Мне тебя обещали - Сафарли Эльчин - Страница 20

• Предыдущая
• 20/44
• Следующая

А в настоящей жизни? Красиво иначе, больно иначе. И это совсем не плохо, может, даже хорошо. Мы плачем иначе — солеными и настоящими слезами. Зато у нас есть право на выбор сюжета: мы играем жизнь так, как хотим, и нам не кричат в рупор, требуя повторить в десятый раз дубль. Мы же сами режиссеры своих судеб. Может, истинное счастье в этой свободе?..

Я выучил наизусть схему правильной жизни. В ней нужно радоваться каждой крупинке песка на летнем побережье; противостоять внутренней боли, отвлекаясь на радужные оттенки; любить людей и научиться отдавать им накопленное тепло. В ней главное верить в новый день, благодаря небо за уходящий. Да, я знаю ее от корки до корки! Но это не значит, что я могу распространить эту схему на свою жизнью, как вставить новые стекла в старую раму.

Это не так легко. Особенно когда ноют старые раны. Самая большая чушь, что их залечивает время. Оно обрабатывает антисептиком, накладывает повязку, которую рано или поздно все равно сорвет ветром очередного разочарования. Без них не обходится ни одно начало, ни одно продолжение.

Я просыпаюсь и говорю себе: «Эй, чувак, теперь ты будешь жить иначе». Периодически у меня случаются такие утра, но следом за ним наступают вечера, когда худые и мрачные, как летучие мыши, воспоминания слетаются на робкий внутренний свет, словно безобидная мошкара. С каждой минутой их становится больше. В итоге они затмевают все. И я, пораженный, прячусь от них, дожидаясь нового утра. Чтобы снова попробовать сказать себе мантру о жизни, надеясь, что она не потеряет силу ближе к вечеру.

Наедине с тишиной. Выбираю тяжелые камни из центра жизни и складываю их по краю собственного мира. Пусть служат защитным бордюром — нахально забегающие непременно спотыкнутся, а прочие ползуны, ударившись головой о глыбу, не станут сюда соваться. Нет, я не заперся в одиночестве — просто это время разговора с собой, когда остерегаешься вербальных вибраций.

Я почти не озвучиваю непрестанный внутренний шум. Два-три человека, с кем позволяю себе раскрыться. Для остальных — угрюмый вид, циничные шутки или даже абсолютно отсутствующий вид: я — ныряльщик в бездну. Мужчины не говорят зря. Убеждать должны не наши слова, а поступки и руки. Мой дедушка повторял: «Мужчина должен уметь молчать обо всем, что имеет значение лишь для него одного».

Женщины — другие. Водопад написала мне эсэмэс. Переживает: «Нельзя все держать в себе, милый. Так ты только запутаешься в вопросах и ответах. Пока боль не вытечет наружу, сердце не очистится». Я не нахожу ответа — трудно назвать то, с чем я изо дня в день воюю, надеясь на победу. Окружающим легко сказать: «Не принимай близко к сердцу». Откуда им знать, какова глубина твоего сердца? И где для него — близко? Только самому возможно поднять с земли камни, о которые когда-то спотыкался.

Может быть, о боли нужно говорить, когда примирился с ней. Зачем-то же существует целая армия психоаналитиков. Но это не для меня, не сейчас: когда первопричина известна, можно заняться симптомами — против них созданы анальгетики.

Вечерами, после рабочего дня, мы с нейотдыхали именно на кухне, сидя на табуретках по разные стороны стола. Что придумать лучше, чем сидеть на теплой кухне с родным человеком? И пусть жареная картошка аппетитно дымится на старой сковороде, сладкий чай размешан и бутерброды с пластинами сливочного масла светятся солнцем на белой тарелке. И все вроде бы есть: не так много и не так мало. Вот она, настоящая атмосфера для откровений — все нипочем, в том числе снегопад на дворе и заледеневшие дороги. И мы сидели подолгу, многие часы — курили, пили кофе и говорили о том, что было и что ждет нас за чередой новых дней.

