Лето больших надежд - Виггз Сьюзен - Страница 39

• Предыдущая
• 39/80
• Следующая

— Ты уверен, что он в поезде?

— Ты хочешь сказать, что ты не уверена? — Коннор нахмурился. У нее что, внезапный приступ материнской заботы? — Что происходит?

Наступила пауза.

— Иногда он убегает, — спокойно ответила она.

— Отлично. Спасибо за то, что сказала мне. — Коннор застыл. Он готов был заплатить немалые деньги за то, чтобы парень сбежал в самоволку. Он не знал, что больше его беспокоит — тот факт, что его мать манипулировала им, заставив взять Джулиана на лето, или тот факт, что он позволил ей это.

— Что еще ты скрываешь, ма? — спросил он ее.

— Боже, Коннор. Я не скрываю от тебя ничего, черт побери. Просто проверяю твоего брата.

— Хорошо.

— Послушай, если тебе это все ни к чему, ты должен был мне сказать. Я едва купила ему билет в последнюю минуту.

— Как это едва, ты ведь купила билет на самолет. — Он гадал, дала ли она парню достаточно денег, чтобы купить билет на поезд.

— Мне пришлось заплатить полную цену.

Его матери было пятьдесят пять лет. У нее должно было быть достаточно денег, чтобы купить билет на самолет от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка, не разорившись. Но она просто не могла расстаться с деньгами, хотя была транжиркой, точно так же, как его отец был алкоголиком.

— Вот что я тебе скажу, — сказал он. — Я велю ему позвонить тебе, когда он доберется сюда. И если он не поедет, я сам тебе позвоню.

Длинная пауза. В молчании он почувствовал невысказанное предостережение.

— Что еще ты скрыла от меня, ма?

Он услышал ее глубокий вздох.

— Я, понимаешь, точно не объяснила твоему брату, сколько он у тебя пробудет.

— А сколько он думает будет гостить? — Коннору не нужно было спрашивать. В самом деле нет. Он уже знал, что его мать солгала, чтобы решить свои проблемы. Вот что она сделала.

Он почти не слушал ее длинные оправдательные объяснения. Она сказала Джулиану, что это только на неделю или две и, если он не согласится, она обанкротится, и он попадет в колонию.

Коннор уже слышал все это раньше или, во всяком случае, подобную версию. Он отключил телефон и посмотрел на приближающийся поезд. Группа пассажиров сошла с него: монашка со своим чемоданчиком, учитель, которого он знал по местной школе, бизнесмен, семья туристов, которые направились к стоянке наемных автомобилей.

И это было все. Больше никто не сошел с поезда.

Коннор мерил шагами платформу Кондуктор стоял в дверях, глядя на рельсы и платформу. Он поднес свисток ко рту, готовый дать сигнал трогаться.

И все еще никаких следов Джулиана Коннор выругался сквозь зубы и помахал кондуктору, чтобы тот подождал.

В то же самое время высокий, стройный подросток с дредами вышел из поезда. Джулиан.

Он не вышел, как все люди, а вылез между вагонами, бросив на платформу рюкзак и куртку и спрыгнув за ними.

Не спуская глаз с невероятно высокого мальчишки, Коннор поднес телефон к губам:

— Ма, он здесь Мы позвоним тебе позже.

Он отключил телефон и сунул его в карман.

— Привет! — прокричал он брату. — Двигай сюда.

Джулиан застыл, заняв оборонительную позицию, словно боялся физического оскорбления. Это была позиция человека, привыкшего к побоям. Может быть, позиция человека, проведшего ночь в тюрьме.

В последний раз, когда они видели друг друга, Джулиану было четырнадцать, он был еще ребенком на грани подросткового возраста Коннор приехал в Калифорнию, потому что его мать, в отчаянии от разрушенного брака, умоляла его приехать.

Джулиан, которого он видел в тот год, имел сломанную руку, кривую ухмылку и сердце, полное боли после потери отца.

Три года спустя Коннор обнаружил, что смотрит на невероятно высокого незнакомца с мрачным, враждебным выражением лица.

— Привет, — сказал он, останавливаясь в нескольких ярдах от Джулиана.

Его брат мотнул головой, чтобы откинуть длинные дреды с глаз.

— Привет. — Теперь у него был голос мужчины, и мужской гнев горел в его глазах. И у него было больше татуировок и пирсинга, чем у моряка с торгового корабля.

