Станислав Лем. Солярис. Магелланово Облако - Лем Станислав - Страница 37
- Предыдущая
- 37/134
- Следующая
Наше молчание становилось уже по меньшей мере странным. Я сосредоточенно прислушивался к тишине, царившей в коридоре, где осталась Хзри. Оттуда не доносилось ни шороха.
— Когда у вас будет готово? — спросил я.
— Мы могли бы начать хон. сегодня, но запись потребует еще немного времени.
-- Запись? Ты говоришь об энцефалограмме?
— Да, ты же согласился. А что?
— Так, ничего.
— Я слушаю тебя, — произнес Снаут через какое-то время.
— Она все знает... о себе, — чуть слышно сказал я.
Брови Снаута поползли вверх.
— Знает?
Мне показалось, что Снаут только притворяется удивленным. Почему он притворяется? Мне сразу расхотелось говорить, но я переборол себя. Надо быть хотя бы лояльным, подумал я, если ничего другого не остается.
— Она стала догадываться, пожалуй, после нашего разговора в библиотеке, наблюдала за мной, сопоставляла факты, потом нашла магнитофон Гибаряна и прослушала запись...
Снаут сидел, по-прежнему опираясь на шкаф, но в его глазах вспыхнули искорки. Я стоял у пульта напротив двери, приоткрытой в коридор. Я продолжал еще тише:
— Сегодня ночью, когда я спал, она пыталась покончить с собой. Жидкий кислород...
Что-то зашелестело, я замер, прислушиваясь, — звук доносился не из коридора. Где-то отвеем близко заскреблась мыть... Мышь? Глупости! Откуда здесь мыши? Я присмотрелся к Снауту.
— Слушаю тебя, — произнес Снаут спокойно.
— Конечно, это ей не удалось... во всяком случае, она знает, кто она.
— Зачем ты мне об этом говоришь? — вдруг спросил Снаут.
Я не сразу сообразил, что ему ответить.
— Хочу, чтобы ты ориентировался.., чтобы ты знал, как обстоят дела, — пробормотал я.
— Я предупреждал тебя,
— Иначе говоря, ты знал. — Я невольно повысил голос.
— Нет, Разумеется, нет. Но я же объяснял тебе, как все происходит. Каждый "гость", когда появляется, почти фантом. Несмотря на беспорядочную мешанину воспоминаний и образов, почерпнутых от своего... Адама... "гость", в сущности, пуст. Чем дольше "гость" с тобой, тем больше он очеловечивается и становится все самостоятельнее, конечно, до известных пределов. И чем дольше это тянется, тем труднее...
Снаут помолчал, посмотрел на меня исподлобья и равнодушно спросил:
— Она все знает?
— Да, я же сказал тебе.
— Все? И то, что один раз была здесь, а ты...
— Нет!
Снаут усмехнулся.
— Кельвин, послушай, если это так далеко зашло... что ты собираешься делать? Покинуть Станцию?
— Да.
— С ней?
— Да.
Снаут замолчал, обдумывая мои ответы, но было в его молчании что-то еще... Что? Снова как будто что-то зашелестело совсем близко, за тонкой перегородкой. Снаут заерзал на стуле.
— Прекрасно, — сказал он. — Почему ты так на меня смотришь? Ты предполагал, что я помешаю тебе? Поступай так, как хочешь, дорогой мой. Хороши бы мы были, если бы в довершение всего стали принуждать друг друга! Я не собираюсь тебя уговаривать, скажу одно — ты стараешься в нечеловеческих условиях оставаться человеком. Может, это и красиво, но бессмысленно. Впрочем, я не уверен, красиво ли это. Разве глупость может быть красива? Но не в этом дело. Ты отказываешься продолжать эксперименты, хочешь уйти, забрав ее. Да?
— Да.
— Но это тоже... эксперимент. Ты меня слышишь?
— Что ты имеешь в виду? Сможет ли... она?.. Если вместе со мной, то не вижу...
Я говорил все медленнее, потом умолк. Снаут вздохнул.
— Кельвин, мы все, как страусы, прячем головы в песок, но мы по крайней мере знаем об этом и не разыгрываем благородства.
— Ничего я не разыгрываю.
— Ладно. Я не собирался тебя обижать. Свои слова о благородстве беру обратно, но слова о страусах остаются в силе. Особенно это касается тебя. Ты обманываешь не только ее, но и себя, главным образом себя. Ты знаешь условия стабилизации системы, построенной из нейтринной материи?
— Нет. Ты тоже не знаешь. Никто не знает.
— Безусловно. Но нам известно одно: такие системы неустойчивы и могут существовать только благодаря непрерывному притоку энергии. Я знаю это от Сарториуса. Энергия образует вихревое стабилизирующее поле. Спрашивается: является ли это поле внешним по отношению к "гостю"? Или поле возникает в его организме? Понимаешь разницу?
— Да, — медленно сказал я. — Если оно внешнее, тогда... она... Тогда... такие...
— Тогда при удалении от Солярис система распадается, — договорил за меня Снаут. — Мы не можем этого предвидеть, но ты ведь уже поставил опыт. Ракета, которую ты запустил... по-прежнему вращается вокруг планеты. В свободную минуту я даже подсчитал параметры ее движения. Можешь полететь, выйти на орбиту, состыковаться и посмотреть, что стало с... пассажиркой...
— Ты с ума сошел! — прошипел я.
— Ты думаешь? Ну... а если... вернуть ее, твою ракету? Это возможно. У нее дистанционное управление. Мы вернем ракету и...
— Довольно!
— И это тебе не по душе? Есть еще один способ, очень простой. Не надо даже возвращать ее на Станцию. Пусть себе летает. Мы просто-напросто свяжемся с ней по радио; если она жива, то отзовется и...
— Там уже давно кончился кислород! — с трудом выдавил я.
— Может, она обходится без кислорода... Ну как, попробуем?
— Снаут... Снаут...
— Кельвин... Кельвин... — сердито передразнил он меня. — Господи, что ты за человек. Кого ты хочешь осчастливить? Спасти? Себя? Ее? Какую? Эту или ту? На обеих не хватит смелости? Сам видишь, к чему это ведет. Говорю тебе последний раз: здесь ситуация — вне всякой морали.
Вдруг я услышал тот же самый шорох, будто кто-то ногтями царапал стену. Мною овладело полное безразличие: все выглядело крошечным, чуточку смешным, малозначительным, как в перевернутом бинокле.
— Ну хорошо, — сказал я. — Что, по-твоему, мне надо сделать? Убрать ее? На следующий день появится такая же, не правда ли? И еще раз? И так ежедневно? До каких пор? Зачем? Что мне это даст? А тебе? Сарториусу? Станции?
— Постой, сначала скажи ты. Ты полетишь вместе с ней и, предположим, сам увидишь, что с ней произойдет. Через несколько минут перед тобой окажется...
— Ну что? — язвительно спросил я. — Чудище? Демон, да?
— Нет. Ты станешь свидетелем обыкновенной, самой обыкновенной агонии. Ты и вправду поверил в их бессмертие? Уверяю тебя — они гибнут... Что ты тогда станешь делать? Вернешься за... новой?
— Прекрати!!! — закричал я, сжимая кулаки.
Снаут, прищурившись, глядел на меня и снисходительно усмехался.
— Ах, тебе не нравится? Знаешь, на твоем месте я не затевал бы этого разговора. Лучше займись-ка чем-нибудь другим, например начни сечь розгами — из мести - Океан. Что ты хочешь? Итак, если... — Снаут плутовато помахал рукой и поднял глаза к потолку, словно провожая кого-то взглядом, — то станешь мерзавцем? А так ты не мерзавец? Улыбаешься, когда хочется выть, притворяешься радостным и спокойным, когда готов рвать на себе волосы, — и ты не мерзавец? А что, если здесь нельзя не быть мерзавцем? Что тогда? Биться в истерике перед Снаутом, который виноват во всем, так? Ты ко всему прочему еще и идиот, дорогой мой...
— Ты говоришь о себе, — сказал я, опустив голову, — я... люблю ее.
— Кого? Свое воспоминание?
— Нет. Ее. Я рассказал тебе, что она пыталась сделать. Так поступил бы не каждый... живой человек.
— Ты сам признаешь, говоря...
— Не лови меня на слове.
— Хорошо. Значит, она тебя любит. А ты — хочешь любить. Это разные вещи.
— Ты ошибаешься.
— Кельвин, я сожалею, но ты сам посвятил меня в свои интимные дела. Не любишь. Любишь. Она готова пожертвовать своей жизнью. Ты тоже. Очень трогательно, прекрасно, возвышенно — все что угодно. Но здесь неуместно. Неуместно. Понимаешь? Нет, ты не желаешь понять. Силы, которыми мы не управляем, втянули тебя в круговорот, а она — часть его. Фаза. Повторяющийся цикл. Если бы она была... если бы тебя преследовало страшилище, готовое на все для тебя, ты отделался бы от него без всяких колебаний. Так?
- Предыдущая
- 37/134
- Следующая