Исполнение желаний - Мортимер Кэрол - Страница 8

• Предыдущая
• 8/31
• Следующая

Девушка провела языком по пересохшим губам. Горячий румянец окрасил щеки, когда она увидала, что он смотрит на ее рот. Энни пришла в себя, мгновенно отодвинулась и резко вдохнула воздух. Господи, что с нею происходит? Она не так уж впечатлительна… но почему, испытывая влечение к Энтони, в то же время ощущает и притягательную силу Руфуса?

– Я могу идти? – произнесла она, желая как можно скорее оказаться наедине с собой.

Слава Богу, он опять зашел за стол, хотя садиться не стал.

– Нет, – громко ответил он ей. – Мы еще не поговорили о несчастном случае с Джессикой.

А ведь пришла-то она сюда именно для того, чтобы объясниться насчет этой травмы. Как же она могла забыть? Энни трудно было уследить за легко меняющимся настроением Руфуса и переменой темы разговора. Кроме того, ей постоянно приходилось быть начеку, ждать подвоха.

И разговор о травме Джессики шел в русле прежней беседы. Нет, Энни не заметила, как Джессика упала с лошади. Девочка сидела в седле, а через минуту Энни увидела ее уже лежащей на земле. Сама Энни была новичком в верховой езде, и уже одно то, что она в седле, казалось ей небывалым подвигом.

– Умение ездить на лошади, когда я пришла сюда устраиваться на работу, не обговаривалось, – сказала она в свою защиту. – Но Джессика обожает верховые прогулки, а так как оставить ее без присмотра я не могла…

– То вам пришлось сопровождать ее, – высказал догадку Руфус; в его глазах вдруг появились насмешливые искорки, а губы стали подергиваться. – Много вам приходилось до этого кататься верхом, Энни? – Он лукаво приподнял изогнутые брови.

Опять он насмехается над ней, черт его возьми!

– В детском доме в Лондоне, где я воспитывалась, не считали нужным обучать искусству верховой езды, – резко ответила она.

Контраст между ее собственным детством и детством Джессики стал очевиден. В приюте никогда не было лишних денег, тем более чтобы тратить их на уроки верховой езды.

А после несчастного случая с Джессикой она вообще не сомневалась, что ей не захочется снова взобраться на лошадь. Вот Джессика катается верхом чуть ли не всю свою жизнь и то упала.

– Так вы в самом деле сирота, Энни? – спросил Руфус.

– Да, – она насторожилась, не зная, чем обернется разговор.

Руфус тем временем снова сел в кресло за столом, и черты его лица немного смягчились.

– Семейство Даймондов, по моему мнению, не является типичным образцом человеческой породы, – сухо протянул он. – Еще шесть лет назад, когда был жив мой отец, у нас сохранялись нормальные отношения. Теперь же складывается впечатление, что в одном доме по чистой случайности живут люди, которые едва выносят друг друга.

– Да разве все так плохо? – удивленно спросила Энни. Но, вспомнив, что этим вечером сама была свидетелем с трудом сохранявшейся за обеденным столом благовоспитанности, замолчала. Тогда она полагала, что виной всему был Руфус.

– Разумеется, так, – насмешливо подтвердил Руфус. – И поскольку никто, кажется, не удосужился посвятить вас в историю нашей семьи, то, пожалуй, сделать это придется мне, – произнес он устало.

Она не знала, хочется ли ей знать историю его семьи. Уже те сведения, которые ей были известны, заставляли ее чувствовать себя стесненно.

– То, что мне предстоит услышать, имеет отношение к Джессике? – нахмурившись, спросила она.

Его губы плотно сжались.

– До этого воскресенья я бы ответил отрицательно. Теперь не знаю… – Его лицо стало мрачным. Однако он тут же, стряхнув с себя уныние, улыбнулся. – Не расстраивайтесь, – сказал он, увидев ее погрустневшее лицо. – Я уверяю, речь не будет идти о серийных убийцах или разгуливающих с топором потрошителях. Во всяком случае, Селия сочла бы предмет нашей беседы вполне достойным. Внешние приличия для моей мачехи – самое главное, – произнес он с иронией. – Хотя так разборчива она была не всегда, – добавил он.

«Мачеха»… Селия приходится ему мачехой.

