Глухая стена - Манкелль Хеннинг - Страница 8

• Предыдущая
• 8/111
• Следующая

— Что вы сделали с бумажником?

— Деньги мы поделили, а бумажник Эва выбросила.

Валландер полистал мартинссоновские бумаги. В бумажнике Юхана Лундберга было примерно 600 крон. Его нашли в урне, там, где указала Эва Перссон. Мобильник взяла Соня Хёкберг, он был изъят у нее дома.

Валландер выключил диктофон. Соня Хёкберг наблюдала за ним.

— Теперь я могу пойти домой?

— Нет. Тебе девятнадцать. Иными словами, тебя можно привлечь к уголовной ответственности. Ты совершила тяжкое преступление. И останешься под следствием.

— Что это значит?

— Будешь сидеть за решеткой.

— Почему?

Валландер посмотрел на Лётберга. Потом встал:

— Думаю, адвокат тебе объяснит.

Валландер вышел из комнаты. Чувствовал он себя паршиво. Соня Хёкберг не притворялась. Она вправду была совершенно невозмутима. Он зашел к Мартинссону, тот разговаривал по телефону, но жестом указал на посетительское кресло. Валландер сел и стал ждать. Ему вдруг захотелось курить. Такое случалось редко, однако встреча с Соней Хёкберг здорово его вымотала.

Мартинссон закончил свой разговор:

— Ну как?

— Она все признаёт. И совершенно хладнокровна.

— Точь-в-точь как Эва Перссон. А ведь той всего-навсего четырнадцать.

Валландер взглянул на Мартинссона едва ли не умоляюще:

— Что вообще происходит?

— Не знаю.

Комиссар заметил, что Мартинссон злится.

— Черт побери, две молоденькие девчонки!

— Да. И похоже, они ничуть не раскаиваются.

Оба замолчали. На миг Валландер почувствовал себя совершенно опустошенным. В конце концов Мартинссон нарушил тягостную тишину:

— Теперь тебе понятно, почему я так часто думаю об уходе из полиции?

Валландер снова ожил:

— А тебе самому понятно, почему так важно не делать этого? — Он встал, подошел к окну. — Как Лундберг?

— Без изменений. Состояние критическое.

— Мы должны разобраться в этой истории. Независимо от того, выживет он или умрет. Напали они на него из-за денег, которые требовались им для какой-то определенной цели. А может быть, дело вообще совсем не в этом.

— В чем же тогда?

— Не знаю. Просто у меня такое ощущение, что тут все куда глубже. Но пока не могу сказать ничего конкретного.

— Все ж таки, скорей всего, они просто малость захмелели, а? И решили раздобыть деньжат. Не думая о последствиях.

— Почему ты так думаешь?

— В любом случае я уверен, что деньги им были нужны не «в общих чертах».

Валландер кивнул:

— Возможно, ты прав. Я и сам рассуждал так же. Но мне хочется знать, на что им требовались деньги. Завтра поговорю с Эвой Перссон. С родителями. Ни у той, ни у другой парня не было?

— Эва Перссон сказала, что у нее есть парень.

— Но не Хёкберг?

— Нет.

— По-моему, она врет. Есть у нее парень. И надо его разыскать.

Мартинссон записал.

— Кто этим займется? Ты или я?

— Я, — не раздумывая, сказал Валландер. — Хочу понять, что творится в этой стране.

— Мне же легче.

— Рано радуешься. Всем придется попотеть — и тебе, и Ханссону, и Анн-Бритт. Необходимо разобраться в подоплеке этого преступления, то бишь покушения на убийство. Или убийства, если Лундберг умрет.

Мартинссон показал на горы бумаг у себя на столе.

— Понятия не имею, как я разгребу эти завалы. Тут есть дела, начатые еще два года назад. Иногда просто руки чешутся отослать все стокгольмскому начальству: пускай объяснят, как с этим справиться.

— Они объявят это нытьем и скверным планированием. И что касается планирования, я отчасти могу согласиться.

Мартинссон кивнул:

— Иной раз пожалуешься — и сразу вроде как полегчает.

— Знаю. Со мной та же история. Уж и не помню, когда мы успевали делать все, что нужно. Теперь приходится выбирать самое важное. Надо поговорить об этом с Лизой.

Валландер был уже в дверях, когда Мартинссон остановил его:

— Знаешь, вчера вечером, перед сном, мне кое-что пришло в голову. Ты давно был на учебных стрельбах?

