Шаман - Гордон Ной - Страница 11

• Предыдущая
• 11/157
• Следующая

У Гарри и Роба со временем появилась традиция заканчивать долгий рабочий день кружкой пива в «Эссексе», и к ним часто присоединялся Холмс. Очевидно, Гарри был любимым студентом профессора, и Роб неожиданно понял, что с трудом сдерживает зависть к приятелю. Семья Лумиса обладала хорошими связями; когда придет время, Гарри получит надлежащее назначение на работу в больнице, которое обеспечит ему прекрасную врачебную карьеру в Бостоне. Однажды вечером за пивом Холмс заметил, что, работая в библиотеке, натолкнулся на упоминание о «зобе Коула» и на «эпидемическую холеру Коула». Его охватило любопытство, он стал рыться в литературе и обнаружил солидные доказательства вклада семейства Коул в медицину, включая «подагру Коула» и «синдром Коула и Палмера» — болезнь, при течении которой отек сопровождался сильным потоотделением и затрудненным дыханием.

— Кроме того, — добавил он, — я обнаружил, что больше десятка Коулов служили профессорами в медицинской школе — или в Эдинбурге, или в Глазго. Все они ваши родственники?

Роб Джей смущенно, но довольно улыбнулся.

— Да, все родственники. Однако большинство Коулов на протяжении столетий были обычными деревенскими фельдшерами на шотландских равнинах, как и мой отец. — Он не стал упоминать о даре Коулов: на подобные темы с коллегами-врачами говорить не стоит, иначе они примут его за полоумного или же за лгуна.

— Ваш отец все еще работает там? — спросил Холмс.

— Нет. Он погиб, когда его лошади понесли. Мне было двенадцать лет.

— Вот как. — Именно в этот момент Холмс, несмотря на относительно небольшую разницу в возрасте между ними, решил взять на себя роль отца Роба и дать ему возможность проникнуть в закрытый круг бостонских семей через выгодный брак.

Прошло совсем немного времени, и Роб дважды принял приглашение в дом Холмса на Монтгомери-стрит, где получил возможность взглянуть на образ жизни, похожий на тот, которого он когда-то считал возможным достичь в Эдинбурге. Во время первого визита Амелия, энергичная жена профессора, взяв на себя роль свахи, представила его Пауле Сторроу, семья которой была уважаемой и богатой, но сама протеже оказалась бесформенной и крайне глупой женщиной. Однако на втором обеде его соседкой стала Лидия Паркман. Она была слишком стройной, почти безгрудой, но ее лицо и глаза под копной гладких каштановых волос излучали озорную веселость, и они хорошо провели вечер, поддразнивая друг друга и ведя, в целом, весьма располагающую беседу. Она кое-что знала об индейцах, но говорили они главным образом о музыке: девушка играла на клавесине.

Тем вечером, когда Роб вернулся к себе домой на Спринг-стрит, он сел на кровать под карнизом и стал размышлять о том, каково это — провести всю жизнь в Бостоне, будучи коллегой и другом Гарри Лумиса и Оливера Уэнделла Холмса, а также мужем женщины, которая станет собирать в их доме веселые компании.

Раздался уже знакомый стук в дверь, и в комнату вошла Мэг Холланд. Она уж точно не слишком худа, заметил он, радостно улыбнувшись и начав расстегивать рубашку. Но на этот раз Мэгги села на край кровати и застыла.

Когда она заговорила, то смогла выдавить из себя лишь хриплый шепот, и именно он, а не сами слова, проникли ему в самое сердце. Голос у нее был напряженным, мертвым, словно шорох сухих листьев, несомых ветром по твердой, холодной земле.

— Попался, — сказала она.

— Тепленьким, — добавила Мэг.

Он не находил нужных слов, не мог ответить. Она была уже опытна, когда пришла к нему, напомнил он себе. Откуда ему знать, что ребенок его? «Я всегда надевал пузырь», — молча возмутился он. Но на самом деле он прекрасно знал, что первые несколько раз никакой защиты не было, как и в ту ночь, когда они попробовали веселящий газ.

Полученное им образование запрещало поддерживать аборты, и ему хватило ума понять, что предлагать подобный выход не стоит: он прекрасно знал, что она достаточно религиозна.

Наконец он заявил, что не бросит ее. Он не такой, как Стэнли Финч.

