Неслучайная сопричастность - Лаврентьева Светлана "Кот Басё" - Страница 12

Он выходит на берег в сумерках, где-то в начале мая. Не расчехляет удочки, не заботится об улове. Обещает не думать, ловит себя на слове. Говорит с водой, вода его понимает. Он сидит на краю, осыпается вместе с берегом по крупицам, рассматривает песок, пропускает его сквозь пальцы, повторяет: «Нельзя бояться, нельзя бояться, не будешь бояться – и этого не случится».

Вода каждой каплей чует, как он боится, и начинает медленно испаряться.

Да, черт возьми, вот так и никак иначе. По-другому не получается, не поется. Или я притворялась немой, или ты – незрячим, но теперь нам обоим за все это воздается. Вот сидим с тобой на разных концах потока, наблюдаем за изменчивостью  мейнстрима, не касаемся друг друга, не бьемся током, объясняем только то, что необъяснимо. Если речь заходит о прошлом – меняем тему, если речь заходит о будущем – замолкаем. Речь вообще ходила раньше, куда хотела, потому сидит сейчас под семью замками.  Мы хандрим от слов и сердимся на погоду, раздражительны, опасливы, нелюдимы. Мы друг друга принимаем – в угоду году, так упрямо нас скреплявшему воедино.  Мы встречаемся за чаем, с привычной ленью рассуждаем, как однажды вернется сила. Два ворчливых старика на краю Вселенной, не заметившие смерти, что приходила.

Склон обрывая, мы пальцы сбивали в кровь, мир становился отвесным и каменистым. Кто из нас был сорвавшимся альпинистом? Мягкую землю каждому приготовь. Нам оставалось – яростно верить в жизнь, кожу сдирая, в скалу упираясь лбами, воздух хватая запекшимися губами, мы говорили друг другу: – Держи! Держи! Когда не осталось ни выступов, ни ветвей, когда на канат над пропастью время вышло, кто первым ослабил хватку и не услышал, как порохом вспыхнуло солнце в сухой траве?

Садишься к костру, смеешься и ешь с ножа, и слушаешь дождь, набросив брезент на плечи.

Коснувшись земли, почувствуй, как дышит Вечность.

И вспомни о тех, кого ты не удержал.

В невесомости словам не осталось шанса.

Одиночество неминуемо. Не имея

Под ногами опоры, учишься не держаться,

привыкая к этой чертовой перемене.

Знать о твоей агонии, но не сметь ей

Вторить, пока не чувствуешь изменений.

Выпьем за всё. Ведь всё, как синоним смерти,

Весомее самых личных местоимений.

Я говорила с тем, кто мог бы меня купить, но не потратил, в сущности, ни гроша.

Я говорила с тем, кто мог бы меня убить, но не достал при мне своего ножа.

Не было ни обладания, ни потерь, ни осознания встречи добра и зла.

Я говорила с тем, кто молчал. Теперь я чувствую, как он слаб.

Все по воле Его, а значит, по нашей воле, ибо в Нем нас больше, чем тех, кто Его не знает. Каждый день наполнен нами, как алкоголем. Это лето Господне, оно происходит с нами. Мы блаженные, мы странники, одиночки – нами правит  беспричинное беспокойство. У тебя есть все, но ты ничего не хочешь, все слова приобретают дурное свойство становится то ли вещими, то ли вещью, приготовленной заранее для обмена на другую вещь, которой уже обещан новый дом, обозначающий перемены.

Привыкаешь отпускать, не держать корнями, отделяешься пунктиром, межой, полоской.

Только лето Господне  нас  снова соединяет.

Плавит и выливает горячим воском.

Мы меняемся местами. Когда устанем,

мы замрем друг в друге – не умножая жалоб.

Я люблю тебя любовью дамасской стали –

обнаженным лезвием, влажны и острым жалом.

Убивая ревность нежностью, Бог неверных

выбирает опрометчиво верным в пару.

Наслаждение входить в тебя соразмерно

наслаждению держать тебя под ударом.

Вот она стоит у воды, и на коже ее песок, по воде плывут корабли, проплывают чайки, в доме на берегу исчезает сон, закипает чайник.

В доме на берегу он успевает родиться и повзрослеть, однажды увидеть первую седину, стать абсолютно белым и встретить смерть. Смерть говорит ему: «Подойди к окну». Он подходит к окну, удивляясь, что может двигаться и смотреть, открывает раму, сдувает с фиалок пыль. Смерть стоит у него за плечом, он твердит ей: «Смерть, все это время я никуда не плыл. Мой мир – это бабочка между закрытых рам. Моя лодка рассохлась и сети мои пусты. Все это время я рождался и умирал, а там стоит девушка у воды».

Смерть ему шепчет: «Кто приходил с утра?» . Он отвечает: «Ты».

В доме на берегу рассвет и сонная тишина, они спят, соприкасаясь бронзовыми плечами. Смерть его крестит: «Я тебе не нужна», выходит, включает чайник.

Он просыпается у распахнутого окна, улыбается каждой птице, что замечает.

И мы едем с тобой уверенно в никуда, ибо сотни дорог не приводят к единой цели. И меняются лица, рушатся города, по словам идет тишина, по следам – вода, и понятно, что мы у Господа на прицеле. Его оптика совершенна, ее зрачок нас увидит и в райских кущах, и в адских копях – в общем, каждый из нас отмечен и обречен, и мы едем туда, где действительно горячо…

Он вспоминает о том, что не сделал копий, и стоит, перекинув винтовку через плечо.

Невнимательный школьник пишет «вместе» через пробел. Мы попадаем в пространственно-временные отношения... Я могла бы сказать тебе, что ни в чем никогда не бывает твоей вины, но белая ветка черемухи из окна заливает весной исписанную бумагу, невнимательный школьник сейчас заменяет нас, разделенных пробелом, на множество тайных знаков – ожидание звонка, перекличку нот, отражающихся эхом в пролетах лестниц…

Ты пойми, ему решительно все равно, как в его тетради написано это «вместе».

Не хочу. И нежелание совершенно – золотым сеченьем, с точностью эталона создаю себе важнейшее из решений – не искать улитку, ползущую вверх по склону, не стоять за поворотом, в глубинах леса, чье-то будущее видя особым зреньем... Не хочу, поскольку больше не интересно знать о том, что не является откровеньем. Не хочу. Идите с миром – его осколка, помещающегося в выемке надключичной, – слишком мало, чтобы вынести вас за скобки, слишком много, чтобы выписать это в личных, сотворенных из упрямых местоимений, острых фразах, злых занозах, следах на коже... Не хочу /и равнозначное: не умею/ состоять из безымянных и безнадежных. Вы слепые, вы не видите, что открыто, что дано вам, отступающим в нерешимость. Нет нужды спускаться вниз, торопить улитку, если ты проделал путь на свою вершину.