Валландер задумался:

— Года два назад.

— Вот и я тоже. А это плохо. Ханссон тренируется самостоятельно. В стрелковом клубе. Как обстоит у Анн-Бритт, я не знаю. Наверно, она по-прежнему боится стрелять, после того случая пару лет назад. Но ведь, согласно инструкции, мы должны тренироваться регулярно. В рабочее время.

Ежу ясно, куда клонит Мартинссон. Какая уж тут регулярность, если не бывал в тире несколько лет. Вдобавок в чрезвычайных обстоятельствах отсутствие тренировки грозит опасностью.

— Я об этом не думал, — сказал Валландер. — Но ты безусловно прав, хорошего тут мало.

— Сильно подозреваю, что я и в стенку не попаду, — обронил Мартинссон.

— Работы у нас невпроворот. С неотложными делами едва справляемся. И то не всегда.

— Так и скажи Лизе.

— Думаю, она в курсе, — скептически заметил Валландер. — Вопрос в другом: что она может сделать?

— Мне еще и сорока нет, а я нет-нет, но ловлю себя на мысли, как хорошо было раньше. Ну, может, и не хорошо, но все-таки получше. Нынче-то как в аду кипим.

Валландер не нашел что сказать. Своим нытьем Мартинссон кого хочешь задолбает. Он вернулся к себе. Полшестого уже. Подошел к окну, стал смотреть в темноту. Думал о Соне Хёкберг и о том, почему этим двум девчонкам так срочно требовались деньги. Может, дело и правда в чем-то другом? Потом перед глазами возникло лицо Анетты Фредман.

Валландер почувствовал, что не в силах сидеть в кабинете, хотя работы полным-полно. Взял куртку и вышел из управления. В лицо ударил осенний ветер. Он сел в машину, включил зажигание. К урчанию мотора примешивался посторонний звук. Выруливая с парковки, подумал, что надо бы заехать в магазин. В холодильнике-то, считай, шаром покати. Только и есть что бутылка шампанского, которую он на пари выиграл у Ханссона. Насчет чего они тогда спорили, он успел забыть. Ладно, сделаем так, быстро решил он, съезжу взгляну на банкомат, возле которого вчера вечером нашли покойника, а заодно зайду там в универмаг, куплю поесть.

Когда он припарковался и подошел к банкомату, женщина с детской коляской как раз снимала деньги. Асфальт под ногами твердый, шершавый. Валландер огляделся по сторонам. Жилых домов поблизости не видать. Ночью тут наверняка совершенно безлюдно. Несмотря на яркое освещение, человека, который тут упал и, может быть, даже кричал, никто не увидит и не услышит.

Валландер зашел в ближайший универмаг, отыскал продуктовый отдел. Выбирал, что взять, как всегда, с раздражением. Накидал полную корзину, расплатился и поехал домой. Посторонний звук в моторе словно бы усиливался. Войдя в квартиру, Валландер первым делом снял темный костюм, принял душ, отметил, что мыло на исходе, потом сварил овощной супчик. Как ни странно, весьма вкусный. Приготовил кофе и с чашкой в руках прошел в гостиную, чувствуя, что устал. Пробежался по телеканалам, ничего интересного не нашел, взял телефон и набрал стокгольмский номер Линды. Дочь снимала квартиру на Кунгсхольме, вместе с двумя подругами, которых Валландер знал только по именам. Чтобы подкопить денег, она временами работала официанткой в одном из тамошних ресторанов. Когда последний раз был в Стокгольме, Валландер зашел туда пообедать. Кормили вкусно. Он только подивился, как дочь выдерживает оглушительную музыку.

Линде уже исполнилось двадцать шесть. Он по-прежнему считал, что они хорошо понимают друг друга, жаль только, что дочка так далеко. Ему недоставало регулярных встреч.

В трубке включился автоответчик. Ни Линды, ни других девушек дома не было. Сообщение об этом прозвучало еще раз, по-английски. Валландер назвал свое имя и сказал, что позвонил просто так.

Положив трубку, он еще немного посидел. Кофе остыл.

Не могу я больше так жить, с досадой думал он. Мне пятьдесят. А чувствую я себя дряхлым, бессильным стариком.

Потом вспомнил, что сегодня на очереди вечерняя прогулка. Попытался найти повод остаться дома. Но в конце концов все же встал, надел кроссовки и вышел на улицу.

• Предыдущая
• 8/111
• Следующая