Последний штрих - Кизис Диана - Страница 4
- Предыдущая
- 4/61
- Следующая
– Просто звонит второй телефон, не обращайте внимания. – Я подняла глаза и прочитала по губам Брин: «Заканчивай». – Я спрашиваю, что стоит в номерах люкс: спальные диваны или... – Пи-ип.
– Что-что?
– Спальные диваны или... – Пи-ип. – Черт! – в отчаянии воскликнула я. – Знаете, я вам лучше перезвоню позже.
Я бросила трубку. Брин покачала головой.
– Ну ты даешь, – сказала она.
Снова зазвонил телефон. Я схватила трубку.
– Алло!
– Джесси?
Звонил Зак. Судя по легкой хрипотце в голосе, он только что плакал.
Глава 3
Дай мне приют
Всю дорогу до больницы – Брин, сосредоточенно сжав зубы, пролетала на красный свет – я боролась со своими мрачными мыслями: должно быть, на подсознательном уровне полагала, что они могут повлиять на исход событий.
«Ты никогда ее больше не увидишь, – думала я. – Но это же нелепо! Сес обязательно поправится! Пусть даже она сломала себе обе ноги, что с того? Придется, конечно, отложить свадьбу, но это ведь еще не мировая катастрофа». Я случайно скользнула взглядом по своему отражению в боковом зеркале: на лице у меня застыло глупое выражение, свойственное людям, когда они не знают, как себя вести. Что я должна чувствовать: потрясение? Что мне делать: рыдать и рвать на себе волосы или сохранять спокойствие? Я же еще не поняла толком, что случилось, и потому пока не знала, что должно читаться на моем лице: не хотелось выглядеть бездушной, но и истеричкой я тоже казаться не хотела.
Мы назвали свои фамилии медсестре, сидевшей в кабинке из пуленепробиваемого стекла. Нам было велено подождать. Брин вышла на улицу – хотела попробовать связаться с Заком по сотовому, – а я осталась сидеть в коридоре и, чтобы хоть чем-то себя занять, стала смотреть на то и дело распахивавшиеся двери травматологического отделения. Я представила, как оттуда выходит Сесил, прижимая к голове компресс со льдом. Вторая рука у нее в гипсе, а на лице – усмешка.
«Я вас напугала? – скажет она, измученная и возбужденная. – Мне ужасно жаль».
«С ума сошла? – отвечу я. – За что ты извиняешься?»
Когда вернулась Брин, я поделилась с ней своими раздумьями. Затем испугалась, что мои слова ее расстроят, и извинилась.
– С ума сошла? – сказала она. – За что ты извиняешься?
Нам оставалось только ждать.
Сесил Картер была высокой девушкой и держалась прямо, словно аршин проглотила. В колледже она предпочитала одежду в стиле выпускниц манхэттенских частных школ: поношенные хлопчатобумажные брюки, мягкие рубашки для игры в регби и свитера своих бывших парней. В этом облачении Сесил можно было принять за кинозвезду. Ее ровные зубы блестели, как жемчужинки; тело было гибким, однако нельзя сказать, чтобы ее заботили диета и спорт; а глядя на ее круглую, упругую грудь (она носила полный третий размер), оставалось только завидовать. Сама Сесил нечасто вспоминала о том, что у нее, как сказали бы мальчишки-школьники, «потрясная фигура». Ей очень нравилась музыка восьмидесятых, особенно поп-певец Принц. Услышав любимую мелодию, она тут же вскакивала и начинала танцевать с той уверенностью, которая отличает обладателей идеальной фигуры.
Брин Беко являла собой полную противоположность Сесил. Она была до того миниатюрной, что никто не осмеливался поинтересоваться, какой же у нее рост. Ее груди напоминали игрушечные чашечки, ножки были маленькими и изящными. Если Сесил держалась удивительно прямо, то Брин S-образно выгибала спину, выпячивая округлый зад. Из-за этой привычки в школе ее прозвали «девушкой, которая так и просит, чтобы ее ущипнули». Свои черные волосы она собирала в тугой пучок, брови безжалостно выщипывала. Кожа ее была до того бледной, что при определенном освещении отливала синевой; губы она неизменно красила темно-красной помадой. Брин напоминала мне русскую поп-звезду. На самом же деле она была выпускницей иллинойсской школы с юридическим уклоном.