Однако его заявление, похоже, не очень-то ободрило ее. Роб заставил себя обнять Мэг, хотел быть нежным, хотел успокоить женщину. И уж точно это был не лучший момент, чтобы понять: ее кошачье лицо с годами превратится в коровье. Явно не лицо из его грез.

— Ты протестант. — Это не был вопрос, ведь ответ она знала.

— Меня так воспитали.

Она была отважной женщиной. Когда он признался, что вообще сомневается в существовании Бога, ее глаза наполнились слезами.

— Ну вы и обольститель, ну и прохвост! Ваша беседа произвела на Лидию Паркман чрезвычайно благоприятное впечатление, — заявил ему Холмс на следующий вечер в медицинской школе и просиял, когда Роб Джей признался, что находит Лидию чрезвычайно приятной женщиной. Холмс небрежно упомянул, что Стивен Паркман, ее отец, — судья Верховного суда и попечитель Гарвардского колледжа. Семья начинала с торговли вяленой рыбой, со временем перешла на торговлю мукой, а сейчас контролировала широко разветвленную и прибыльную торговлю основными бакалейными товарами, расфасованными в бочки.

— Когда вы намерены снова повидать ее? — спросил Холмс.

— Скоро, в этом вы можете не сомневаться, — виновато ответил Роб Джей, а сам не находил в себе сил даже подумать об этом.

Идеи Холмса о гигиене в медицине полностью перевернули взгляды Роба на врачебную практику. Холмс рассказал ему еще две истории, которые придали больший вес его теории. Одна из них касалась золотухи, бугоркового заболевания лимфатических желез и суставов. В средневековой Европе люди верили, что золотуху можно вылечить с помощью наложения рук венценосной особы. В другой истории повествовалось о древней суеверной практике мытья и перевязки ран солдат с последующим наложением мази — ужасных притираний, содержащих такие компоненты, как разлагающееся мясо, человеческая кровь и мох с черепа казненного. Дьявольское снадобье наносилось с помощью оружия, которым и была нанесена рана. Оба метода широко известны, а действенными они оказались, продолжал Холмс, потому, что нечаянно предусматривали чистоту тела пациента. В первом случае больные золотухой мылись полностью и весьма тщательно, чтобы не оскорбить «целителей» королевской крови, когда наступало время коснуться пациентов. Во втором случае оружие пачкали разной гадостью, но раны солдат, промытые и оставленные в таком виде, получали шанс зажить, не пострадав от инфекции. Волшебным «секретным компонентом» оказалась простая гигиена.

Но в Восьмом районе поддерживать необходимую чистоту было весьма и весьма непросто. И Роб Джей стал носить с собой в сумке полотенце и кусок дешевого мыла, чтобы мыть руки и инструменты по многу раз в день; повальная бедность превращала район в такое место, где легко заболеть и умереть.

Он пытался заполнить жизнь и разум ежедневной борьбой за пациентов, но снова и снова возвращался мыслями к собственному затруднительному положению и невольно спрашивал себя, не идет ли он по пути саморазрушения. Ввязавшись в политику, он поставил крест на карьере и отказался от своих корней в Шотландии. В Америке же продолжает уничтожать себя, оказавшись ответственным за незапланированную беременность. Маргарет Холланд подошла к решению проблемы с практической стороны: она задавала ему вопросы о его средствах. Его годовой доход, составляющий триста пятьдесят долларов, не только не напугал ее, но и, похоже, вполне устроил. Затем она спросила его о родственниках.

— Мой отец умер. Мать была в тяжелом состоянии, когда я уехал из Шотландии, и я уверен, что к данному моменту… У меня есть брат, Герберт. Он управляет имуществом семьи в Килмарноке, держит овец. У него есть собственность.

Она кивнула.

— У меня тоже есть брат, Тимоти, он живет в Белфасте. Он член «Молодой Ирландии» и всегда попадает в неприятности.

Мать Мэг умерла, в Ирландии остались отец и четыре брата. Пятый брат, Сэмюэль, живет в Бостоне, в районе Форт-хилл. Она робко спросила, не стоит ли ей сообщить брату о Робе и попросить Сэмюэля поискать им комнату, возможно, недалеко от своего жилья.

• Предыдущая
• 11/157
• Следующая