Каратели - Шакилов Александр - Страница 9

• Предыдущая
• 9/65
• Следующая

— Какой, на, ребенок?! Профессор, очнись! Это ж мутант какой-то! — Тот, который с самого начала угрожал мне пистолетом, принялся кричать на хозяина кабинета.

По-моему, зря он так. На некоторых людей лучше не повышать голос. Целее будете. Но, похоже, крикливый считал иначе:

— Он же разогнанный топаз в руках держит, и ему хоть бы хны! Пацан его реально погасил! Собой, тля буду, погасил!

Я понял, что речь идет обо мне, а кристалл — «разогнанный топаз». Что такое «топаз», я хоть и смутно, но представлял. Камень такой, ювелирный. А вот что значит «разогнанный»? Странное слово, неправильное.

— Грохнуть его, и все дела, профессор!

— Заткнись. — Отец Милены говорил спокойно, хотя лицо его искажала гримаса недовольства. — Как был ты уркой, так и остался. Тебе бы всех грохать и валить. Ничему тебя жизнь не научила, Косой. Ты ж видишь, парень необычный, а хочешь его в расход пустить, как сталкера какого. Нельзя так, Косой, кадрами разбрасываться.

А вот что было дальше в том кабинете с банками, я не знаю. Глаза мои заволокло пеленой, и я потерял сознание.

Очнулся я дома. Рядом сидела и тихонько плакала мама. С кухни доносились голоса: возмущенный отца и спокойный, даже самоуверенный, профессора, отца Милены.

— Это ж сын мой! Не дам, ты что?!… — Отец грохнул кулаком по столу. — Не в Зоне, здесь закон есть, я на вас управу найду!

Судя по грохоту, батя уже изрядно выпил. Бутылку перцовки в себя влил, не меньше.

— Ты, сталкер, мебель не ломай, — устало сказал профессор. — Ты налей себе, чего уж. И мне налей. Ты думаешь, я все это затеял, потому что зла твоему парню желаю? Я ж не заставлял тебя в Зоне детей делать…

А потом дверь на кухню захлопнулась, и я больше не услышал ни слова. Сталкер? Профессор назвал моего отца сталкером? Наверное, я брежу. И я опять провалился в забытье…

Когда раны на руках и ногах полностью зарубцевались, уже настала весна. Ко мне каждый день приходил кто-нибудь из одноклассников, приносил домашнее задание.

Семья Милены съехала на следующий день после того случая в кабинете. Отец сказал, что я больше никогда не увижу эту гоп-компанию, но мне придется раз в месяц ходить в поликлинику для обследования. Или чаще — если попросят сделать какие-нибудь особые анализы. А через пару месяцев отца уволили с завода за прогулы, и он запил вчерную. Мать тоже ушла с работы, но деньги в нашей семье теперь почему-то не переводились.

Я часто вспоминал Милену. Я все никак не мог понять, зачем она заперла меня. Неужели хотела таким образом отомстить за то, что я дергал ее за косички? Знала про мутантов, знала, что я могу погибнуть, но все равно заперла?…

Я отказывался в это верить. Моя Снежная Королева не способна на такую подлость. Это случайность, Милена ни в чем не виновата…

Я пообещал отцу, что забуду о том, что случилось, и никогда никому не расскажу. Помнится, батя наорал на меня, когда я спросил его, куда переехал профессор со своей семьей.

— Не смей даже думать о них! Не смей искать эту дрянную девчонку! Я не позволю тебе загубить свою жизнь!…

Прошло почти семь лет, прежде чем я вновь встретился с Миленой.

Раньше я никогда не носил ошейников. И поныне не испытываю тяги к садо-мазо. Даже без золотых цепочек и крестов-висюлек запросто обхожусь. А вот ведь довелось примерить особый обруч, спасибо товарищу майору. Хорошо хоть не намордник…

Словно прочитав мои мысли, Кажан ухмыльнулся:

— Радуйся, Край, что не намордник.

Я кивнул, изо всех сил изображая на лице довольство жизнью. Но актер из меня — как из пластилина пуля, такое лицедейство принято освистывать, топая и крича: «Не верю!».

Григорий Иванович Кажан — мужчина с брюшком, свисающим над ремнем, — приподнялся из-за большого дубового стола, опираясь на широко разведенные ладони. Брови у майора кустистые, идеальные для того, чтобы хмуриться, придавая взгляду значительность.

— Радуйся, Край, что не шлепнули тебя, что жив еще.

Я вновь изобразил умиление и благодарность. Даже не очень требовательный зритель швырнул бы в меня гнилой помидор.

Майор кутался в фуфайку цвета хаки, с которой не расставался даже в июльский полдень. У него проблемы с кровообращением. После того как у Янтаря его зацепила «жарка», он постоянно мерз. Если бы не фуфайка, Кажан имел бы вполне респектабельный вид, будто и не офицер ВС Украины. Под верхней одеждой он носил рубашки от Армани, к губе прилипла дымящаяся сигара, толстая и дорогая. Пробор в волосах, едва тронутых благородной сединой, пропитался хорошим одеколоном. Ни дать ни взять — светский лев. Я всегда завидовал представительным мужчинам. По крайней мере, пытался изображать зависть.

— Что это за бижутерия? — Я осторожно потрогал обруч, обхвативший мою шею: в сечении овал примерно в два пальца толщиной. На ощупь обычный пластик. Гладкий.

Сзади засопел сержант, пытаясь скрыть смешок. Надо же, у толстяка есть чувство юмора. Как-нибудь потом я напомню ему эту шутку, вместе посмеемся. А вот Васька Гримов в кабинет майора не попал — и не потому, что рожей не вышел, а потому что от перенапряжения вырубился в коридоре. Оно, знаете, вредно для здоровья — бить людей сзади, можно и сдачи получить. Зато напарник Васьки, Данько, то и дело втыкал мне меж лопаток ствол АК. Чтоб я лучше изображал и чаще соглашался.

Помимо Кажана и моих конвоиров, в помещении присутствовали еще четверо. Двое — то ли мусульмане, то ли еще кто. Короче, брюнеты с карими глазами. По мне, они — братья, а там хрен их, кудрявых, разберет. Одеты моджахеды — мысленно я их так окрестил — были в серенькие затрапезные пиджачки, на ногах — потертые туфли. Прям сельские учителя в районном центре. Вот только скажите мне, какого хека два интуриста-педагога забыли у границы Зоны Отчуждения, а? И зачем им оранжевые украшения, такие же, судя по всему, как у меня на шее?

Третьего гостя, щеголявшего оранжевой побрякушкой, я знал. Ну кто ж не знает бродягу Ворона, чтоб ему посреди Москвы в аномалию вляпаться?! О нем позже, ибо описание его нелегкой судьбы — разговор не на пять минут.

Четвертым был тот самый стрелок, который технично завалил бегущего кабана. Я мазнул взглядом по нашивкам и не смог скрыть удивления — натовские ведь нашивки. Неужто намечается что-то совместное? Америкосы наконец решились открыть второй фронт? Нет, что-то тут не так… Да и личико стрелка меня смущало. Такие рожи не производят в Вашингтоне, это отечественный продукт: с равной вероятностью Рязань, Винница или Минск.

— Бижутерия, говоришь? — Манера Кажана отвечать вопросом на вопрос неимоверно меня раздражала, и, чтобы не выдать себя взглядом, я уставился на ботинки натовца. — А ты сильнее подергай и узнаешь. Кстати, мои хлопцы давеча твоего знакомца в гости пригласили. Желаешь полюбопытствовать?

Ствол автомата Данько больно ткнулся мне в хребет, и я шагнул к окну. Еще в коридоре, у кабинета майора, мне опять надели наручники, поэтому хорошенько двинуть кулаком в челюсть я не мог. Только это спасло ретивого солдатика от визита к стоматологу.

Внизу, у железного щита с текстом присяги, едва стоял на ногах обнаженный по пояс Бегемот. Узнать его можно было лишь по короткой бородке и горделиво задранному подбородку. Лицо бандита распухло, тело покрывали струпья. Видно, били моего старого товарища много и не единожды. И вот теперь решили показать мне. Зачем?

— Заметил, у дружка твоего такая же прикраса на шее?

Я кивнул. Действительно, и Бегемота цацкой не обделили.

— Сван, продемонстрируй.

Снайпер повесил винтовку на плечо, вытащил из внутреннего кармана камуфляжной куртки пульт с маленьким дисплеем и кнопками, который я поначалу принял за старинный мобильник. Кнопки едва слышно попискивали, когда с их помощью вводилась нужная комбинация. Секунда, две, еще… Наконец снайпер довольно причмокнул и кивнул мне — мол, не на меня смотри, за окном интересней.

• Предыдущая
• 9/65
• Следующая