Дети Великой Реки - Киз Грегори - Страница 32

• Предыдущая
• 32/89
• Следующая

По пути домой она мало говорила с Тзэмом, который к тому же казался рассеянным, но пыталась связать воедино обрывки отдельных сведений. Теперь она поняла, что Ган имел в виду, когда говорил о материи, утке и основе. В одной-единственной книге она не могла прочесть обо всем сразу. Так, например, книга об архитектуре не упоминала дату восхождения на трон Танганаты и его неожиданную смерть, а генеалогия, которая содержала эти факты, опускала, что в эти годы мальчик разрушил дворец. Это были нити, которые ей предстояло сплести, чтобы возникла картина, ясная для нее. Ткацкий станок – это она сама. Хотя нет, она – это, скорее, челнок. Хотя какое все это имеет значение? Ведь это только сопоставление, не больше.

Множество свидетельств указывало на ее возраст – около двенадцати, – как на критический для королевской семьи, особенно для мужчин, которые могли бы стать правителями. Хизи подозревала, что это как-то связано с ее кровями. Если она при этом становится женщиной, значит, мальчики должны стать мужчинами. Но ведь к ним не приходят крови, мужчины совсем иначе устроены. Хизи решила, что на следующий день попытается выяснить этот вопрос. Каковы бы ни были эти изменения, они происходят по-разному, но в один и тот же срок. Это также совпадало с тем, что Хизи знала о женщинах. История с Танганатой, восстановленная ею, казалась особенно важной. Мальчик в таком раннем возрасте становится Королем – об этом ей удалось прочесть. Но даже сухая генеалогия имела глубокий смысл: произошла какая-то ошибка в том, что его допустили к власти. То, что он был самый юный Король (а это, как чувствовала Хизи, подчеркивалось в тексте), выявляло смысл этой ошибки. И каким-то образом одиннадцатилетний мальчик ухитрился разрушить огромную часть дворца.

Хизи была уверена, что ее отец, а возможно, и мать могли бы сделать то же самое, если бы захотели. Но причин для такого поступка не могло быть. И в этом был источник ошибки с Танганатой – ребенок в одиннадцать лет, Хизи знала, не может быть вполне благоразумен. Хотя это можно сказать о человеке любого возраста. И почему тот, кто не способен совладать со сверхмощной силой в одиннадцать, подчинит ее в двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет? Это был самый важный вопрос. Ведь именно в эти годы детей либо переводили в королевское крыло дворца, к родителям, либо они бесследно исчезали, и к их имени присоединялось окончание «ната». Так случилось и с Дьеном.

А ведь и ей теперь было столько же лет, сколько Дьену, когда она в последний раз видела его. И столько же лет было Танганате.

Вернувшись домой, Хизи поняла: случилось что-то неладное. Квэй встретила ее в дверях, крутя в руках полотенце для посуды. Глаза ее были красными – это значило, что она только что плакала. Возле нее неподвижно застыл Тзэм. Чувствовалось, что он подавлен.

– Хизи, – сказала Квэй. – Скоро к тебе придут. Ты должна сделать все, что тебе велят, и ни о чем не беспокоиться.

Квэй, однако, была очень обеспокоена. Хизи ничего ей не сказала. В воздухе пахло дымком: так же пахли благовония, которые сжигали жрецы для изгнания духов. Хизи вышла во двор за Квэй. Там ее поджидали четверо жрецов. Все они были в хлопковых масках, которые прежде Хизи никогда не видела, с дырами для глаз и ртов. Они были в балахонах, как если бы собрались на некой церемонии.

– Хизи Йид Шадун, – пропел один из них высоким, мальчишеским голосом. – Мы собрались здесь для совершения обряда Нгессе.

Обряд носил древнее название, но Хизи поняла его: оно означало «тело». Знак для этого понятия – сосуд, в котором помещается душа.

– Что? Я никогда не слышала о таком обряде.

– Это один из обрядов, посвящающий во взрослые, – пояснил тот же жрец. – О нем узнают только тогда, когда приходит надлежащее время.

– Она… К ней еще не пришли крови! – пробормотала Квэй.

Жрец резко обернулся к служанке.

– Это не важно, даже если ты и не солгала, – ответил он. – Если она еще слишком юна, обряд можно будет повторить. Мы не можем ждать, пока она достаточно повзрослеет.

Хизи поняла, что в словах его кроется некий загадочный смысл. Квэй так и съежилась.

