Лето больших надежд - Виггз Сьюзен - Страница 29

• Предыдущая
• 29/80
• Следующая

— Мне нравились уроки танцев.

Она шмыгнула носом.

— Конечно.

— Это было отличное развлечение.

— Ничего удивительного. Ты всегда выигрывал в конкурсах и соревнованиях, ты был большой хвастун.

— Зачем вступать в состязание, если ты не намерен выиграть?

Она секунду изучала его, ее взгляд затуманился от воспоминаний.

— Ты все еще поешь?

— Постоянно.

— Может быть, ты сможешь спеть на золотой свадьбе? — сказала она, просветлев.

Он должен был напомнить ей, что его не приглашали, да он и не хотел этого приглашения.

— Ты все еще играешь на пианино? — спросил он.

— Очень редко.

Вот так. Ему это показалось странным, он не представлял себе существования без музыки, он пел потому, что не мог не петь. Ему это было необходимо для того, чтобы жить.

Очевидно, мисс Оливия Беллами была счастливее его и не нуждалась в том, чтобы заполнять пустоту внутри себя шумом и светом.

— Я удивлен, мне казалось, ты была увлеченной пианисткой.

— Просто это была одна из тех немногих вещей, которые я делала лучше других детей. — Она открыла крышку пианино и закашлялась от пыли. — Мне больше не нужно доказывать, что я чего-то стою.

— Может быть, тебе это и тогда не было нужно, — предположил он.

— Тебе легко говорить, ты всегда получал первый приз на шоу талантов и всегда добивался своей цели.

— Просто я любил соревноваться, — поправил он ее. — И я этого не помню.

— Того, что ты все время выигрывал? — Она ухмыльнулась и покачала головой. — Не надоело ли тебе это, наконец?

— Да, так и произошло.

— Девочки в моей хижине целые ночи проводили за обсуждением, как стать твоей партнершей на танцевальных состязаниях.

Он рассмеялся:

— Никак.

— Ха. Помнишь Джину Палумбо?

— Нет. — На самом деле помнил, он потерял с ней невинность в свой третий и последний год в качестве скаута, летом после восьмого класса. Она была сексуальной и шокирующей.

— Джина говорила всем в бараке, что ты обещал все летние танцы ей.

Наверное, это так и было.

— В самом деле?

Оливия кивнула:

— А я всегда танцевала со старшими девочками или с пожатыми, которым меня было жалко.

Он посмотрел на нее, ее мягкие волосы сияли в золоте вечернего света. Он вдруг обнаружил перемотку плеера от айпода, промотал ее, пока не нашел «Лежа без сна», старую мелодию шестидесятых годов, неотразимо чарующую, в исполнении Нины Саймон.

— Ну хорошо, мне тебя жаль. Потанцуй со мной.

— Я сказала это не для того, чтобы ты…

— Не имеет значения, — сказал он и поймал ее в объятия.

Они постояли так немного. У него было инстинктивное чувство танца, он был уверен, что и у нее тоже, но сейчас она сопротивлялась ему.

— Эй, — окликнула его она.

— В чем дело?

— Я ведь презирала бальные танцы, каждый год умоляла моих бабушку и дедушку убрать их из программы.

— Это было не так плохо, — возразил он.

— Может быть, для тебя. Для меня это было невыносимо. Я все еще содрогаюсь, думая об этом. Смена партнеров была для меня пыткой. Настоящей пыткой.

— Удивительно, из такого ужасного ребенка получилась абсолютно нормальная, отлично приспособленная к жизни девушка.

— Спасибо.

— Не говоря уже о том, что ты удивительно горячая детка.

— Приехали! Давай не будем об этом. Не говоря уже о том, что у нас куча работы, так что, может быть, мы…

— Заткнись и танцуй, Лолли, и я покажу тебе, почему я всегда выигрывал, — сказал он. В дополнение к владению техникой танца у него в запасе была пара трюков. Визуальный контакт, взгляд, который говорил: «Я хочу, чтобы мы были обнажены». Он знал, что многое в танце связано с сексом. Только сейчас и с ней ему не надо было притворяться. Ему на самом деле нравилось смотреть в глаза Оливии. Он хотел ее.

Она прижалась к его груди всем телом, и это было хорошо, потому что так она, быть может, не заметит, что Коннор сам дрожит. Он ощущал ее теплое податливое тело всем своим существом. Вдыхая запах ее кожи и волос, он почувствовал возбуждение. Танец был медленным, но она дышала быстро, судорожно хватая ртом воздух. Ее рот был всего в паре дюймов от его и так волнующе полуоткрыт.

