Последняя жертва - Болтон Шэрон - Страница 3

— Да, спуститесь вниз, молча. Объясните им ситуацию, скажите, что ребенку может срочно понадобиться помощь. Они должны быть готовы к реанимации грудного ребенка.

Она неохотно вышла из комнаты, а я подошла еще ближе к кроватке. Ноги не слушались, а руки в плотных перчатках дрожали. Давненько же я так не боялась животных! Я входила в клетки с тиграми и обрабатывала напильником ногти слона. Вводила успокоительное обезумевшим от боли барсукам и помогала отелиться буйволице. Я изведала и волнение, и азарт. И не раз. У меня случались нервные припадки, но страх я испытывала очень редко.

А вот сейчас я боялась — боялась за невинного младенца, который лежал всего в метре от меня. Боялась за малышку, смотревшую свои мирные детские сны о молоке и маминой ласке. Боялась из-за гада, свернувшегося на ее животике, высасывающего, словно паразит, ее тепло, и смертельно опасного. Змеиный яд — сложное вещество, предназначенное для того, чтобы обездвижить, убить, а после этого еще и помочь переварить жертву. Если бы эту кроху укусила змея, за считанные минуты антикоагулянты, содержащиеся в яде гадюки, начали бы препятствовать свертываемости крови, и место укуса продолжало бы кровоточить. Девочка страдала бы от нестерпимой боли, а болевой шок может привести к смерти. Спустя некоторое время расщепляющие ферменты стали бы разлагать ткани тела, началось бы обильное кровоизлияние. В конечном итоге ее плоть разбухла бы, кожа стала бы синюшной, багровой и даже черной.

И все это лишь от одного укуса. Достаточно внезапного, молниеносного броска — и малютке, которая и пожить-то еще не успела, пришел бы конец. Даже если бы малышке и удалось выжить, последствия были бы ужасными.

И ничего с этим не поделаешь.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Змея продолжала спать, а девочка — о, нет, нет, нет! — начала просыпаться. Она стала что-то бормотать, потягиваться и изгибаться. Если она хоть каплю похожа на моих племянниц в детстве, через мгновение после пробуждения она поймет, что хочет есть, откроет рот и закричит, призывая мать. Примется сучить ножками и размахивать руками. Гадюка запаникует, станет защищаться. Тянуть было нельзя. Но даже теперь я не двигалась.

Мне раньше не доводилось прикасаться к дикой британской змее. И я вряд ли раньше видела гадюку, но сейчас у меня не было ни малейших сомнений, что я смотрю именно на гадюку. Ужи — длинные тонкие змеи с головой овальной формы. Эта особь была короче, толще, с хорошо различимым зигзагом вдоль темно-серой спинки и характерной для гадюки меткой в форме латинской буквы V на лбу.

Крошка запищала, змея проснулась.

Тварь подняла голову и огляделась, ее язык затрепетал, — гадюка почувствовала опасность, но не поняла, откуда она исходит. Снаружи внезапно послышался шум — вернулась Линей. Я потянулась к змее. Она резко изогнулась и бросилась на меня.

Когда гадюка вонзила зубы в мою кожаную перчатку, я свободной рукой схватила ее поближе к голове, приподняла и вытащила из кроватки. Линей прокричала что-то нечленораздельное и бросилась — мне показалось, быстрее змеи — к кроватке своей дочурки. Она схватила малютку и стала бормотать ей всякую успокаивающую чушь, а я в это время ногой открыла крышку контейнера для транспортировки животных, который захватила с собой из машины, и бросила туда змею. Она не сразу отпустила мою перчатку, но я слегка сдавила ее у основания головы — и дело было в шляпе. Я закрыла контейнер, заперла его и стянула перчатки. На моем правом запястье, в месте, куда впилась змея, виднелись два крошечных следа от зубов, но кожа не была повреждена. Я обернулась к Линей, все еще прижимавшей к себе дочь. По лицу матери ручьем текли слезы.

— Нужно раздеть ребенка, — сказала я. — Уверена, что с ней все в порядке, но нужно проверить.

Я подвела их обеих к пеленальному столику и, поскольку от Линей было мало проку, взяла у нее из рук ребенка и положила на столик. Я стянула с малышки одежки, расстегнула подгузник — какая нежная, словно перламутровая, у нее кожа!

