Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек - Страница 39

• Предыдущая
• 39/130
• Следующая

— Конечно нет, — солгал Леонардо.

— Я все объясню позже, — продолжал Сандро, — но я не могу не страшиться за тебя, раз уж ты решил сломать себе шею на этом сооружении, передразнивая ангелов.

— Я очень счастлив, что ты здесь, Сандро. Великая Птица готова к полету, и тебе совершенно нечего страшиться… В конце концов, это же я ее и построил.

Сандро хмыкнул и покачал головой. Андреа возвел глаза к потолку. Леонардо смотрел на них с усмешкой, но в этой усмешке была изрядная доля бравады, потому что ночной кошмар о падении снова посещал его. Потом он сказал:

— Если ничего не случится, завтра, едва рассветет, мы уезжаем в Винчи. Ты, конечно, поедешь с нами.

— Я так и собирался сделать. Подумал, что еще одна пара рук тебе не помешает.

Никколо стоял рядом с Сандро, явно радуясь его появлению.

— Я был хорошим помощником маэстро Леонардо, — сказал он.

— Воображаю, каким хорошим.

— Он многому научился, Пузырек, — вступился за Никколо Леонардо. — Боюсь, теперь мне без него не обойтись.

— А как насчет шлюх? Вылечился?

— Вряд ли шлюх можно считать заразой, — сказал Никколо и нервно улыбнулся, когда все рассмеялись. — А ты, маэстро, уже исцелился от меланхолии?

— Да, мой юный друг, насколько от нее вообще можно исцелиться.

— А мадонна Симонетта? С ней тоже все в порядке?

— Никко! — Леонардо резко глянул на мальчика.

— Ничего страшного, Леонардо, — сказал Сандро. — Вполне допустимый вопрос. — Он повернулся к Никколо. — Да, с ней все в порядке.

Но когда Сандро вновь обернулся к Леонардо, в глазах его читались вина и тревога — они-то и отражали истинное состояние его души.

Вся компания покинула город сразу после рассвета, держась подальше от встречных омерзительных могильщиков, которые возвращались от общих могил, где без отпевания хоронили жертвы мора. Хотя в воздухе висел туман, день обещал быть прозрачным и ясным — в самый раз для путешествия. Два десятка трубачей и плакальщиков шли по Лунгарно Аччьятуоли, вдоль маслянистых неспокойных вод Арно, — возвращались с похорон. Только очень достойный — или очень богатый — человек мог быть похоронен с такими почестями в эти дни, когда сама Смерть звонила в погребальные колокола.

Никколо и Сандро перекрестились, то же сделали Зороастро да Перетола и Лоренцо ди Креди, у которого было прекрасное и невинное лицо ангела с алтарного полотна Верроккьо. Кроме Сандро, Никколо, Зороастро, ди Креди и Аталанте Мильоретти, Леонардо еще сопровождали несколько учеников Верроккьо; все они ехали в двух запряженных лошадьми повозках, где под холстами лежали части Великой Птицы. Леонардо и Сандро шли рядом с первой повозкой, и Никколо с Тистой, кажется, с удовольствием предоставили их самим себе: они спорили, кому держать поводья.

— Обычно я добирался домой, в Винчи, за день, — говорил Леонардо Сандро, который был как-то неуютно отчужден. — Я знаю, как срезать угол через Витолини, Карминьяно и Поджоа-Кайяно. Это старая заброшенная горная тропа, что ведет вверх по Монте-Альбано; но чтобы ходить там, нужно быть любителем лазать по горам. А с повозками рисковать нельзя, так что придется нам ехать вдоль Арно и заранее смириться с допросами, которые станут учинять нам солдаты Великолепного в каждом городишке, куда мы ни заедем. Впрочем, у нас пропуск с печатью Лоренцо.

Сандро молчал, целиком погруженный в свои мысли, но Леонардо продолжал:

— Когда моего отца задерживали во Флоренции дела, он спешно отсылал меня с посланием для Франческо — он и поныне управляет его владениями. Интересно, что было бы, если б я попробовал сейчас пробежаться коротким путем? Верно, заработал бы одышку. — И добавил после мгновенной паузы: — Сандро, мне страшно за тебя.

— Не надо, друг мой, — сказал Сандро, внезапно оживая. — Все говорят, что я пугаю их своей задумчивостью. Должно быть, душа моя еще не вполне очистилась.

— Ты все еще боишься?

— Да, — сказал Сандро, — я все еще боюсь за мадонну Симонетту… и за себя тоже. Когда надо мной потрудились врачи и я набрался сил, я настоял на том, чтобы отправиться с Лоренцо и Пико делла Мирандолой на виллу Веспуччи — повидать ее. Я знал, что с ней что-то неладно, я чувствовал это. Лоренцо, конечно, справедливо опасался, но я умолил его, хотя юный граф Мирандола был решительно против — и ради меня, и ради дамы.

— И что же? — спросил Леонардо, потому что Сандро умолк.

— Я сказал им, что страсть испарилась и осталась только вина.

— Это правда?

— Да, Леонардо, боюсь, что так.

— Тебе бы радоваться, что опять здоров.

— То-то и оно, Леонардо, что не вполне здоров. Скорее наоборот. Боюсь, когда граф очищал мою душу, он заодно нечаянно лишил ее способности к естественной любви, к экстазу.

— Вполне понятно, что ты чувствуешь себя слабым, неспособным к сильному чувству, — сказал Леонардо, — но тебе просто нужно отдохнуть и выждать. Ты еще поправишься.

— Тем не менее я убедился, что пуст, как евнух.

— Будь помягче к себе, Сандро, — пробормотал Леонардо.

— Мне стало грустно, когда я увидел Симонетту, — продолжал его друг. — Она серьезно больна. Убежден, что это по моей вине.

— А граф Мирандола не может ей помочь?

— В том-то и дело, что он не верит в ее болезнь.

— Так, может, ты ошибаешься?

— Нет, поверь, я точно знаю, что она больна.

— Она кашляла?

— Нет, не кашляла. Она была бледна, но это часть ее красоты. Она подобна ангелу; сама плоть ее бестелесна. Но мне удалось на минутку остаться с ней наедине — тогда уже все убедились, что ей от меня ничего не грозит, и не опасались за нее. Тогда я и понял… понял…

— Что ты понял, Пузырек?

— Что Симонетта впитала мой ядовитый фантом и не исторгла его. Мирандола лечил ее, но это было притворство: она обманула врача и удержала фантом.

Леонардо не мог всерьез рассуждать об экзорцизме и удержании фантомов, но нужно было понять и успокоить друга: видно, он еще не вполне пришел в себя после опасного ослепления Симонеттой.

— Откуда ты знаешь, что она не исторгла его?

— Потому что она не отрицает этого. Она улыбнулась, поцеловала меня и попросила не обсуждать этих дел с Лоренцо.

— Я все-таки не думаю…

— Она сказала, что скоро умрет. И что моя любовь — сокровище, прекрасное и утонченное, бальзам, смягчающий боль ее души. Под «любовью» она разумела фантом, который я создал в замену ей. Она назвала его «дверью в горний мир».

Сандро помолчал и добавил:

— И тогда я увидел его. Увидел в ее глазах.

— Тебе пришлось нелегко, друг мой, — признал Леонардо.

И вдруг ему вспомнилось, как улыбалась Симонетта, когда Мирандола изгонял из нее фантом. По спине у него пробежали мурашки.

— Когда я умирал от желания и тоски по Симонетте, я думал, что не вынесу этого, что лучше быть пустой тыквой, лишенной чувств…

Леонардо печально улыбнулся:

— Думаю, всякий, кто безнадежно влюблен, мечтает о том же.

— Но вот теперь я пуст и жажду лишь одного — наполниться.

Леонардо хлопнул друга по спине и обнял его за плечи.

— Ты скоро поправишься, обещаю. Деревенским девкам от тебя спасу не будет.

— Не лги мне снова, Леонардо. — В голосе Боттичелли не было ни малейшей злости. — Ты ведь мне уже однажды солгал.

Леонардо отшатнулся.

— Я знаю, что твоя дружба с Симонеттой не была невинной. Но не нужно бояться, никому из вас я не причиню зла.

Леонардо хотел что-то сказать, но Сандро прервал его:

— Не оправдывайся и не извиняйся. Ничего не нужно… сейчас. Я чувствовал, что в последнее время мы отдалились, и тревожился… тревожился за тебя, друг мой. Давай не дадим нашей дружбе остыть. К кому мы сможем прийти, если нас не будет друг у друга?

Леонардо согласился. Он чувствовал себя неловко и униженно и злился на себя, потому что Сандро был единственным близким ему человеком; и вот он, который куда лучше умел обращаться с машинами и холстами, чем с людьми, оказался близок к тому, чтобы потерять привязанность единственного друга.

• Предыдущая
• 39/130
• Следующая