Очарованные - Робертс Нора - Страница 21

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая

Приник к губам раз, другой, третий, пока они призывно не затрепетали. Взял из ее руки бокал, поставил рядом со своим, ответил на призыв.

Сладкий-сладкий вкус согревал, успокаивал, возбуждал. Мягкое-мягкое тело искушало, манило, очаровывало. Кругом тихо-тихо. Быстрый прерывистый вздох ударил как молния.

Впрочем, он не вспотевший мальчишка, тискающийся в потемках. Кипящий внутри вулкан страстей необходимо держать под контролем. Если нельзя дать волю этому вулкану, надо воспользоваться преимуществом опытного мужчины.

Овладевая ею медленно, продвигаясь мучительными крошечными шажками, он проявлял заботу и нежность, и от этого она беспомощно вздрагивала, жаждуя новых ощущений.

Вот так бы вечно покоиться в объятиях, смутно думала Ана, когда голод смешивается со страстью. При всем своем воображении она никогда до такого не доходила. Его язык пляшет во рту, ее окутывают темные пряные мужские ароматы. Ладони поглаживают, успокаивают, а мышцы рук напряжены. Когда губы коснулись горла, она, выгнула спину, отчаянно желая испытать нечто большее.

Он чувствовал, что она сдается, чувствовал так же реально, как ночной ветерок на коже. Зная, что приблизился к самому краю, лихорадочно жаждал соприкосновения.

Маленькая, роскошно мягкая фигурка. Под рукой стремительно колотится сердце. Оно почти ощутимо в ладони, губы впитывают вкус горячей атласной кожи, язык проникает в рот. Настоящая пытка. Почти невозможно сдержаться, чтобы не сорвать с нее платье и устроить настоящий пир.

Он застонал, коснувшись отвердевших сосков под шелком, снова впился в губы.

Губы живые, отчаянные. Ее руки касаются его тела с такой же поспешной настойчивостью. Ана знала: если отдаться полностью в этот самый момент, назад уже возврата не будет. Сейчас они не будут заниматься любовью. Это нельзя делать на залитой звездным светом террасе, под окнами, за которыми может проснуться ребенок.

Но и от любви уже не отвернешься. Не сможешь. Не повернешь приливную волну чувств, как не остановишь текущую в жилах кровь.

Очень скоро наступит момент, когда она отдаст ему то, чего никому еще не отдавала.

Ана отвела голову, уткнулась лицом в плечо Буна.

— Ты даже не представляешь, что со мной делаешь.

— Расскажи. — Бун прихватил зубами мочку ее уха, отчего она задрожала. — Хочу послушать.

— Причиняешь мне боль. И внушаешь желание. — И надежду, добавила она про себя. — Никому это еще не удавалось. — Ана отстранилась с долгим прерывистым вздохом. — И мы этого оба боимся.

— Не стану отрицать. — Глаза Буна приобрели цвет кобальта в сумеречном свете. — Не стану отрицать, что больше всего на свете хочу унести тебя сейчас наверх и уложить в постель.

При этой мысли сердце Аны бешено заколотилось.

— Ты веришь в неизбежность, Бун?

— Приходится верить.

Ана кивнула:

— Я верю в судьбу, в причуды судьбы, в капризы, которые люди приписывают воле богов.

Глядя на тебя, я тоже верю в неизбежное. Можешь понять, что у меня есть тайны, которые я открыть не могу, что я с тобой не всем могу поделиться? — Заметив во взгляде Буна удивление и несогласие, она затрясла головой, не дав ему слово сказать. — Пока не отвечай… Подумай, проверь. И я тоже подумаю.

Приблизилась, поцеловала его, на миг крепко прижалась. Почуяла, как он дернулся, и отошла. Сказала на прощание:

— Спи спокойно и крепко, — хорошо зная, что он спать не будет. Она тоже.

Единственный подарок, который Ана всегда преподносит себе в день рождения, — абсолютно свободный день. Что хочет, то и делает, ленится или трудится. Можно встать на заре, позавтракать мороженым, а можно до полудня валяться в постели, глядя по телевизору старые фильмы.

Один идеальный план на один день в году, который принадлежит только ей, — не строить вообще никаких планов.

