Последняя жертва - Болтон Шэрон - Страница 63

— Мне нельзя с тобой разговаривать.

Он поднес маленькую бутылочку ко рту и сделал глоток.

— А мне посоветовали не общаться с тобой, — призналась я, переходя на «ты».

Он поднял бутылочку.

— Будешь? — спросил он.

— Ты в субботу прилетел вовсе не из какой-то Индонезии, — заявила я. — Ты прилетел из Папуа-Новой Гвинеи. Полиции известно, что тайпан прибыл именно оттуда.

Шон еще глубже утонул в кресле.

— Об этом известно только потому, что я так сказал. И какая разница, откуда я прилетел? В самолет живую рептилию контрабандой не пронесешь.

Если Шон и был виноват, то он невероятно умело это скрывал.

— Значит, ты был в Папуа-Новой Гвинее? — уточнила я.

— Был. Провел там целых десять дней со своим директором, планируя снять очередной цикл фильмов. Цикл из шести программ, все об островах.

— Зачем же ты сказал, что был в Индонезии?

Шон вздохнул.

— В Штатах есть парень, тоже герпетолог, который вот уже много лет вынюхивает, каковы мои планы. Каждый раз, когда он узнает о задуманных мною проектах, старается меня опередить. Он, разумеется, все делает задешево, поэтому может «десантировать свои войска» намного быстрее меня. Он снимает дерьмовые передачи, но стоит ему затронуть актуальную тему — и мне уже нет смысла ее раскручивать. Отсюда и выдуманная поездка в Индонезию. Просто пытаюсь сбить его со следа.

— Да?

— Поверь мне, Клара, с моей внешностью через таможню не пронесешь и маникюрные ножницы, что уж говорить о смертельно опасной змее. Длинноволосого мужчину в джинсах и футболке останавливают и обыскивают перед каждым полетом. Съемочная группа постоянно шутит: чтобы пройти со мной таможню, нужно выезжать заранее.

Он поднес бутылку ко рту, не сводя с меня глаз. Полиция проверит его показания, поговорит с директором, установит, существует ли герпетолог-конкурент. Мне это ни к чему. Я и так знаю, что он сказал правду.

— Будешь? — снова предложил он.

Я задумалась. На пару секунд.

— Буду, пожалуй.

Он встал, жестом пригласил меня присесть и исчез в доме. Вспыхнул свет, через приоткрытую дверь я видела очень маленькую аккуратную кухоньку. Я повернулась, чтобы посмотреть на океан, и услышала, как хлопнула дверца холодильника. Чайки летели на север, к морю, и, пролетая, отбрасывали черные тени на лужайку.

Жара сменилась прохладой, но воздух был недвижим. Я слышала, как вернулся и занял свое место Шон. Он протянул мне бокал и бутылку с ликером янтарного цвета. Я поставила бокал на стол и глотнула прямо из горла, как это делал Шон. Легкий, изысканного вкуса напиток ожег мне горло, это ощущение застигло меня врасплох. Я ожидала чего-то более густого, крепкого.

— В холодильнике у меня есть вино, если хочешь, — предложил Шон.

— И ликер сгодится. Мне нравится, — честно призналась я. И через секунду добавила: — Моя первая бутылка спиртного.

— За вечер? — Шон придвинул свое кресло таким образом, чтобы сидеть напротив меня.

Я продолжала разглядывать темное небо, хотя чайки уже улетели.

— В жизни, — ответила я.

Шон молчал, но когда я повернулась к нему, его взгляд был устремлен на меня.

— Моя мать пила, — объяснила я. — Много лет, еще до моего рождения. Она оставила профессиональные занятия музыкой и вышла замуж за сельского священника, на двадцать лет старше нее. А потом поняла, что такая жизнь не по ней.

Шон по-прежнему хранил молчание, но глаз с моего лица не спускал. Видимо, из-за сгущавшихся сумерек я была не против его взгляда.

— Она старалась изо всех сил, — продолжала я, отдавая матери должное. — Лечилась, постоянно лежала то в одной, то в другой больнице. Бывали времена, когда она по нескольку месяцев могла обходиться без выпивки, но рано или поздно все равно срывалась. Тяга к спиртному была непреодолимой.

Шон положил свою руку на мою, я даже подпрыгнула от этого неожиданного жеста.

— Холодает, — произнес он, превратно истолковав мою дрожь. — Пошли в дом.

— Нет-нет, все отлично, — быстро возразила я. — Мне уже пора. Я кое-что хотела у тебя спросить.

Он неохотно, как мне показалось, убрал руку.

— Спрашивай.

Я изложила ему свою гипотезу об американском проповеднике, который в конце пятидесятых годов занимался в моем поселке укрощением змей. Однажды ночью что-то пошло не так, и в результате была разрушена церковь и погибли четыре человека.

— Знаю, что это было давным-давно, — сказала я, — но мне кажется, что последние события в нашем поселке как-то связаны с тем пожаром в церкви. Похоже, что жертвами являются старики, жившие в поселке в 1958 году.

— И если ты узнаешь больше, то, возможно, поймешь, кто за это в ответе?

— Я видела фильм, который ты снял. Об укрощении змей, — заявила я. — Может быть, ты можешь мне рассказать что-нибудь важное?

— Например?

— Во-первых, как это делается. Как этим людям удается брать в руки гремучих змей? Почему они их не кусают?

— Кусают. Смертельные случаи — не редкость.

— Да, но не столь многочисленны, как можно было бы предположить. Ходят слухи, что либо гремучкам удаляют ядовитые клыки, либо извлекают яд перед началом службы, либо им что-то вкалывают. Ты не думал об этом, когда снимал фильм?

— Конечно же думал. В одной церкви нам позволили осмотреть змей перед службой. Десять взрослых особей, целые и невредимые, никакого постороннего вмешательства. Все смертельно опасны. Мы видели, как люди поднимают их высоко над собой, обматывают вокруг шеи, передают другим верующим. Думаю, в некоторых церквях проделывают ловкие трюки, но не везде. В той, где я снимал, никакого обмана.

— Но как? Как они это делают?

Шон улыбнулся.

— Что ж, у меня есть своя теория. Хочешь послушать?

Я чуть не улыбнулась в ответ, но вовремя опомнилась.

— Да, с удовольствием.

— Когда-нибудь слышала об офитах?

— О ком?

— Об офитах. Их еще называют «люди-змеи». Была такая гностическая секта в Северной Африке в десятом веке нашей эры.

— Гностики… Древние еретики, которые хотели получить больше духовных знаний, чем могла предложить официальная церковь?

— Дочь священника, да? В то время образовывалось множество подобных сект, но их всех объединяло то, что они считали важной роль змея в истории Адама и Евы. Для них библейское Древо познания в райском саду символизировало гнозис, или знание. А змей был стражем этого Древа, стражем знания, если хочешь. Для них змея символизирует понимание и просвещение.

— Ладно, кажется, я поняла. Это совершенно противоречит библейской версии, по которой змий-искуситель символизирует дьявола.

— Именно! Офиты считают змея главным действующим лицом истории, божественной фигурой, а вот лишить Адама и Еву доступа к знанию пытаются злые силы. — Он откинулся на спинку кресла. — Если ты поразмышляешь над этим абстрактно, поймешь их точку зрения. С одной стороны, тебе предлагается понимание, мудрость. С другой — ты находишься в неведении, словно дитя неразумное. Что для тебя зло?

— Тебе стоит подискутировать с моим отцом.

— С большим удовольствием. Как бы то ни было, эти секты почитают змея, даже боготворят его. По их мнению, змей открыл Адаму и Еве в раю Истину. И по многочисленным свидетельствам, укрощение змей — часть их ритуала. Например, змей обматывают вокруг священного хлеба.

Я открыла было рот, чтобы возразить. Это все было интересно, но я не понимала, к чему он ведет.

— И еще одна причина, почему офитов не жаловала ортодоксальная церковь, — продолжал Шон, не дав мне возможности произнести хоть слово. — Это их распутство. Несложно увидеть символическую значимость змеи в подобного рода действиях. Зайдем в дом — уже довольно прохладно.

Шон опять попытался встать, но я подняла руку, останавливая его.

— Хочу заметить, что современные секты не боготворят змей. Для них змея — воплощение дьявола, чье искушение они могут преодолеть, если их вера достаточно сильна.

— Вот тут и кроется главная ошибка. Несмотря на то что их мотивы разнятся, они, когда берут в руки змей, ощущают, как в них просыпается нечто первобытное.