Наедине с булимией. Обретая себя. - Брамс Алина - Страница 24

– Я ухожу туда, где меня никому, кроме тебя, не будет видно, на такое время, пока я не

понадоблюсь тебе снова.

– Но ты мне всегда нужна! – Я возразила слишком рьяно, и Она укоризненно помахала рукой.

– Нет, не так. Когда я понадоблюсь, чтобы снова искать тебя саму.

– Разве такое сможет произойти снова?

– Жизнь непредсказуемо длинная штука, и в ней может произойти что угодно. Если однажды ты

почувствуешь, что сходишь с ума и не справляешься – я вернусь. Вернусь сама. Хотя, что-то

подсказывает мне, что ты будешь не рада снова меня видеть в тот момент, но я все равно буду

рядом – ведь я часть тебя. А теперь – до встречи.

Она грациозно махнула рукой, печально улыбнулась и выпорхнула из комнаты. Я ощутила лишь

теплый летний ветерок, скользнувший по занавескам и небольшое разочарование от

высвободившегося места в душе.

Глава 5.

– Я люблю тебя. – Артур пощекотал меня моей же косичкой и поправил сползающую с моего

плеча лямку майки.

– Я тебя тоже.

Мы сидели на берегу Красного моря и любовались закатом. Я смотрела на ярко-розовое зарево

неба и в очередной раз удивлялась волшебству единения человека и огромного водного

пространства.

После дорожных впечатлений, наблюдения за природой и созерцание пейзажей были моим самым

любимым занятием. Иногда мне казалось, что я могла бы всю жизнь провести, сидя на берегу

моря, с босыми ногами, зарытыми в теплый пушистый песок, и вдыхая острый соленый воздух.

«Пейзажетерапия» – я никогда не слышала такого слова, поэтому с полным правом считала себя

его создателем. Именно захватывающие дух пейзажи являлись предшественниками переломных

моментов в моей жизни, запоминались навсегда и четким снимком отпечатывались в сознании.

Громады гор, бесконечность неба, причудливые пушистые стога облаков и пугающая глубина

морей – что может быть прекраснее? Природа всегда будет на шаг впереди, сильнее, мудрее и

выше людей, и это радовало и успокаивало меня, как ребенка радует и успокаивает присутствие

взрослого рядом.

– Мила, за что ты меня любишь?

– Просто люблю.

– Ну, за что?

Подобный разговор повторялся снова и снова, и меня это начинало со временем пугать,

раздражать и отталкивать.

Насколько тяжело человеку признаться в любви другому в первый раз, настолько же легко и

непринужденно повторять это снова и снова после, вытряхивая из могучих слов последние крошки

искренности и волшебства.

Первые признания Артура радовали, волновали и возносили до небес, а последние напоминали

ежечасный бой часов, на который я, словно кукушка, должна была отвечать свое «ку-ку», и это

угнетало.

Иногда мне казалось, что Артур пытался из своих признаний соткать незаметную, но прочную

нить, связывающую меня по рукам и ногам, не дающую подумать, вздохнуть, улететь. Эта нить

была тросом между небом и землей, моими мечтами и реальностью.

«Неужели любовь есть желание поработить, привязать, поглотить? Может, тогда я не умею

любить? Но что за чувство тогда живет внутри меня – огромные порхающие бабочки, цветастые

поющие птицы и мохнатые зеленые гусеницы на раскачивающихся от легкого ветерка пахучих

листьях земляники? И почему так хочется петь, плясать, целовать и любить? Что растет во мне и

требует песни о жизни?..»

Эти выводы терзали меня, и мне снова хотелось исчезнуть, испариться, сойти на нет. Однако я

прогоняла их прочь со словами о том, что их время еще не пришло, и все проблемы нужно решать

постепенно, друг за другом, аккуратно расчесывать, как спутанные волосы – легкий взмах

расчески сверху и глубже, глубже, глубже, аккуратно, нежно и терпеливо. До тех пор, пока вся

шевелюра не засверкает ровным отражением шелка.

«Размышления о любви – это другая история», - решила я и запретила себе впредь думать на эту

тему, тем более что теперь у меня появился другой ориентир – мы ждали ребенка.

Беременность заполнила собой все вокруг: пустоту, тоску, тревогу, ожидания, стремления –

отныне все концентрировалось там, внутри, крепко переплетаясь с осознанием участия в чем-то

важном и сверхъестественном. Я была орудием Творца, и чувство созидания превращало все

остальное в бледно-желтые обесцвеченные тени.

Жизнь улыбнулась мне широкой улыбкой, и я снова катилась на гребне волны – избалованное,

любимое дитя судьбы, блудная дочь, вернувшаяся в родной дом. Сплошная радость, как в нирване.

Я все чаще стала с благодарностью вспоминать о Ней, но ужасалась мысли о Ее возврате, зная, что

визит этой нетактичной гостьи будет долгим. Я боялась возобновления булимии и погружения в

собственные мысли.

Однажды, наблюдая за собой в зеркале, мне стало страшно. Я обернулась, услышав злобный смех.

Дверь скрипнула, за дверью почудились быстрые шаги и шорох платья. Такие знакомые звуки.

Я посмотрела на весы – да, стрелка наклонилась вправо. Я поправилась, но я же должна расти –

малыш растет. От неожиданности и испуга в глазах появились слезы, и я стала нервно царапать

ногтем пальцы, сильно тереть щеки и глаза. «Так, нужно глубоко дышать. Все, к черту!

Успокойся!» - говорила я себе.

Встряхнув плечами, фыркнув, я бодро прошлась по комнате и нагнулась за ковриком для йоги.

«На этот раз тебе не взять меня так просто», – коврик взметнулся вверх и разостлался ровной

полосой. Спиной я почувствовала холодное дыхание, и, не оборачиваясь, произнесла:

– Возможно, ты вернешься, но не сейчас. Теперь – вторая жизнь, которую я хочу прожить, как

захочу.

Через полчаса занятий йогой и медитации я подошла к окну и посмотрела на детишек, прыгающих

во дворе через раскрашенные старые шины. Между ними и мной всего примерно двадцать лет –

пустяк в сравнении с целой жизнью, которую я когда-то потеряла. Потеряла, но нашла, и теперь я

буду проживать ее сама.