Нельзя не признать, что последние события достаточно ясно показали мою неподготовленность к полноценному общению с женщиной типа Алисы Кинниан.

Меня выгнали из пекарни. Понимаю, что глупо цепляться за прошлое, но что-то родное было в ее стенах из белого кирпича, обожженных жаром печей… – Она была мне домом.

За что они так ненавидят меня?

Мне не в чем винить Доннера. Он должен думать о своем предприятии, о других рабочих. И все же… Он был мне больше чем отцом.

Он вызвал меня к себе в кабинет, усадил в единственное кресло, стоявшее рядом с его древним столом, и, глядя в сторону, сказал:

– Мне нужно поговорить с тобой, Чарли. Ни к чему откладывать… Твой дядя Герман был моим лучшим другом, и я обещал ему, что как бы ни шли мои дела, у тебя всегда будет работа, доллар в кармане и крыша над головой…

– Это мой дом и…

– …и я относился к тебе, как к собственному сыну, отдавшему жизнь за эту страну. А когда Герман умер – сколько тебе было? семнадцать? – я поклялся… Я сказал себе: Артур Доннер, пока ты владеешь этой пекарней, ты не бросишь Чарли на произвол судьбы. У него будет постель и кусок хлеба. Когда тебя хотели забрать в Уоррен, я объяснил, что ты будешь работать у меня и я сам присмотрю за тобой. Ты не провел в Уоррене ни дня. Я дал тебе комнату… Как, по-твоему, сдержал я свое слово?

Я кивнул, но по тому, как он теребил в руках какие-то бумажки, было видно, насколько тяжело ему говорить мне все это.

– Я старался… Я никогда не работал плохо…

– Знаю, Чарли. Но сейчас я говорю не о работе. Что-то произошло с тобой, и я не понимаю, что именно. И не только я… Все говорят только о тебе. Им страшно, Чарли… Я вынужден просить тебя уйти.

Я хотел перебить его, но он покачал головой.

– Вчера вечером ко мне пришла целая делегация… Чарли, пойми, я не могу допустить, чтобы моя пекарня прогорела!

Он смотрел на свои руки, на скомканный листок бумаги в них, словно надеясь найти там то, чего раньше не было.

– Прости меня, Чарли.

– Куда же мне идти?

Он посмотрел на меня, в первый раз за время разговора.

– Ты прекрасно знаешь, что эта работа тебе больше не нужна.

– Мистер Доннер, я не знаю никакой другой.

– Давай рассмотрим этот вопрос. Ты уже не тот Чарли, каким был семнадцать лет назад, и даже четыре месяца назад. Ты не объяснил мне, что случилось с тобой. Согласен, это твое дело. Может быть, случилось чудо. Ты стал блестящим молодым человеком, а работать на миксере и разносить заказы неподходящее занятие для блестящего молодого человека.

Несомненно, он был прав, но что-то во мне упорно сопротивлялось его решению.

– Позвольте мне остаться, мистер Доннер. Вы же обещали дяде Герману, что у меня будет работа. Она все еще нужна мне, мистер Доннер.

– Нет, Чарли, не нужна. Если бы это было так, я послал бы всех их к черту и стоял бы за тебя. Но они боятся тебя до полусмерти! Я не могу забывать и о своей семье.

– А если они передумают? Я поговорю с ними. – Разговор зашел совсем не туда, куда хотелось мистеру Доннеру, но я уже не мог остановиться. – Они поймут, – умолял я.

– Ну, ладно, – вздохнул он наконец. – Попробуй, но предупреждаю: ты услышишь мало приятного.

Когда я вышел из кабинета, Фрэнк Рэйли и Джо Карп как раз проходили мимо, и я сразу понял, что Доннер не преувеличивал. Видеть меня было для них слишком большим испытанием.

Фрэнк взял поднос с булочками, я когда я окликнул его, оба обернулись.

– Видишь, Чарли, я занят. Потом.

– Нет, сейчас. Вы избегаете меня. Почему?

Фрэнк, болтун, бабник и жулик, внимательно посмотрел на меня и поставил поднос на стол.

– Почему? Я скажу тебе, почему. Потому что ты стал большой шишкой, всезнайкой, умником! Ты теперь вундеркинд, яйцеголовый. Всегда с книжкой, и знаешь ответы на все вопросы. Ну и что? Думаешь, ты лучше нас? О’кей, проваливай.

– Что я тебе сделал?

– Что ты сделал? Слышишь, Джо? Я скажу тебе, что ты сделал, мистер Гордон. Ты выпендривался со своими предложениями, и теперь мы, все остальные, выглядим бездельниками. Но я скажу тебе еще кое-что. Для меня ты все тот же кретин, каким был всю жизнь. Может, я и не понимаю всяких мудреных слов и названий твоих книг, но это не значит, что я хуже тебя.

– Ага, – кивнул Джо, поворачиваясь, чтобы подчеркнуть этот вывод для появившегося откуда ни возьмись Джимпи.

– Я не прошу вас быть моими друзьями, – сказал я. – Не имейте со мной никаких дел. Только оставьте мне работу. Мистер Доннер сказал, что это зависит от вас.

Джимпи пронзил меня взглядом, с отвращением сплюнул и злобно прошипел:

– Однако крепкие же у тебя нервы! Убирайся к черту! – Он повернулся и тяжело захромал прочь.

Вот так. Все было прекрасно, пока они могли смеяться надо мной и чувствовать себя умниками за мой счет, но теперь они оказались ниже кретина, над которым вдоволь поиздевались в свое время. Удивительным ростом своих способностей я заставил их «я» сильно уменьшиться в размерах и вытащил на свет божий все их недостатки. Я предал их, и за это они возненавидели меня.

Фанни Бирден оказалась единственной, кто не желал моего увольнения, и, несмотря на сильное давление, так и не подписалась под их требованием.

– Но это совсем не означает, – сказала она мне, – что я не замечаю, как сильно ты изменился, Чарли. Ты стал совсем другим! Не знаю, не знаю… Ты был простым, хорошим, надежным человеком, не слишком головастым, зато честным. Что ты сделал с собой, чтобы вот так, сразу, поумнеть? Это неправильно.

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая