Лекарь. Ученик Авиценны - Гордон Ной - Страница 16

• Предыдущая
• 16/178
• Следующая

Он начинил лебедя каштанами, луком, жиром и разными травами, как и приличествует, когда готовишь птицу, обошедшуюся недешево.

— Мясо лебедя более упругое, чем у гуся, но суше, нежели утиное, поэтому надо жиру добавить, — радостно поучал он Роба. Они так и сделали, завернув птицу целиком в тонкие слои соленой свинины, перекрывшие друг дружку и образовавшие сплошной панцирь. Цирюльник перевязал все вместе льняным шпагатом, насадил на вертел и повесил над огнем.

Роб упражнялся в жонглировании неподалеку от костра, и шедшие оттуда запахи приятно дразнили его обоняние. Жар костра вытопил из свинины сало, впитывавшееся в суховатое мясо, а тем временем жир, добавленный в начинку, медленно растопился, смазывая мясо изнутри. Цирюльник поворачивал над огнем свежесрезанную ветку, служившую вертелом, и тонкая оболочка свинины высыхала и сморщивалась. Когда же птица была совсем готова и снята с огня, слой соленой свинины лопнул и свалился. Лебедь, зажаренный внутри нее, оказался сочным и нежным, немного волокнистым, зато отлично пропитавшимся жиром и прокопченным. Они съели часть лебедя с горячей каштановой подливкой и вареной молодой тыквой. Робу досталась огромная розовая ножка.

На следующее утро они поднялись рано и ехали быстро — вчерашний день, проведенный без работы, придал им сил. Для завтрака остановились на обочине дороги и полакомились холодной грудкой лебедя и разогретыми лепешками с сыром. Закончив трапезу, Цирюльник довольно рыгнул и дал Робу третий шарик — зеленый.

Они двигались, как муравьи, по огромной равнине. Перед ними открылись Котсуолдские холмы, округлые, невысокие, прекрасные в своем нежном летнем наряде. В долинах уютно укрывались деревеньки, где каменных домов было больше, чем Роб привык видеть в Лондоне. Наступил день святого Свитина [25], а еще через три дня Робу минуло десять лет. Но Цирюльнику он об этом ничего не сказал.

Мальчик рос: костистые запястья уже заметно выступали из рукавов рубахи, которые мама нарочно оставила подлиннее. Цирюльник щедро нагружал его работой. Роб выполнял большую часть хозяйственных дел: в каждом новом селе или деревеньке разгружал и загружал снова повозку, собирал хворост для костра, носил воду. От той вкусной и жирной пищи, которая превратила Цирюльника в настоящего толстяка, Роб становился жилистым и мускулистым. К этой замечательной пище он привык очень скоро.

С Цирюльником они постепенно притирались друг к другу. Если толстяк приводил к их костру женщину, Роба это уже не удивляло. Иногда он слышал страстные вздохи и пытался подсматривать, но чаще отворачивался и засыпал. Если складывались подходящие обстоятельства, Цирюльник иногда проводил ночь в доме женщины, но на рассвете непременно возвращался к повозке: пора было уезжать в поисках нового места.

Постепенно Роб стал понимать, что Цирюльнику хочется приласкать каждую женщину, на которую падает его взгляд, и так же ласково он относится к людям, собирающимся на его представление. Цирюльник-хирург оповещал их, что его Особое Снадобье от Всех Болезней изготовлено по восточному рецепту, а основой является настой молотых сушеных листьев растения, называемого «Виталия» [26], которое произрастает лишь в пустынях далекой Ассирии. Но когда запасы Снадобья подошли к концу, Роб помог Цирюльнику приготовить новую партию и увидел, что Снадобье — это главным образом обычный хмельной напиток.

Не больше пяти-шести раз пришлось расспрашивать встречных, пока они нашли крестьянина, который рад был продать бочонок метеглина. Годилась любая разновидность хмельных напитков, но Цирюльник говорил, что всегда старается найти именно метеглин — разбавленный водой перебродивший мед.

— Его придумали валлийцы, парнишка, и это одна из немногих хороших вещей, которые мы у них переняли. Название происходит от их слов «меддиг», то есть лекарь, и «ллин», что значит «крепкий хмельной напиток». Они привыкли так принимать лекарство, это хороший способ, ибо от метеглина язык деревенеет, а душа согревается.