Все его высказывания теперь обретали совершенно иной смысл. Он и Энтони – сводные братья. Вот в чем причина того, что они так мало походили друг на друга. О да, они оба были красивыми мужчинами, но каждый по-своему. Данное обстоятельство объясняло и отсутствие искренней привязанности между Руфусом и Селией. Впрочем, Руфус, вероятно, был почти что несмышленышем, когда Селия вышла замуж за его отца.

Руфус, наблюдая за ней, видимо, получал огромное удовольствие.

– Считать вы умеете. Мне только-только исполнилось два года, когда умерла моя мать. И Селия, в то время секретарша моего отца, пришла к нему, чтобы утешить его. Она настолько в этом преуспела, что ровно через шесть месяцев после спешно устроенной брачной церемонии родился Энтони, – с презрением произнес он. – Я не судья им, Энни, – пустился он в объяснения, увидев, что та еще больше нахмурилась. – Просто интересно, куда девалась скорбь по моей матери?

Она нахмурилась не оттого, что считала, будто он слишком много берет на себя, становясь судьей для собственного отца и Селии. Сейчас, когда множество детей рождается от связи, ничем документально не подтвержденной, о морали приходится забыть. Нет, нахмуриться ее заставила поспешность, с какой после смерти супруги отец Руфуса женился во второй раз.

– Однако женитьба вашего отца не означает, что он не скорбел по вашей матери, – мягко сказала она. – Порой, когда кого-то сильно любишь и теряешь этого человека, кажется, будто теряешь частичку себя и, только полюбив снова, обретаешь утерянную целостность.

Руфус внимательно посмотрел на нее и слегка тряхнул головой, точно поражаясь ее проницательности.

– Вы чересчур мудры для столь юного возраста, Энни… и я, что ж, придется повториться, говорю с вами не свысока, – произнес он. – Когда я достаточно повзрослел и стал задавать отцу вопросы, в ответ услышал нечто подобное. К сожалению, – жестко заключил он, – к этому времени отец понял, какую ужасную ошибку совершил, женившись на Селии.

Частенько все заканчивается любовным разочарованием, подумала Энни, однако у них родился ребенок. И это спасло брак. Значит, Руфус вырос в обществе мачехи и сводного брата, к которым он испытывал лишь неприязнь и презрение.

Долгие годы Энни желала, чтобы ее мама не умерла, когда она была совсем крошкой, хотела иметь собственную семью. Однако если Даймонды нисколько не лучше других семей…

– Я заранее предупреждал вас, что мы не похожи на другие семьи, – точно читая ее мысли, сказал Руфус. – Еще не расхотелось работать гувернанткой Джессики?

– Теперь уж точно нет, – ответила она без малейшего колебания. – И я весьма сожалею, что с ней произошел этот несчастный случай. Миг – и она в седле, еще мгновение – и седло и Джессика летят на землю. У девочки слезы струятся из глаз. – Она до сих пор помнила то мгновение, когда поняла, что у Джессики и впрямь серьезная травма.

– И седло и Джессика? – Руфус казался удивленным.

– Да, – утвердительно кивнув головой, проговорила она. – Разве она вам не сказала, что упала вместе с седлом?

– Нет, – резко ответил он. – Кто же, черт подери, седлал для нее лошадь?

– Джеймс, полагаю… – протяжно ответила Энни, догадавшись по темнеющему от гнева лицу Руфуса, что конюху Даймондов надеяться на благополучный исход нечего.

Джессика очень любила неразговорчивого старика, ей всегда удавалось вызвать на его изборожденном морщинами лице улыбку… вот почему, вероятно, девочка не сказала отцу о том, что при падении вместе с ней слетело и седло…

– У лошади ослабла подпруга. Уверена, что Джеймс не виноват, – пыталась она поправить допущенную оплошность.

Руфус сделал глубокий вдох.

– Надеюсь, нет, – пробормотал он напряженно.

Энни, оглянувшись вокруг в поисках, чем бы отвлечь его внимание, с облегчением остановила взгляд на коробке с шахматами, что стояла на столе в углу комнаты.

– А я и не знала, что Джессика умеет играть в шахматы. – Она намекала на вызов, который Руфус бросил недавно дочке, предложив ей завтра сыграть партию. – Овладеть такой сложной игрой в ее возрасте кажется невероятным.

• Предыдущая
• 8/31
• Следующая