Секира и меч - Зайцев Сергей Михайлович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/87
• Следующая

После службы повалил народ из храма. Но не уходили люди, ждали на площади, не скажет ли что черниговский князь. Расступились перед Владимиром.

Но он будто не собирался говорить. Окруженный вестовыми и оруженосцами, шел к каменному терему Мстислава.

Один воин из толпы крикнул:

— Поймай разбойника, князь!

Владимир остановился, отыскал глазами воина. Увидел лицо в оспинах, седую бороду. Сказал:

— Теперь возьмем его.

И другие воины к нему протискивались.

Будто жаловались:

— Побратимов наших загубил…

— И что сотворил с Корнилом. Всю жизнь служил человек!..

Какие-то купцы здесь были, тоже сказали:

— Боимся ездить по дорогам. Каждого куста пугаемся.

— Посади, князь, разбойника в клетку…

Владимир только сейчас увидел, сколь большая толпа вокруг него собралась. И сказал:

— Я обещаю вам: Глеб будет пойман и наказан.

А Мстислав добавил:

— У меня на дворе уже плаха стоит. На ней голову Глебу отрубим и к князю в Чернигов с нарочным пошлем.

Слуги зашумели:

— А тело — на кол! И на площади поставить этот кол. Дабы все видели.

Роптала толпа Особенно воины были злы:

— Разбойников в лесу развелось — без счету! На своей земле мы уж будто не хозяева. Кто-то Аскольда убил! А какой уважаемый был человек… Теперь вот Глеб… всех держит в страхе.

Мстислав обещал:

— Завтра с утра посылаю дружины в лес.

Толпа одобрительно зашумела.

А тот человек с всклокоченными соломенными волосами сказал, будто сам себе:

— Суньтесь только. И останетесь там навек, и будут клевать вас птицы.

Тот рябой, что стоял с ним рядом, повернул голову.

— Что ты? Не расслышал…

Человек блеснул небесно-голубыми глазами:

— Я говорю: страх и только!

Рябой кивнул и показал на княжий двор:

— Видал дружину? Точно поймаем…

Теперь так и рыскали по дорогам малые княжьи дружины. Подозрительных, разных бродяг бездомных хватали, отправляли в Гривну. Вместе с бродягами и многими увечными попали под горячую руку и паломники, какие с некоторых пор ходили через эти земли из северных княжеств в Киев и Царьград — к монастырям, столпам, чудодейственным источникам и прочим христианским святыням. Но паломников долго не держали в клети: потомили сутки, высекли и отпустили на все четыре стороны.

Этих паломников встретил на дороге Глеб.

Видя, что это люди бедные и смиренные, он не стал их останавливать. А пошел рядом. Он, конечно же, и не думал обижать их — любопытно было Глебу поглядеть на этих блаженных, вот и пошел. Глеб был больше язычник, чем христианин, и так, двоеверцем, мог бы оставаться до конца дней своих, однако некая сила, исходящая от христиан, с некоторых пор как бы притягивала его. Глеб не стремился задавать им вопросы, не искал способов утвердиться в вере христианской, он хотел только посмотреть — как смотрят на диво.

А паломники заговорили с Глебом. Они не могли не заметить секиру, выглядывающую из-под полы.

И спросили:

— Не тебя ли, человек, ищут на всех дорогах?

Глеб сказал, что — да, его:

— Ловят, но не поймают!..

Странники посмеялись и признались:

— Из-за тебя претерпели мы, человек.

Потом сказали серьезно:

— Но всякое страдание — милость Божья.

— Чудно вы говорите, — заметил Глеб. — Что ж тут хорошего, когда спину секут?

Но странники ответили убежденно:

— За все, что здесь выстрадаем, нам воздастся с лихвой на небесах!

И они показали ему спины, на коих плеть оставила багровые полосы.

Паломников было четверо. Они назвали Глебу свои имена: Иоанн, Матфей, Лука, Марк. И он им назвался.

И удивился, когда они сказали:

— Ты слаб, Глеб.

Он поглядел на них оценивающе и без вызова, спокойно молвил:

— Кабы вы, почтенные, вон на той лужайке, — он указал рукой, — вздумали меня побороть, я разложил бы вас всех четверых, как выводок мышей.

Странники улыбнулись светло:

— Мы не об этой силе и не об этой слабости говорим.

— О чем же тогда? — недоумевал Глеб.

— У тебя тело и душа в разладе. Ум твой, мысль — не укреплены верой. Ты живешь, как мотылек, как кузнечик, стрекочущий в траве. Ты умрешь, и от тебя останется только прах — малая горстка. Вместе с прахом и дух твой исчезнет, ибо он очень мал — не более ячменного зерна. И даже еще меньше…

— Кто видел мой дух? — пожал плечами Глеб.

Странники сказали твердо:

— С верой дух твой охватит весь мир.

Задумался Глеб над этими словами. Он понимал, что от этих слов отмахиваться не следует. Быть может, нужно не один день подумать над ними.

А паломникам показалось, что бросили они зерно на благодатную почву. И позвали они Глеба:

— Идем с нами. Сначала в Киев, потом в Царьград. А там, быть может, и в Святую землю, ко Гробу Господню пойдем. Мы научим тебя вере. И ты станешь поистине силен…

Но Глеб отказался:

— У меня еще здесь есть дела.

Паломники кивнули на секиру:

— Она угнетает твой дух. Брось ее!

Глеб возразил:

— Как может угнетать мне дух то, чем я владею?

— Смирись перед невзгодами, — поучали странники. — Прости своих врагов.

— Как простить тех, кто сам никого не прощает?

— Им Бог судья! — убежденно сказали паломники.

Глеб удрученно покачал головой:

— Так сложно все по-вашему выходит. Мне проще на зло отвечать злом. Я не могу простить убийц моих родителей…

— Потому что слаб…

Глеб не ответил. Он стал на обочине дороги и смотрел в спину уходящим странникам.

Когда те скрылись за поворотом, Глеб погладил древко секиры:

— Мы с тобой еще попоем.

Глеб сел под высокую липу, которая начинала цвести, и принялся точить секиру о камень.

Прошло немного времени, и Глеб увидел на дороге большой обоз. Глеб обрадовался сначала, решив, что добудет себе сейчас пищу и утолит голод, но, когда обоз приблизился, Глеб узнал на телегах своих братьев и их семьи.

И хотя он подумал, что не стоило бы сейчас показываться на глаза братьям, ибо встреча могла закончиться дракой, все же вышел из-под липы. А секиру держал под рукой.

Обоз остановился далеко от Глеба. Братья смотрели на Глеба исподлобья и переговаривались. Они, видно, решали, как быть. Судя по тому, какой поднялся шум, многие хотели с Глебом поквитаться. Но Фома не дал случиться кровопролитию, он осадил особенно горячих и один направился к Глебу.

Фома спросил:

— Что ты задумал, Глеб? Почему здесь стоишь? Глеб ответил, что ему-то, Фоме, это должно быть известно:

— У меня повсюду кров: хоть под этой липой, хоть под сенью дубравы, хоть в дупле или в избе Аскольда. У меня всюду дом.

Фома посмотрел на брата злобно:

— Зато все мы потеряли кров из-за тебя. Мы вынуждены бежать и, как бродяги, скитаться, чтобы Мстислав не выместил на нас злобу за убитого тобой десятника!.. — Фома указал на обоз. — Посмотри! С нами малые дети и внуки, с нами слабые женщины. И ни крошки хлеба! Мы бежим в неизвестность. Может, кто-то из нас умрет. Вот к чему привело твое безумство…

Глеб ответил с достоинством:

— Приходят времена, когда становишься не властен над собой.

— Это все красивые словечки! — с досадой махнул рукой старший брат. — А вот что у тебя на уме?

— Ты бежишь ведь уже — что за дело тебе до моего ума!..

— Будь ты проклят!.. — бросил Фома и пошел по дороге.

Обоз тронулся и медленно последовал за ним. Скрипели колеса, постукивали глухо о землю копыта лошадей. Братья мрачно смотрели на Глеба.

— Будь ты проклят!..

— Наши мытарства тебе отзовутся!..

— Ждет тебя дыба, дожидается разбойника!.. Глеб провожал их суровым взглядом. Гладил крепкое древко секиры, тихо приговаривал:

— Мы с тобой еще попоем!..

Всюду по дорогам и лесным тропам рыскали малые княжьи дружины. Кое-где были устроены засады, на перекрестках дорог стояла многочисленная стража. Всех путников здесь обыскивали. У крестьян в деревнях выпытывали, не встречал ли кто Глеба, не слышал ли что о нем, не знает ли, где разбойничье логово… В лесу понарыли ям, понаделали самострелов. Много зверья понапрасну погибло в эти дни. Глеб видел в ямах кабанов и косуль, переломавших ноги или хребты, встречал в чаще смертельно раненых лосей и туров, истекающих кровью…

• Предыдущая
• 26/87
• Следующая