Недовольная тем, что после сладкого сна с ней обращаются столь бесцеремонно, а молочка не дают, малышка протестующе размахивала ручками и ножками, а ее личико стало красно-коричневым, когда она начала вопить, требуя завтрак. Я схватила ее за запястья и расправила ручки, то же проделала с ножками. Перевернула на животик и осмотрела спинку, пухлую попку, затылок. Все безупречно.

Я взяла ее на руки и нехотя (удивительно, раньше я не испытывала тяги к детям) отдала матери. Линей схватила малышку так, как будто та была недостающей частью ее тела, и рывком расстегнула блузку.

Через несколько минут, в течение которых Линей, похоже, была не в состоянии разговаривать, а я не знала, что сказать, внизу послышались шаги и мужской голос. Взяв себя в руки (первая встреча с незнакомыми людьми — всегда суровое испытание), я подхватила контейнер со змеей и спустилась вниз, чтобы встретить бригаду «скорой помощи». Старательно избегая встречаться взглядом с членами бригады «скорой», я объяснила, что произошло, забрала свой телефон и попрощалась с Линей и ее дочерью.

Уже по пути домой я поняла, что не спросила, как зовут малышку. Возможно, второго шанса узнать мне не представится. Я решила, что буду звать ее Жемчужинка — у нее кожа была нежной и розовой, как жемчуг.

Когда я открыла входную дверь, совята громче прежнего завели свою песню. Может быть, они производили и меньше шума, чем оба моих телефона, домашний и мобильный, но разница была незначительной. Я посмотрела на трезвонящую трубку домашнего телефона, которую продолжала сжимать в руке. Потом взглянула на мобильный, лежащий на кухонном столе. Тоже звонит. Надо было выбирать.

— Клара, у нас барсуки. — Это звонила Харриет, моя медсестра и одновременно администратор ветклиники. — Сильно искалеченные. Приезжай как можно скорее. Сколько тебе нужно времени, чтобы приехать?

— Барсуки? Их много?

— Трое. Чуть живые. Их нашли сегодня утром на одном из складов в окрестностях Лайма. [1]Они сильно искалечены.

Я вздохнула и посмотрела на часы. Двадцать минут восьмого, а я уже «познакомилась» с ядовитой змеей и имела беседу с тремя людьми — многовато для обычного утра. А вскоре мне придется иметь дело с последствиями крайне отвратительного случая барсучьих боев.

Примерно через три километра я свернула с шоссе А35. Здесь простиралась пустошь — естественное место обитания гадюк. Я прошла метров сто вглубь и выпустила змею из контейнера. За считанные секунды гадюка исчезла, и я больше о ней не думала.

Среди барсуков была беременная самка, которая через пятнадцать минут после того, как ее доставили в лечебницу, произвела на свет потомство и тут же сдохла. Три крошечных детеныша размером не больше мыши сразу же были помещены в палату интенсивной терапии.

Из оставшихся двух взрослых особей больше всего досталось молодому самцу: поперек всего брюха у него зияли глубокие рваные раны, на обеих передних лапах виднелись следы укусов, половина морды была откушена, и мне особенно не нравилось, как выглядит одна из его передних лап.

— Ублюдки! — сказал за моей спиной Крэг, старший медбрат, и с ним трудно было не согласиться.

Барсучьи бои были запрещены в Великобритании еще в 1835 году, но и в наши дни проводятся эти незаконные жестокие развлечения. По какой-то необъяснимой причине в последние годы на юго-западе страны эта забава переживает, пожалуй, второе рождение. Правила проведения боев были предельно просты: брали здорового взрослого барсука, намеренно наносили ему увечья, чтобы не убежал, и помещали в загородку с несколькими собаками. Потом делались ставки на то, сколько удастся продержаться барсуку.

Одно время бои обычно проводились в норах — естественной среде обитания барсуков, но теперь животных все чаще вытравливают из нор собаками, тайно перевозят и помещают в ямы. Отдаленная сельская местность, особенно если там имеется подходящее помещение, — например, старые хозяйственные постройки, — популярное место проведения боев, но свидетельства барсучьих боев находили и в городах, в промышленной зоне или на заброшенных складах.