Виталия же, «трава жизни» из далекой Ассирии, оказалась щепоткой селитры, которую Роб старательно размешал в каждом галлоне метеглина. Селитра придавала крепкому напитку привкус лекарственного зелья, смягченный сладостью перебродившего меда, который служил основой снадобья.

Пузырьки были маленькие.

— Купи бочонок задешево, пузырек же продавай дорого, — повторял Цирюльник. — Наше место — среди простолюдинов и бедняков. Выше нас стоят хирурги, которые урывают себе кусок пожирнее, а иногда бросают нам грязную работенку, с которой им самим мараться неохота, как кидают кусок гнилого мяса дворовому псу! А над этимижалкими людишками стоят румяные лекари, надутые от чувства собственной важности; они пользуют только благородных, потому и берут дороже всех.

Ты ни разу не задумывался, почему вот этот Цирюльник не подстригает ни бород, ни волос? А потому, что я могу позволить себе выбирать, какой работой заняться. Вот тебе урок, и запомни его хорошенько, ученик: если приготовить целебное снадобье с толком да продавать его, не ленясь, то хирург-цирюльник может заработать не меньше денег, нежели лекарь. И это все, что тебе необходимо обязательно знать, даже если ничего больше у тебя получаться не будет.

Когда они закончили смешивать целебное зелье на продажу, Цирюльник достал небольшой горшочек и в нем приготовил еще немного снадобья. Потом расстегнул штаны. Роб завороженно смотрел, как струйка журчит в горшочке с Особым Снадобьем.

— Это для особых пациентов, — шелковым голосом произнес Цирюльник, выдавливая из себя последние капли. — Послезавтра мы приедем в Оксфорд. Тамошний управитель, по имени сэр Джон Фиттс, дерет с меня три шкуры, иначе грозит выгнать совсем из округи. А через две недели окажемся в Бристоле — там есть хозяин таверны, некий Питер, который всегда во время моих представлений выкрикивает во всю глотку оскорбления. Вот для таких людей я готовлю достойные подарочки.

Когда они оказались в Оксфорде, Роб не стал удаляться для жонглерских упражнений с разноцветными шариками. Он ждал и глядел во все глаза, пока не появился королевский управитель в испачканной атласной куртке, высокий худощавый мужчина со впалыми щеками и не сходящей с губ холодной усмешкой — казалось, его забавляет что-то недоступное пониманию прочих. Роб видел, как Цирюльник вручил ему мзду, а затем, словно поразмыслив хорошенько, без видимой охоты дал флакончик метеглина.

Управитель открыл флакончик и осушил. Роб ждал, что вот сейчас он закашляется, станет плеваться и закричит, чтобы их тут же арестовали. Но благородный Фиттс сделал последний глоток и утер губы:

— Добрая выпивка.

— Спасибо, сэр Джон!

— Дай мне еще несколько таких, домой отнесу.

Цирюльник вздохнул, словно примиряясь с неизбежным.

— Слушаюсь, благородный господин.

Сдобренные мочой пузырьки были помечены царапинами, чтобы не перепутать их с неразбавленным метеглином, и хранились отдельно в уголке фургона; впрочем, сам Роб не отваживался пить медовый настой вообще, из опасения ошибиться. Из-за самого факта существования Снадобья для особых пациентов его тошнило при виде любого метеглина, благодаря чему он, возможно, и не пристрастился к выпивке с юных лет.

Жонглировать тремя шариками оказалось делом чертовски трудным. Роб упражнялся несколько недель — без большого успеха. Поначалу он брал два шарика в правую руку, а один в левую. Цирюльник советовал ему начать с жонглирования двумя шариками одной рукой, ведь этому он уже обучился. Когда казалось, что настал подходящий момент, Роб в том же темпе подбрасывал и третий шарик. Два шарика взлетали вместе, за ними один, опять два, опять один... Одинокий шарик чередовался с двумя сразу, это смотрелось красиво, но на самом деле так не жонглируют. А всякая попытка направить три шарика навстречу друг другу неизменно заканчивалась крахом.

• Предыдущая
• 16/178
• Следующая