Рассматривая свое отражение в больничном окне с затемненными стеклами, я вспомнила, как, только-только познакомившись с Брин и Сес, гадала, что думают люди, когда мы втроем идем по улице. Поп-звезда, кинозвезда, а рядом с ними трусит простушка, то есть я, и иногда держит одну из звезд под руку. Я была абсолютно ничем не примечательна: рост – пять футов пять дюймов[4], вес – 120 с небольшим фунтов[5], карие глаза и каштановые волосы, которые я носила распущенными, потому что ничего интереснее придумать не могла. У меня была кожа смешанного типа, и вообще меня отличал смешанный стиль – я вечно занимала одежду у Сесил, а Брин просила сделать мне макияж. Каждая из моих подруг обладала превосходным, ярким вкусом, но вместе эти вкусы плохо сочетались. Постепенно я перестала волноваться о том, что думают о нас другие, и всецело отдалась роли лучшей подруги. Я не сомневалась, что со временем сумею научиться у них особому шарму, перенять красоту Сесил и сильный характер Брин. Я грелась в лучах их славы, подобно ромашке, которая любит расти на солнышке рядом с экзотичными цветами.
Моя мама, когда уставала, любила говорить, что она «совсем увяла». Глядя на свое размытое отражение в больничном окне, я видела, что тоже увядаю. Не будь все эти годы рядом Сесил, жизнь сложилась бы совсем иначе. Интересно, как быстро я увяну, если потеряю подругу?
Я купила наименее уродливый букет гвоздик из тех, что имелись в цветочной лавке: когда приедет Зак, отдам ему цветы – пусть отнесет в палату Сесил. («Если они положили ее в палату. Перестань! Не смей даже думать такое!») Брин и я сидели, ждали и медленно сходили с ума. Время от времени Брин подходила к сестре и спрашивала, неужели никто не может предоставить нам информацию. Я старалась не думать о детях, развлекавшихся в игровой – печальной маленькой комнатушке, в которой валялись разномастные кубики и головоломки с утерянными деталями. Чего только эти дети не повидали за дверями палаты! Даже представить страшно.
Я почувствовала, как Брин вскинула голову и посмотрела на дверь. К нам шагал ее муж, Дэвид. На губах у него играла робкая, неопределенная улыбка. Забавно; Дэвид Кесслер и Брин встречались два года, прежде чем пожениться (разумеется, Брин не стала брать его фамилию), и все это время я считала его снобом и занудой. Но оказалось, что он просто ужасно застенчив. Неуверенность в себе делала его педантом. Его каштановые волосы всегда были аккуратно причесаны, футболка и брюки – безукоризненно чисты, словно у мальчишки, которого собираются снимать для школьного альбома. Дэвид присел на корточки и взял нас обеих за руки. Я невольно отметила, какие ухоженные у него ногти.
– Дорогие леди, – сказал он.
– И микробы, – прибавила я, кивнув на раздраженного мужчину, который сидел слева и жаловался жене, что его уже прививали от гриппа.
Из отделения травматологии вышла врач и спросила:
– Кто здесь Брин Беко?
– Я!
Дэвид, Брин и я резко вскочили, совсем как женщины, которые выныривают из бассейна в старых фильмах, если прокрутить назад пленку.
Доктор Марчисан, как она представилась, вышла с нами на улицу, Я удивилась тому, что уже вечер. Из-за этих затемненных окон я потеряла счет времени. Я укутала шею воротом своего спортивного свитера. Даже теннисные туфли переобуть я не успела. Брин скрестила на груди руки. Волосы врача были заплетены в косы, что совсем не вязалось с глубокими морщинами возле глаз. «Молодежная прическа, – подумала я, поражаясь тому, что каждый день эта женщина имеет дело с человеческими трагедиями и живет как ни в чем не бывало. – И старое лицо».
– Ваша подруга Сесил попала в автомобильную аварию, – сказала доктор Марчисан. Я заметила, как Дэвид глубоко вдохнул: должно быть, собирался сказать, что это нам и так уже известно, но сдержался.
Наверное, врач почувствовала наше нетерпение и поспешила озвучить подробности: она зачитала их, раскрыв папку, которую держала в руках.
- Предыдущая
- 4/61
- Следующая