Временами, правда, ругались — тогда кофе расплескивался, вьюга за окном усиливалась, а на еещеках появлялись соленые ручейки слез. Когда это случалось, я быстро уходил, не давая волю эмоциям. Остыв на цепком морозе, писал тебе много-много раз «прости». Ты отвечала спустя несколько минут: «У меня к тебе одна просьба. Постарайся чувствовать меня». И все обиды — как рукой сняло.

До сих пор продолжаю непрестанно говорить с тобой. Мысленно. Так мы ближе друг другу. Так между нами нет стола и пролитого кофе.

Уж слишком фальшиво она стонет. Ей бы на курсы актерского мастерства. В любое дело нужно вкладывать инвестиции, любой бизнес нуждается в развитии с целью повышения прибыли, тем более что деньги Карла зарабатывает неплохие. Одна из самых популярных проституток города. «Записывайтесь в очередь, я одна, вас много».

У нее потрясающее тело — Памела Андерсон на пике формы. Только никаких силиконов, ботоксов, все свое — мужчины XXI века выступают за продукцию органического происхождения. Единственный минус Карлы — слабые актерские данные. При ее потоке, когда пять мужчин за четыре часа, такой талант необходим.

Она — любимица Фернандо. Он чувак не капризный, для него не существует талантливых актрис, он выбирает по внешности. Лучшая та, у которой крепче сиськи и задница. Уж ему-то наплевать, наигранна ли Карла в постели: «Главное, она делает шикарный минет с проглотом. Такого я еще не встречал». Один раз проверил Карлу, могу заверить: итальянец не врет.

Шлепки, вздохи, рычание, стук — за стеной настоящий порнофильм. Темпераментный Фернандо оправдывает каждый отданный цент. Отрывается по полной — с женой себе такого не позволишь. «Не то чтобы она против или зажата. Я сам не позволю себе с женой то, что позволяю со шлюхой. Она мать моих дочерей, понимаешь? Это другое. С женой я сплю из-за необходимости. С проститутками — отрываюсь. Не изменяю, а просто снимаю напряжение».

Походы восточных мужчин к проституткам в какой-то мере оправданы, это же не немцы или американцы, здесь горячий темперамент, мысли о сексе постоянны. Нужно пожить под высоким небом и жарящим солнцем, чтобы это понять. Даже кулинария имеет сексуальную подоплеку — начиная от тархуна, мощнейшего афродизиака, и заканчивая огромными количествами белковой пищи со специями.

Выхожу из гостиной, больше нет сил слышать эти звуковые эффекты. На раскаленном полу балкона невозможно стоять босиком, приходится подпрыгивать. Сок персика течет по рукам, после водки меня почему-то всегда тянет на персики. Фернандо долго приставал ко мне, предлагая тоже развлечься с Карлой: «Я угощаю! Давай, встряхнешься! Слишком много ты ноешь в последнее время — лучше нет, чем хорошенько потрахаться». Не тянет. Мне хочется совсем других отношений. С искренними чувствами, точно не наигранными. Такое бывает, когда мужчина влюбился или перебесился. Первое — отпадает, второе — быть может. Устал я от собственных крайностей, которыми жил последние месяцы. Все это время пытался выдохнуть из себя весь воздух, чтобы сделать большой глоток нового. Сделал это. И наступила тишина.

Когда-то думал, что не смогу уйти, не оставив себе пути назад. Всегда искал лазейку, только бы не увязнуть в новом так, чтобы лишиться возможности вернуться. На этом промежутке пути я снова жажду нового, без страха забыть, что было. Оно все равно во мне.

Я отказываюсь верить в то, что человеческие проблемы происходят от невозможности побыть одному. Одиночество, наоборот, все усложняет: копаешь-копаешь, а в итоге кончается тем, что бросаешь лопату и ложишься в яму, своими же руками выкопанную.

Не знаю, как все сложится дальше. Я не обрел новую формулу жизни, где мысли мчатся на солнечных батареях и сомнения утилизируются бодрой уверенностью в каждом следующем шаге. Все как будто по-прежнему: я так же морщусь ранним утром от солнца, пробивающегося сквозь щели жалюзи, так же курю натощак и забываю забрасывать грязные носки в стиралку. Никаких кардинальных изменений в быту, зато много перестановок в себе.

• Предыдущая
• 20/44
• Следующая