Ана встала рано, позволив себе долго нежиться в ванне с любимыми маслами и сушеными травами в муслиновом мешочке, предназначенными для расслабления. Побаловала себя тонизирующим кремом для лица из цветов, йогурта и каолиновой пудры, лежала в воде под музыку арфы, со стаканом ледяного сока, пока крем творил чудеса.

С разгоревшимся лицом, с шелковистыми волосами, вымытыми ромашковым шампунем, смазалась собственным фирменным маслом для тела, набросила шелковый халат лунного цвета.

Возвращаясь в спальню, думала снова нырнуть в постель, провести там все утро. Но посреди комнаты стоял большой деревянный сундук. Когда она отправилась в ванную, на этом месте ничего не было, кроме древнего молитвенного коврика…

Ана радостно вскрикнула и бросилась ощупывать старое резное дерево, отполированное до зеркального блеска, шелковистое на ощупь. Пахнет пчелиным воском и розмарином.

Этим старым сундуком, которому не одна сотня лет, она любовалась еще девочкой, живя в замке Донован. Известно, что этот волшебный сундук стоял некогда в Камелоте, заказанный для Мерлина юным Артуром [11].

Смеясь и охая, Ана присела на корточки. Родным всегда удается ее удивить. Мать, отец, тетки и дяди очень далеко, но всегда живут в ее сердце.

Шесть чародеев объединенными силами, более или менее необычными способами переправили сундук из Ирландии, перебросив по воздуху, через пространство и время.

Она медленно подняла крышку и оказалась в атмосфере старых видений, древних чар, бесчисленных заклинаний и заговоров. Сухой аромат растертых в пыль лепестков смешивался с острым запахом потухшего камина, перед которым волшебник колдует в ночи.

Стоя на коленях, Ана подняла руки, шелковые рукава соскользнули к локтям, раскрыла ладони чашечками вверх.

Вот ее сила, которую надо признать и принять с уважением. Зазвучали слова на древнем языке, на языке знахарей и мудрецов. Ветер, который она призывала, ворвался в окно, отбросил занавески, растрепал волосы. Воздух запел, на ветру грянули тысячи струн, потом настала тишина.

Опустив руки, Ана полезла в сундук. Амулет с гелиотропом — кроваво-красная сердцевина просвечивает сквозь темно-зеленую оболочку… Пришлось снова сесть на пол. Известно, что целебный камень огромной ценности и колоссальной силы на протяжении многих поколений принадлежал материнскому роду. Глаза наполнились слезами — теперь он перешел к ней, что бывает всего раз в полвека, когда владельца посвящают в высший орден целителей.

«Вот мой дар, — думала она, поглаживая камень, который в другие времена гладили другие пальцы. — Мое наследие».

Осторожно положила его обратно в сундук, потянулась за следующим подарком. Шарик из халцедона — если захочешь, под почти прозрачной поверхностью можно мельком увидеть вселенную. Понятно, это от родителей Себастьяна, — хорошо чувствуется, когда держишь его в руках. Дальше овечья шкура, исписанная письменами древнего языка. Старая, как время, сладкая, как завтра. От тетушки Брайны и дядюшки Мэтью, заключила Ана, укладывая ее обратно.

Хотя амулет прислан матерью, точно известно — отец выберет что-то особенное. Отыскав подарок, Ана рассмеялась. Лягушонок, маленький, с ноготок, изысканно вырезанный из нефрита.

— На тебя похож, пап, как две капли воды, — снова расхохоталась она.

Положив его на место, закрыла сундук и встала. В Ирландии время послеобеденное, шестеро ждут звонка, хотят узнать, понравились ли подарки.

Направившись к телефону, услышала стук в заднюю дверь. Сердце быстро и беспокойно екнуло, потом вдруг успокоилось. Ирландия подождет.

Бун прятал за спиной свой подарок. Другой подарок, выбранный вместе с Джессикой, ждет дома. А этот хочется подарить самому. Лично от себя.

Слыша ее шаги, усмехнулся, заранее приготовив приветствие, готовое сорваться с языка. Хорошо, что при виде нее не откусил язык вместе с приветствием.

Она сияет, волосы проливаются на серебристый халат светло-золотистым дождем. Глаза кажутся темнее, глубже. Разве они могут быть прозрачными, чистыми, словно вода, когда хранят тысячи секретов? Чуя окутывающий ее великолепный женственный запах, Бун едва не упал на колени.

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая