Наедине с булимией. Обретая себя. - Брамс Алина - Страница 1
- 1/24
- Следующая
Алина Брамс "Наедине с булимией. Обретая себя."
НАЕДИНЕ С БУЛИМИЕЙ. ОБРЕТАЯ СЕБЯ.
Посвящается моему доктору и другу – Осиповой М.М.
Предисловие
Сегодня о булимии написано уже очень много, так как эта тема перестала быть закрытой. О
булимии больше ничего не скрывают и говорят вслух. Многие авторы рассказывают о том, как
вылечиться: девушка пишет, а ее доктор - комментирует. И, скорее всего, многие заинтересуются
как раз практическими советами.
Я же не хотела кого-либо учить или противопоставлять себе, а просто написала о своих мыслях,
чувствах и наблюдениях. Этот стиль я назвала бы «психологическим романом»: романом о
молодой женщине, о людях и о болезни, которая несет в себе гораздо больше, чем просто «волчий
голод».
«Все, что не убивает меня, делает меня сильнее» Ф. Ницше
Часть I.
Глава 4.
Наши отношения с Артуром начали стремительно ухудшаться. Он требовал все больше внимания
и заботы, а я не могла дать ему этого в достаточном количестве. На работе я выматывалась, в
течение дня практически ничего не ела, и когда возвращалась домой, в эти четыре знакомых угла, в
голове пульсировала одна и та же мысль: сейчас приду и расслаблюсь.
Мое тело было напряжено, как у спортсмена перед стартом. Каждое утро я просыпалась с дрожью
от непонятного волнения и тревоги. На работе я в бешеном темпе, с головой, погружалась в дела, и
под вечер мой измученный организм и мое сознание начинали бурно протестовать.
Булимия захватила мою жизнь и день за днем высасывала все соки. Сознание отказывалось
воспринимать жизнь объективно и делило ее на две неравные доли, где большая часть
принадлежала зависимости от еды. Я постоянно стыдила себя, обращала свое внимание на то, что
моя жизнь мне не принадлежит, что я ненормальна по сравнению с другими, что нужно что-то
делать и кардинально решать проблему. Однако все это были лишь слова, так как по-настоящему
делать что-либо у меня не было сил, а, возможно, и желания.
Мне нужно было отдыхать, выплескивать накопившиеся эмоции и переживания, насыщать свою
жизнь чем-то ярким, мощным – и наиболее простым путем всегда, при любых обстоятельствах,
оказывалась именно Она. Я пыталась использовать свою силу воли, но сила воли уже давно
иссякла и покинула меня. Сила воли рассеялась по выпускным и вступительным экзаменам, по
ежедневным десятикилометровым пробежкам в течение двух лет, по всему тому, что я рутинно
заставляла себя делать, чувствовать и думать.
Я не хотела есть, я уже давно не умела испытывать настоящее чувство голода – лишь волчий
аппетит перед срывом и гипогликемию – после. И это смущало меня. При благоприятных
обстоятельствах, при общении с интересными людьми или посещении захватывающих мест или
зрелищ – я полностью забывала о моей проблеме, и о голоде – тоже. Но это случалось достаточно
редко, и я продолжала жить, как жила.
Мое здоровье ухудшилось. Волосы потускнели, кожа на голове и теле начала портиться и
шелушиться. Эмаль на зубах стала чувствительной. Я полоскала зубы специальным лечебным
раствором в течение дня, но эти меры уже были неэффективны. Десны немного припухли и
ослабли, желудок опустился, а верхний и нижний желудочные сфинктеры вообще исчезли и
перестали выполнять свою функцию. Еда скакала по моему желудочно-кишечному тракту, как
хотела. Едва какая-то пища успевала дойти до двенадцатиперстной кишки, как ее, словно поршнем
под давлением, высасывало обратно. Мерзко, жутко, отвратительно.
Я приобрела целый букет сопутствующих булимии заболеваний, и узнала о своем организме
столько, сколько иные не узнают в течение всей своей жизни. Мне казалось, что я могла узнать
издалека любого булимика.
