Подрывник - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая

Саша выбрался из своего укрытия.

— Ты кто такой?

— Русский.

— Я слышу. Чего в лесу ночью делаешь?

— Тебе какое дело? Сам-то кто?

— Сейчас прострелю башку — узнаешь! Ишь, любопытный какой! Повернись спиной.

Неизвестный разогнулся и повернулся к Саше спиной. Александр повесил автомат на шею и взял в руки пистолет. Приблизившись к незнакомцу, он споро обыскал его. Оружия при незнакомце не было.

— Снимай брючный ремень!

— Это ещё зачем?

Рукой с зажатым в ней пистолетом Саша врезал незнакомцу в ухо. Тот выматерился и вытащил из шлёвок ремень.

— Руки за спину!

Саша связал незнакомцу руки его же ремнём.

— Ну вот, теперь побеседовать можно. Садись.

Мужик неловко уселся на землю.

— Рассказывай — кто такой и почему здесь оказался.

— Красноармеец я. Пулемётный взвод немцы разбили. Иду к своим, а фронт всё дальше и дальше.

— Складно говоришь.

— Сам-то кто?

— Да такой же, как ты. Чего принёс?

Саша давно обратил внимание на ящик, который принёс и шмякнул о землю красноармеец.

— Не знаю. Украл у немцев из грузовика. Темно, думал — утром посмотрю. Может, жратва или оружие. Мне бы всё пригодилось.

— Звать как?

— Сержант Рогозин. Сергей.

Парень Александру понравился. Не похоже, что враг, но развязывать до утра Саша его не хотел. Треснет чем-нибудь по башке и уйдёт.

— Есть хочешь?

— Два дня маковой росинки во рту не держал.

Саша достал из ранца хлеб, отломил краюху.

— Кусай, — он поднёс хлеб ко рту сержанта. Тот откусил изрядный кусок и стал жевать.

— Ты бы хоть руки развязал, неудобно.

— Погожу до утра, — и снова поднёс кусок ко рту сержанта.

Когда весь кусок был съеден, Саша поинтересовался:

— Это ты здесь ночевал?

— Я, — не стал отнекиваться Сергей.

— Тогда я твоё хозяйское место займу, а ты рядом полежишь.

— У меня есть выбор?

— Вот и молодец. А утром разберёмся, что к чему. Только без фокусов. Вздумаешь развязаться — пристрелю. Мне проблемы с тобой не нужны.

Сержант повозился на земле — всё-таки руки за спиной связаны, неудобно. Но заснул он быстро, даже похрапывал.

Саша позавидовал ему. Спит человек, а он, получается, при нём, как часовой, сон сержанта охраняет. Но и его сон сморил.

Несколько раз за ночь Саша просыпался, как только сержант начинал шевелиться. Но под утро угрелся и уснул глубоко.

Разбудил его сержант. Ногами стал ёрзать, пытался встать и отползти. А глаза расширены, на Сашу смотрит злобно.

— Эй, сержант! Ты чего?

— Тварь паскудная! Я тебе ночью поверил даже!

— Какая муха тебя укусила?

— Немцам продался! Полицай!

Только тут до Саши дошло. Как рассвело немного, сержант повязку на его рукаве разглядел.

— А, ты про повязку? Не обращай внимания, это для маскировки.

Но сержант смотрел на Сашу волком, хотя дёргаться перестал.

— Я тебе руки развяжу, только ты не делай резких движений — своему здоровью сильно повредишь! — Для убедительности Саша тронул рукой автомат.

Он подошёл к сержанту, развязал ремень.

— Опоясайся, не то брюки потеряешь.

Сержант поднялся и долго растирал затёкшие кисти рук, потом нагнулся за ремнём и внезапно бросился на Сашу. Но тот уже был настороже, откачнулся в сторону и подставил сержанту подножку. Сержант упал лицом в землю, попутно ударившись темечком об угол ящика.

— Ай-яй-яй! Мы же с тобой договорились! Вставай, но запомни — в последний раз прощаю. Был бы я действительно полицейским — сдал бы тебя полицаям, не развязывая. А ты кидаешься! Нехорошо!

Сержант поднялся, вдел ремень в шлевки брюк, затянулся.

— Открой-ка ящик, посмотрим, чего ты у немцев стырил.

Сержант перевернул ящик, расстегнул на нём защёлки и откинул крышку. Саша взглянул и расхохотался.

— Самая бесполезная для нас вещь, которую я в последнее время видел!

— Что это?