— Я только что говорил по телефону с мамой, — сказал Коннор. — Она беспокоилась, что ты не приедешь.

Джулиан пожал плечами, его армейский рюкзак качнулся.

— Я приехал. Тебе повезло.

Они не пожали друг другу руки. И уж точно не обнялись, как должны были обняться братья, которые не виделись три года.

— Грузовик там. — Коннор показал на «додж» производства 1974 года. — Бросай свои вещи в кузов и залезай.

— Хорошие колеса.

— Заткнись.

Рюкзак тяжело бухнулся, приземлившись в кузове. Коннор подумал, как парень пронес его сквозь службу охраны аэропорта. Длинные ноги Джулиана неуклюже вытянулись, он пристроил рюкзак между ними. Он расстегнул куртку, вытащил батончик и два раза укусил его. Коннор посмотрел на содержимое его рюкзака — одежда и неожиданно большое количество книг. Рюкзак, вероятно, весил целую тонну, но Джулиан тащил его, словно ему это ничего не стоило. Хорошо. Этим летом ему понадобится его сила.

— Итак, у меня есть хорошая новость и плохая. Хорошая новость состоит в том, что тебе не придется провести лето в колонии.

— А плохая?

Коннор нажал на газ, и станция осталась позади.

— Плохая новость состоит в том, что ты проведешь лето со мной.

Для Джулиана Гастинса жизнь достигла нового уровня невезения, когда он миновал ворота лагеря «Киога». Чудный лагерь «Киога», где умрет это лето, думал он, оглядываясь вокруг с презрением. Это местечко, которое заставляет белых ребят запеть, напоминало диснеевские фильмы.

Он был здесь раньше только один раз, в то лето, когда ему исполнилось восемь. В то время он смотрел на лагерь как на восхитительное приключение. Затем, как сейчас, его отослали сюда, потому что его матери есть чем заняться, кроме как заботиться о нем, а его отец… Он задумался на минуту. В тот год его отец взял годичный отпуск. И отправился в Италию.

Люди его отца, как они себя называли, жили в забытом городке из лачуг и щитов лотерейных билетов в южной Луизиане. Они всегда были рады присмотреть за Джулианом, но и он и его отец были там не на месте. Тулонский профессор и его сын мало были связаны с остальной семьей Гастинс, и, когда в то лето его отец уехал, предполагалось, что Джулиан будет жить с матерью. Но он помнит, что она хотела его заполучить не больше, чем сейчас, так что лагерь «Киога» стал его временным домом. История повторяется, думал он, только на этот раз его все это куда больше достало.

Когда он попал сюда в первый раз, то был совершенно очарован летним лагерем. Выросший в старинном, пахнущем пылью доме в Новом Орлеане, Джулиан вспоминал, что его детство было наполнено пожелтевшими книгами, разбросанными на каждой подходящей поверхности. Столы и столики были завалены бумагами, записями, журналами и всеми известными человеку запоминающими устройствами. Это была едва ли респектабельная часть города, отделенная парой переулков от района, где привлекательные женщины не решались гулять с наступлением темноты. Его отец запрещал ему гуда ходить в те редкие моменты, когда был рядом с сыном.

Луис часто забывал о Джулиане, поскольку был эксцентричным гением. Он был действительно чокнутым профессором, неряшливо одетым, с плохой стрижкой, в очках, похожих на донышки бутылок от кока-колы. У него был блестящий ум и сумасшедшая личность. Но только одно в облике отца смущало Джулиана — он был черным и худым, словно веревка.

Джулиан пытался делать все, чтобы привлечь внимание отца, но ничего никогда не срабатывало. Ни отличные отметки в школе, ни полный провал в каждом классе. Если он пытался казаться больным или раненым, ему надоедало лежать в постели прежде, чем его отец это замечал.

— Я буду с тобой через минуту, — обычно говорил Луис Гастинс, его лицо освещал слабый свет компьютерного монитора.

Хотя научные расчеты профессора были абсолютно точными, он никогда не знал, сколько продлится его «минута». Профессор Гастинс населял вселенную внутри компьютера, и в ней он чувствовал себя куда более комфортно, чем в повседневной жизни в мире, где нужно было помнить дни рождения и покупать продукты. Иногда казалось, что он вообще забывает, что у него есть сын.

• Предыдущая
• 39/80
• Следующая