Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек - Страница 82

• Предыдущая
• 82/130
• Следующая

Они шли по узким улочкам, утренним базарам; их окружали плотные запахи табака, жареных орехов и кофе.

— Куда мы идем? — спросил Леонардо.

— Во дворец калифа, — сказал Куан.

— Мы встретимся с Деватдаром там?

— Нет, маэстро. Когда ты увидишь своего друга Никколо и женщину Айше, тогда ты увидишь Деватдара.

— О чем ты говоришь?

— Прежде чем предстать перед калифом, Деватдар должен выкупить тех, кто попал в рабство к турецким пиратам. Эти последователи ислама во многом похожи на мой народ.

Тут Куан улыбнулся, словно довольный собой.

— Так где же он сейчас? — взволнованно спросил Леонардо.

Мог ли он даже осмелиться подумать, что когда-нибудь снова увидит Никколо и Айше? Как фантом, проплыла она в его памяти; и мгновенная острая тоска по ней уязвила его, точно Айше была живым воплощением Джиневры и Симонетты, их духа, их объединившейся души.

— Скорее всего, именно сейчас покидает гавань.

— С мессером Колумбом?

— Капитаном-командором Колумбом, — поправил Куан. — Нет, благодарение Богу, Колумб возвращается домой, потому что калиф неминуемо обвинит его в проигрыше битвы и гибели мусульманских воинов. Здесь Колумба не ждет ничего хорошего.

Широкая мощеная, еще римская улица, по которой они шли, была пуста. Внезапно Куан подал знак солдатам укрыться под стенами. Поздно!

Леонардо услышал шелест стрелы.

Стрела ударила Куана в грудь. Он согнулся от удара, но остался невредим. Под одеждой у него находился доспех.

Посыпался ливень стрел. Солдаты укрылись под стенами, но были готовы к неизбежному, каковым оказалась вопящая толпа людей в тюрбанах и с ятаганами. Леонардо выхватил меч, и через мгновение его клинок с чавканьем вошел в чье-то тело; он даже не мог сказать, были ли те, кого он убивал, вражескими солдатами, или же он бился с тенями — тенями из плоти и крови. Он дрался за жизнь, разя каждого, кто возникал перед ним; и в кровавом мареве схватки Леонардо чудилось, что лязг мечей и доспехов — это звон церковных колоколов, зовущих к заутрене или вечерне… колоколов, истекающих кровью.

Спустя несколько секунд — или минут — Леонардо вспомнил о Бенедетто. Где он? Леонардо огляделся, отыскивая взглядом носилки с другом, но в мешанине тел и ног его было не найти.

Он размахивал мечом, чувствуя, как сталь врубается в кости и мясо; и мальчишка перед ним — лет четырнадцати, не старше, — пронзительно взвизгнул, когда из его вспоротого живота вывалились кишки, оттягивая и пятная девственно-белый лен одежды. Мгновением раньше этот мальчишка был дымом, призраком, тенью, бросившейся на Леонардо с окровавленным ятаганом.

Леонардо услышал свой голос, бормочущий молитву, хотя он не верил ни в христианского Бога, ни в иных богов. Но сейчас, на миг, когда воин-дитя рухнул перед ним, — поверил. Однако времени не было, потому что на него снова напали, а потом…

Потом все кончилось — словно враги испарились, исчезли тараканами в мельчайших трещинах и дырочках мостовой. Тишину нарушало лишь хриплое дыхание людей, пытавшихся унять бешеное сердцебиение.

Леонардо отыскал Бенедетто — тот был жив и в сознании. Солдаты, что несли носилки, их и обороняли. Пусть Бенедетто был чужак, защитить его было делом их чести. Зороастро и Америго отделались несколькими царапинами.

Леонардо повернулся к Куану.

— Ты сознательно вверг нас в опасность, — гневно сказал он.

Куан прямо взглянул на него.

— Деватдар всегда в опасности, — тихо сказал он, — и будь он с нами, это ничего бы не изменило.

— Но его не было с нами, — возразил Леонардо. — Хотя враги его и не знали об этом, потому что ты обрядился в его одежду.

— Нет, Леонардо, эта одежда — моя.

— Скажи еще, что ты — последователь ислама!

Куан кивнул.

— Мы были приманкой, — сказал Леонардо. — Ты знал, что на нас могут напасть, верно?