Коннору захотелось поцеловать ее сильно и страстно, и, прежде чем их губы встретились, он посмотрел в ее лицо так, как будто уже целовал ее, — глаза закрыты, губы приоткрыты… О боже… Лолли…

Хлопнула дверь, и в комнату вошел Фредди.

— Надрываетесь на работе, детишки?

Они отпрянули друг от друга, и Коннор видел, как краска заливает щеки Оливии. Он ухмыльнулся:

— Мне это не было в тягость. Но я должен идти.

Он вышел во двор, где был припаркован его «харлей», и удивился, когда Оливия последовала за ним. Он натянул куртку, не сводя с нее глаз.

— Что такое? — спросила она.

— О чем ты?

— Ты смотришь на меня.

— Все еще смотрю. — Его губы тронула улыбка.

— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.

Но он продолжал смотреть на нее. Она выглядела моложе, когда краснела, и больше походила на девочку, которую он когда-то знал.

— Ты когда-нибудь думала о нас, Лолли? — спросил он. — О том, какими мы были?

Она вспыхнула:

— Нет. Во всяком случае, не больше, чем я вообще думаю о том, что происходило девять лет назад.

Она хотела сказать, что они больше не знают друг друга. Неторопливым движением он застегнул свою кожаную куртку.

— Мне лучше уехать, потому что меня здесь не хотят.

— Никогда не думала, что ты байкер, — словно не слыша его, произнесла она.

— Должна была думать, — возразил он, и мотор взревел в ответ.

ЛЕТНИЙ ЗАПЛЫВ ЛАГЕРЯ «КИОГА»

Одной из самых любимых традиций лагеря «Киога» является еженедельный вечерний заплыв на озере Уиллоу. Нет лучшего способа насладиться мирным закатом Кэтскилза. Скауты собираются в доке точно в 7.30 вечера.

Лето 1993 года

Это было третье лето Коннора Дэвиса в лагере, и он знал, что оно будет последним. С одной стороны, на следующий год он переходил в девятый класс, а его мама и Мел всегда говорили, что у старшеклассников есть работа. С другой стороны, он не знал, что, черт побери, делать со своим отцом, и, приезжая сюда каждое лето, видел, как Терри Дэвис, пошатываясь, волочится сквозь дни посмешищем лагеря, и это заставляло Коннора ненавидеть весь мир.

Жить с Мелом и мамой было погано, а с отцом тяжело потому что, и это было больнее всего, Коннор любил отца. Терри Дэвис был хорошим человеком с проблемой, и Коннор просто не знал, как, черт побери, сделать так, чтобы этой проблемы не было.

«Что за черт, — думал он. — Это мое последнее лето в лагере «Киога». Я должен насладиться им». Он составил в уме список того, что хочет сделать. Выиграть состязания по танцам. Сходить в горы на Шаунганкс. Провести занятия по выживанию в пустыне, пробыть там два дня, не имея в руках ничего, кроме компаса. Может быть, принять участие в шахматном турнире. Проколоть ухо, просто чтобы позлить отчима. Поцеловать девушку и почувствовать ее. Может быть, даже прийти третьим в состязаниях по бегу.

Да, он хотел сделать все это и даже больше. Чтобы осенью, когда начнутся занятия в школе и ему придется писать сочинение «Как я провел лето», учитель подумал, что ему повезло.

По дороге в столовую он увидел мистера Беллами, директора лагеря и владельца, пожилого мужчину с морщинистым лицом и голосом словно у Лоуренса Оливье в этих старых черно-белых фильмах.

— Здравствуйте, сэр, — сказал он, расправляя плечи и протягивая руку. — Коннор Дэвис.

— Конечно, Дэвис. Я хорошо тебя помню. Как ты, сынок?

— Превосходно, сэр. — Что еще он мог сказать? Что его жизнь — дерьмо, что он скучает по своему маленькому брату, ненавидит отчима и свою жизнь в трейлере в окрестностях Буффало? Его мать, которая провела все детство, мечтая о карьере на сцене, научила его притворяться, так что он легко изобразил улыбку. — Как хорошо вернуться, мистер Беллами. Я в самом деле хочу поблагодарить вас и миссис Беллами за то, что вы позволили мне приехать.

• Предыдущая
• 29/80
• Следующая