«Припухлое, немного круглое лицо, выделяющиеся слюнные железы. Немного красные глаза,
словно человек не выспался. Вид изможденный, вымотанный, уставший. У некоторых –
характерные отметины на руках, от засовывания пальцев в рот для того, чтобы вызвать рвотный
рефлекс». У меня с руками все было в порядке: после двухнедельного баловства с рвотным
рефлексом я получила желудочное функциональное расстройство, которое выражалось в том, что я
могла вызвать рвоту сама по желанию.
Но самые главные отличительные черты не в физических недугах, а деформации личности.
Страдающие булимией считают свою болезнь ужасной, ненормальной, отвратительной,
постыдной. Они настолько боятся быть уличенными, что со временем, из-за постоянной
необходимости скрывать, становятся изворотливыми, хитрыми, жестокими.
Личность булимиков меняется до неузнаваемости: добродушие, чувство юмора, оптимизм,
искренность, открытость, энергичность, терпимость уступают место агрессии, подавленности,
пессимизму, скрытности, вялости, неуравновешенности и вспыльчивости.
Я перестала полностью себя контролировать, и порой это пугало не только меня, но и близких мне
людей. Слезы и смех шли рука об руку, и я не могла спроектировать свое поведение хотя бы на
ближайшие пять минут. Мы постоянно ссорились с Артуром, и в восьмидесяти процентах ссор
инициатором была я, а причиной спора – нечто настолько неважное, что с легкостью забывалось
через полчаса.
Я перестала с ним разговаривать, и еще больше углубилась в себя. Жизнь, казалось, стала идти
медленнее, и мне хотелось двигаться вместе с ней: без цели, без ритма и желания.
– Мила, ты опять меня не слышишь! Я тебе повторяю в шестой раз, сделай потише телевизор. Ты
все равно его не смотришь, а я делаю важный заказ, который нужно сдать завтра. – Артур уже
начинал кипятиться.
Я медленно достала пульт из-под подушки и лениво нажала кнопку звука. Отвечать что-то не
хотелось.
– Мила, что с тобой? Что-то случилось? Ты сегодня молчишь целый вечер.
– Ничего не случилось, работай спокойно.
– Ты что, обиделась? Зайчик, я ведь для нас обоих это делаю.
– Я знаю. Все в порядке.
– Нет, не все в порядке. Давай поговорим. Ты молчишь уже третий день, я начинаю волноваться.
– Не о чем волноваться. Я не хочу ни о чем говорить.
Артур резко отодвинул кресло и поднялся. Я почему-то испугалась. Он был очень высокий,
сильный – и он решительно направлялся ко мне.
* * *
– Мила, помоги матери. – Отец грозно смотрит на меня. Мама сидит рядом в недоумении и
пытается его остановить жестами.
– Не буду! – Я не хочу делать, что он говорит. У меня болит голова, я переживаю из-за
контрольной по химии, но никого из моей семьи эти факты не интересуют.
– Я тебе что говорю! - Отец свирепеет. Я это знаю, так как в такие моменты у него немного
выдвигается вперед нижняя челюсть и суживаются глаза. Я знаю, но я не боюсь его. Я привыкла.
– Не буду! – Я не хочу ничего делать, потому что он мне приказывает. Он всегда орет, а мама
молчит. Они никогда не говорят с нами по-человечески: спокойно, рассудительно и
доброжелательно. Либо приказы, либо молчание.
Мама моей подружки каждый вечер садится с ней рядом и расспрашивает о том, как прошел ее
день, дает советы или жалеет. Я так этому завидую. Я иногда специально подсовываю свой
дневник матери, если получаю плохую отметку, чтобы она хоть как-то обратила внимание на мою
жизнь. Но им все равно, им неинтересно, кто я такая. Им интересно лишь, чтобы я была, как все, и
делала то, что они говорят.
– Последний раз повторяю. Иначе накажу! – отец делает два шага назад в сторону прихожей. Я с
презрением отворачиваюсь и открываю книжку на отмеченной закладкой странице.
Внезапно я чувствую неладное, поворачиваюсь – тонкий собачий поводок со всего размаху
опускается мне на руки. Я взвизгиваю от боли и унижения и истошно кричу.
– Ты что? Ты зачем это? – Мама подбегает к отцу, вырывает у него поводок из рук и пытается его
- 1/24
- Следующая