— Такие слухи витали в воздухе, но безопасность Деватдара важнее нашей.

— Мы не отдавали своих жизней тебе в залог!

Куан лишь пожал плечами.

— Надо перевязать твою рану. Ты истекаешь кровью.

Только после слов Куана Леонардо ощутил пульсирующую боль слева в голове и вспомнил, что, отбив лезвие сарацинского топора, тут же получил удар по голове его рукоятью.

И сейчас Леонардо, как во сне, увидел над собой лицо Куана, огромное и гладкое, как небесный свод.

Они поднимались по Нилу до Каира в караване широкопарусных фелук. Им предстояло пройти сотню миль по бурой, широкой, как океан, реке; едой можно было не запасаться, потому что на всем расстоянии от Александрии до Каира тянулись сплошные базары. Суда часто останавливались, чтобы дать возможность людям помолиться на берегу, купить съестного или позабавиться со шлюхами.

Они плыли мимо тающих в дымке пирамид, мимо Аль-Рауда, парка наслаждений, где сады сменялись лужайками и растекались дорожками, — в самый Каир, город тысячи минаретов и мечетей, мавзолеев и медресе. Каир, который его жители называли Миср — мать городов, дочь Нила. Сто тысяч человек еженощно разбивали лагеря за пределами его стен, потому что в городе не хватало места разместить всех приезжих. По сравнению с этим городом Флоренция выглядела деревней; казалось, что Каир стоит здесь с начала времен. И на краю его высилась Цитадель, огромная крепость, выстроенная Салах-ад-дином [54]для защиты от неверных.

Цитадель была городом сама по себе, и Леонардо, Зороастро, Бенедетто Деи и Америго Веспуччи разместили в великолепных, поистине королевских покоях. Большие решетчатые окна с цветным стеклом превращали слепящий солнечный свет в пастельные тени. Стены покрывал разноцветный геометрический узор, повсюду бродили павлины, цветы наполняли воздух благоуханием, фонтаны наигрывали смутные мелодии, и порой в журчании воды чудились голоса.

И каждая дверь покоев калифа была заперта и охранялась молчаливыми сумрачными воинами, у которых за алые кушаки были заткнуты широкие грозные ятаганы.

Они были пленниками.

Тянулись неделя за неделей, заполненные беседами, едой и питьем; ночами в их спальни являлись закутанные в покрывала прелестницы, что говорили только по-арабски и с рассветом истаивали, как дым. Леонардо рад был этим гостьям — как проводникам в страну своих фантазий. Он все еще твердил имя Джиневры и грезил о Симонетте; но Айше была рядом всегда, будто Леонардо был отравлен ее фантомом, как некогда Сандро — фантомом Симонетты.

Он учился арабскому у этих женщин, а также у стражников и слуг. И вернулся к своей привычке работать по ночам, засыпая лишь на несколько часов днем. Он учился. Рисовал и делал записи в книжке. Страница за страницей возникали в ней новые изобретения: аппараты для дыхания под водой, водолазный костюм, длинноствольная дальнобойная пушка; еще он набрасывал траектории пушечных ядер и изобразил несколько многоствольных орудий, где канониры могли бы одновременно заряжать одни стволы и стрелять из других. Он нарисовал также большую мортиру и приписал под ней: «Самая смертоносная из существующих машин», хотя существовала она покуда только в его голове… и на бумаге.

Потом заметки исчезли.

— Как думаешь, Леонардо, нас убьют? — спросил Зороастро, глядя через окно на Город Мертвых — огромные пирамиды, еле видимые вдалеке.

Небо становилось все бирюзовее, а низкое солнце превратилось в оранжевый диск, и муэдзины призывали правоверных на молитву. Закат обратил город фантастических куполов и башен в призрак, сон, что неминуемо исчезнет с пробуждением.

— Ты спрашиваешь его об этом каждый день, — заметил Бенедетто, покачивая головой.

Он совершенно оправился от раны: Куанова мазь оказалась волшебным снадобьем.

— Мы все об этом думаем, — сказал Леонардо. — Калиф славится своим самодурством.

— Тогда зачем бы он держал нас здесь? — возразил Бенедетто. — Зачем бы поил, кормил, присылал нам женщин?

• Предыдущая
• 82/130
• Следующая