Вот оно, подумала Хизи. События наступили прежде, чем она смогла постичь их смысл. Вот он, тот день, когда она исчезнет – или присоединится к своим родителям. Тзэм, конечно, знал об этом. Он был неподвижен, точно статуя.

Если они заберут меня, подумала Хизи, он убьет их. Он убьет их всех. Она вспомнила, как прижимал ее Тзэм к своей груди, убегая от демона, как он вытащил ее из воды, когда она отправилась разыскивать Дьена.

Хизи положила ладонь на его руку.

– Тзэм, – прошептала она. – Иди набери для меня цветов, которые растут в саду на западной крыше. Голубых и красных.

Этот сад был наиболее удаленным среди старых построек, над покинутым крылом дворца. Пройдет достаточно времени, прежде чем он возвратится.

Тзэм подавил гневный взгляд – потому что жрецы смотрели прямо на него.

– Принцесса, – сказал он, и в голосе его слышалась мука. – Может быть, я понадоблюсь тут…

– Нет, ты не понадобишься, – возразил жрец. – Иди собирай букет. Обряд краток, но неприятен – и цветы послужат ей утешением.

– Да, Тзэм, – сказала Хизи. – Мне будет приятно думать, что сейчас ты собираешь для меня цветы.

И продолжаешь жить, добавила она мысленно.

– Конечно, принцесса, – более спокойно произнес Тзэм.

– Иди, Тзэм, – пробормотала Квэй. – Я присмотрю за Хизи.

Тзэм кивнул и быстро вышел, притворив за собой дверь.

– Что я должна делать? – спросила Хизи.

Жрецы повели Хизи в ее комнату.

На следующий день дождь прекратился, и небо было ясно-голубым, без единого облачка. Перкар, протирая глаза, с трудом спустился вниз по склону. Сон не принес ему облегчения: стоило Перкару погрузиться в его глубины, ему снились странные, лихорадочные сны. Сейчас, при свете дня, он старался припомнить их и определить, насколько они важны. Но мысли его были еще сонные, и ветер, который, казалось, дул прямо с неба, пронизывал тело насквозь.

Похоже на осень, подумал Перкар. Осень, хотя по времени была еще середина лета. Хубара, северный ветер, должен был еще спать в своей пещере в горах. Но, наверное, в горах обитает еще какой-нибудь холодный ветер, который пронизан запахом золы и опавшей листвы. Гора сама по себе казалась чудом, она была почти правильной конической формы, со склонами, бледными при ярком свете, и увенчана ослепительными снежными вершинами. Перкару хотелось что-нибудь предложить богу этой горы, но он не знал, как нужно воспевать его. А потом он вспомнил, что бог этой горы – Владыка Леса, Балати.

Перкар сжег немного курений в честь Балати, хотя ветер относил дымок в противоположную сторону. Потом он сплел небольшую рыболовную сеть из конского волоса и спустился к потоку. Единственный, кто разговаривал с альвами, опустив сеть в воду, Перкар пропел приветствие, так как ничего другого, подходящего к случаю, не знал.

– Спасибо тебе за весточку, – сказал Перкар. – Если ты будешь говорить с ней снова, скажи ей: я делаю только то, что должен делать.

Перкар сел возле разбухшего потока, зная, что не услышит ответа, и задремал. Ему приснился Нгангата, и сон этот был мучителен, постыден – вроде тех снов, когда кому-то привидится, будто он совсем голый находится в многолюдном собрании. Такие сны Перкару никогда не снились. Но присутствие в сновидениях Нгангаты раздражало его. Иногда ему снилась она – запах розовых лепестков, ее жалобы и боль от пощечины. Эти сны она посылала, как запах роз вместе с дождем, и они были Перкару понятны. Снились ему также город и девочка. Дома и стены из белого камня, пустыня и непомерно огромная река. Та самая Река – он знал это, хотя и никогда не бывал там прежде. В одном из снов Река была красной, как кровь, и вода в ней – густая, вязкая. Девочка, стоя у источника, звала Перкара. Призывала его.

– Вот ты где.

Капака стоял на тропе, ведущей от пещеры к ручью, и глядел на Перкара. Он был седой, небритый и выглядел старше своих лет. Не спал всю ночь, подумал Перкар. Интересно, какие сновидения могут тревожить вождя?

• Предыдущая
• 32/89
• Следующая