Бог располагает! - Дюма Александр - Страница 33

• Предыдущая
• 33/152
• Следующая

— Таким образом, — подытожил Самуил, — твой главный упрек ей состоит в том, что она живая?

— Да, — отвечал Юлиус. — Я люблю только ту, мертвую.

— Ты зол на нее, что она живая? — настойчиво повторил Самуил. — Обижен на статую за то, что в ней есть душа? А что если эта душа, за которую ты готов ее упрекать, полна тобой? Что, если одним тобой она и жива?

— Что ты хочешь сказать? — спросил Юлиус.

— Я хочу сказать, что она любит тебя!

— Любит? Меня?

— Да, и ревнует к принцессе! — продолжал Самуил, нанося решающий удар и зорко следя за впечатлением, произведенным на Юлиуса подобным откровением. — Ну что? Тебя это вовсе не трогает?

— Меня это ужасает, — заявил Юлиус.

— Как так? — воскликнул обескураженный Самуил.

— Мне не хватало только быть любимым женщиной вроде Олимпии. Мой бедный друг, да посмотри же на меня хорошенько. Я слишком устал, слишком печален и разочарован, чтобы не бояться страстей. Все, что мне теперь нужно, это покой и забвение. Боже мой, ну чего ты от меня хочешь! Чтобы я женился на ревнивой, порывистой, волевой женщине?

Самуил проницательно заглянул ему в глаза.

— Так ты любишь принцессу? — спросил он с тревогой. — Ты, чего доброго, задумал ее взять в жены?

— Я никогда более не женюсь, никто, кроме Христианы, не мог бы носить мое имя. Лишь та могла бы его получить, которая являла бы собой ее совершенный образ. У Олимпии ее лицо, но совсем другая душа. Стало быть, это имя не для нее. Что до принцессы, то ее внезапный приезд меня удивил и раздосадовал. Мне ничего от нее не нужно, я ее не люблю и не боюсь. Она может сделать так, что меня отзовут отсюда. Но моя карьера меня не слишком заботит. Я достаточно богат, чтобы ни в ком не нуждаться, а в ремесле посла нет ничего особенно занимательного. Надо, подобно тебе, никогда не быть им прежде, чтобы хотеть им стать. Поэтому ничто не вынуждает меня обхаживать принцессу, кроме разве отвращения к откровенному разрыву, влекущему за собой вражду и душераздирающие драмы. Я сохраняю эту связь не из любви, а из равнодушия.

Такая апатия привела Самуила в ужас.

— Ну нет, — сказал он, — долг велит мне тебя встряхнуть. Ты засыпаешь в снегу. Это верная смерть.

— Тем лучше, — обронил Юлиус.

— Но я, — возразил Самуил, — я-то не могу потворствовать самоубийству. Ну же, проснись. Навести Олимпию. Право, она никогда не была так хороша…

— Мне-то что за дело?

— Никогда еще она так не напоминала Христиану.

— Тогда тем более мне не следует видеться с ней. Я снова подпаду под обаяние этого наружного сходства, а назавтра действительность вступит в свои права и заставит меня расплачиваться за минутный самообман.

— В таком случае зачем ты пришел сюда сегодня?

— Чтобы встретиться с тобой, — отвечал Юлиус. — Ты не забыл, что на этот вечер назначено третье заседание вашей венты, на которую ты меня водил уже два раза?

— Еще слишком рано, — напомнил Самуил. — Заседание начнется не раньше полуночи. Мы отправимся туда после спектакля.

— Давай уедем сейчас же, — настаивал Юлиус. — Проведем время там, где тебе угодно, но здесь я не хочу задерживаться, на то есть причина.

— Какая?

— Принцесса сегодня вечером намеревается, покинув раут у баденского посланника, прибыть сюда к последнему акту «Немой». Она позаботилась о том, чтобы мне сообщили, что она будет в посольской ложе. Таким образом, если я вовремя отсюда не уйду, мне придется составить ей компанию. Поспешим же.

— Значит, политика тебе милее принцессы? — заметил Самуил, стараясь нащупать в нем хоть какое-то живое пристрастие.

— Да, — кивнул Юлиус. — Но только потому, что при той политике, какой мы с тобою занимаемся, мы рискуем головой.

«Мертвец! — с глухой яростью подумал Самуил. — Тогда чего ради мне таскать этот труп за собой, если он еще и не желает идти туда, куда я хочу?»

Он сделал последнее усилие, попытавшись убедить Юлиуса войти в зрительный зал хоть на минуту, чтобы перед уходом ради простой учтивости сказать пару слов Олимпии. Но и это оказалось невозможным.

— Не тревожь ты меня, — взмолился Юлиус. — Весь этот шум и яркий свет меня ужасно утомляют. Никогда не понимал, какое удовольствие можно находить в том, что ослепляет и оглушает. Я не испытываю ни малейшего стремления стать глухим и слепым.

Еще на что-то надеясь, Самуил сказал:

— Лотарио хотел тебе что-то сообщить.

— Сообщит завтра утром, — отмахнулся Юлиус.

— Он будет беспокоиться, не зная, куда ты пропал.

— Я передам ему через ливрейного лакея, что был вынужден удалиться и прошу его сопровождать принцессу вместо меня. Ну же, идем.

— Хорошо, пойдем, — согласился Самуил.

Они спустились по лестнице, миновали вестибюль и только хотели открыть наружную дверь, как она сама отворилась.

Вошла дама, высокая, с жестким взглядом голубых глаз, с роскошными белокурыми волосами, прекрасная, сияющая, надменная.

Она опиралась на руку старика, чьи черты выдавали безнадежную посредственность; то был баденский посланник.

— Видишь! А все твои проволочки! — раздраженно прошипел Юлиус на ухо Самуилу.

Принцесса направилась прямо к Юлиусу:

— Что такое, господин граф? Вы уходите?

Он залепетал:

— Уже так поздно… Я думал, что вас задержали и вы не придете.

— А между тем я здесь. Вашу руку.

И, бесцеремонно оставив баденского посланника вместе с его рукой, она оперлась на руку Юлиуса. Потом, оглянувшись на старца, имевшего довольно жалкий вид, она промолвила:

— Вы позволите, не правда ли?

Юлиус бросил на Самуила взгляд жертвы, неохотно покорившейся своей участи.

— Так что, поднимемся наверх? — сказала принцесса.

— Сию минуту, сударыня, — отвечал Юлиус и, повернувшись к Самуилу, шепнул:

— Раз так, встретимся в полночь. Я присоединюсь к тебе.

И он об руку с принцессой стал подниматься по лестнице. Баденский посланник шел рядом с ними.

Поколебавшись с минуту, Самуил тоже решил вернуться.

На свой балкон он вышел в то же мгновение, когда принцесса с Юлиусом показались в посольской ложе.

Принцесса по обычаю красивых женщин, являющихся на представление во время действия, не преминула мимоходом опрокинуть несколько кресел. Тотчас вся публика повернулась в ее сторону, все лорнеты нацелились на эту даму, величавую, как Диана, с волосами, сверкающими, словно само солнце.

Олимпия, подобно остальным, тоже оглянулась.

Увидев Юлиуса рядом с этой женщиной, она побледнела и быстро поднесла свой букет к лицу, спеша скрыть охватившее ее смятение.

— Что с вами? — спросил лорд Драммонд, который только что вошел в ее ложу.

— Ничего, — отвечала она.

Заканчивался третий акт.

Не успел еще занавес опуститься, как она повернулась к лорду Драммонду:

— Вы соблаговолите предложить мне руку, чтобы проводить до кареты?

— Как? Вы хотите уехать, не дослушав до конца? — удивился англичанин.

— Да, мне это надоело. И потом, я себя чувствую немного усталой.

— Едемте, — сказал лорд Драммонд.

От Самуила не ускользнуло волнение Олимпии. Он бросился было к ней.

Но она уже была на лестнице, шла под руку с лордом Драммондом — торопливо, чуть ли не спасаясь бегством.

Увидев рядом с ней англичанина, Самуил не осмелился задержать ее, заговорить с ней. Однако следом за ними шел Гамба, к нему-то он и обратился:

— Синьоре нездоровится?

— О нет, синьор, — весело отозвался Гамба, — совсем наоборот! Она никогда не чувствовала себя лучше, потому что, когда лорд Драммонд на минуточку вышел, чтобы принести ее манто, она мне сказала: «Гамба, уложи за ночь наши вещи — завтра на рассвете мы едем в Венецию».

И Гамба степенно удалился, Самуил же остался стоять как громом пораженный.

«Ах ты, черт возьми! — говорил он себе. — За каким дьяволом мне теперь тащиться с ним на эту венту?

Покидая Оперу в одиночестве, Самуил Гельб всерьез спрашивал себя, стоило ли посещать эту венту, не лучше ли было бы совсем не ходить туда.

• Предыдущая
• 33/152
• Следующая