Сержант вытащил из ящика ребристую, овальную в сечении металлическую коробку.

— Не видел никогда? Это же противогаз, в упаковке для переноски. Наши противогазы в брезентовых сумках, а у немцев — в гофре.

— Вот блин, стоило рисковать из-за этого и сюда тащить? Я думал — консервы или гранаты.

— Кстати, о консервах. Пора позавтракать.

Саша достал из ранца последнюю банку и проткнул дно ножом. Зашипело, пошёл дым, но Саша уже поставил банку горящей стороной на землю. Сержант наблюдал за ним с интересом.

— Это что?

— Сейчас увидишь. Ложка есть?

— Как же без неё?

Сержант достал из-за голенища сапога алюминиевую ложку, обдул.

— Садись, сейчас завтракать будешь.

Саша разделил оставшийся хлеб поровну, вскрыл ножом банку.

— Пробуй!

Сержант зачерпнул ложкой варево, подул на ложку, понюхал, попробовал.

— Вкусно!

Но что там той банки для двух здоровых и молодых мужиков?!

Сержант кусочком хлеба вытер банку изнутри.

— Эх, сейчас каждому бы по банке, а лучше — по две.

— Всё, сержант, у меня не столовая. Для себя держал, чтобы не с пустым брюхом идти.

— Спасибо, а то от голодухи слабость уже. Два дня назад удалось несколько сухарей съесть, и перед этим три дня не ел.

— А чего же в деревнях? Не дают?

— Боюсь я. Нарвался уже раз на немцев, еле ушёл.

— А ты вообще куда путь держишь?

— Так к фронту же, я говорил. А ты кто?

— По справке, что у убитого мной полицая забрал — Мыкола Левадный, а на самом деле — сержант Александр Дементьев.

— Кадровый?

— В запасе.

— Ага, вижу — староват ты для сержанта. Вместе пробираться будем?

— Пробовал уже. Вышел к своим — с документами, с оружием. А меня — в лагерь. Был на оккупированной территории — нет тебе веры.

— Ну ни хрена себе! Так сейчас тысячи таких, как мы, выходят.

— Вот тысячи в лагерях и сидят.

— Вот оно как обернулось?! А сюда как попал?

— Из лагеря сбежал, попал на передовую. А дальше — сам знаешь. Немцы прорвались, попали мы в окружение. Ночью удалось выйти, только не на восток, а на запад. Полицейского грохнул, забрал его оружие да документы в портмоне нашёл — тоже себе забрал. Хоть и липа, а всё по оккупированной земле идти сподручней. Ты же на повязку купился.

— М-да! Думал, пробьюсь к своим — и снова в строй. Так ведь и в лагере, я думаю, не звери, разберутся.

— С некоторыми разобрались. К стенке поставили — и всё.

— Ты хочешь сказать — расстреляли?

— Именно!

Сержант задумался.

— Думаю, клевещешь ты на органы. Грешок на тебе есть, но кто нынче без греха? Однако чувствую, нутром своим чую — пугаешь ты меня, чтобы я здесь, с тобой остался.

— Частично угадал. Как на духу: грехов перед Советской властью на мне нет, а рисковать, переходя фронт, считаю неразумным. Если бы тебя сразу в строй поставили да пулемёт дали — другое дело. А в лагерь я не согласен.

— Так ты что же, войну в немецком тылу пересидеть хочешь? В тепле, под мягким боком у какой-нибудь бабёнки? Вошь ты навозная!

— С чего ты взял, что пересидеть? Ты в армию рвёшься зачем? Врагов убивать? Так здесь их и искать не надо, полно вокруг. Только если без головы к делу подходить — сам погибнешь. Мне расклад — одного убил и сам погиб — не нравится. Десять убей, сто! Но сам живой останься! Кто после войны страну из руин поднимать будет?

— Ты прямо как политрук на занятиях заговорил.

— Знавал я одного политрука, Шумилин его фамилия. Геройский был человек, и погиб как герой. Так что не все они пустозвоны.

Помолчали немного, и каждый думал о своём.

— Так что ты там насчёт бабы говорил? — пошутил Александр.

— Тьфу ты! С тобой о серьёзном, а ты…

— Ты на себя посмотри! — честно ответил Саша. — Небрит, грязен, обмундирование рваное, оружия нет — какой из тебя вояка? Как есть леший! Ты всю жизнь в лесу скрываться будешь? А на дороге тебя любой немец сразу пристрелит — уж больно подозрителен ты.

— Так не в казарме проживаюсь, то и грязен и небрит.

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая