Консьянс блаженный - Дюма Александр - Страница 12

• Предыдущая
• 12/112
• Следующая

Зрелище это вызвало взрыв хохота у всех крестьянских парней, которых, как мы уже говорили, Бастьен всегда затмевал, всегда высмеивал, всегда вынуждал отступать, так что у них не было причин испытывать к нему большую симпатию; однако, увидев, что гусар, вместо того чтобы сразу же вскочить на ноги, продолжал неподвижно лежать на месте падения, люди сообразили, что он ударился головой о землю и потерял сознание, и все тут же бросились к нему на помощь.

Однако они ошиблись лишь отчасти: Бастьен не потерял сознания, но был оглушен.

Его подняли и заставили выпить стаканчик водки; ему стали дуть в лицо, и он открыл одновременно и глаза и рот: глаза, чтобы яростно вращать ими в поисках коня, а рот, чтобы разразиться проклятиями и богохульствами, показавшими арамонским крестьянам, насколько гусарская речь богаче речи деревенской.

Но вдруг глаза Бастьена перестали вращаться, а рот закрылся, словно он увидел перед собой голову Медузы.

Нет, он увидел нечто пострашнее.

То был Консьянс, приведший строптивого коня по улице, по которой тот пустился в бегство. Юноша сидел верхом на жеребце, ставшем таким же кротким, как тот мирный осел, на котором Господь осуществил свой въезд в Иерусалим, и, так как Консьянс держал в руке зеленую ветку, подобную ветви священной пальмы, так как ноги его свисали по бокам коня вне стремян, так как взгляд его был приветлив, а улыбка — ласковой, так как все посторонились, чтобы освободить для него проход, — сходство блаженного с божественным прообразом было настолько велико, насколько возможно сходство между бедным смертным и Богом.

Бастьену на мгновение померещилось, что он находится во власти сновидения: он протирал глаза и произносил нечленораздельные звуки, он видел, как приближается к нему эта мирная живая реальность, но она наводила на него ужас, словно полночное видение.

— Господин Бастьен, — спокойно обратился к гусару Консьянс, — я шел из Лонпре и на дороге увидел вашего коня, спасающегося бегством; я подумал, что это вас обеспокоит, потому и привел его к вам.

Все разразились хохотом, но только не Бастьен. Консьянс обвел окружающих удивленным взглядом: он не понимал, почему все смеются.

Юноша покраснел, слез с коня, передал поводья в руки Бастьена и, положив ладонь на голову Бернара, встал в нескольких шагах позади Мариетты, только что вышедшей с г-жой Мари из церкви по окончании мессы и теперь смотревшей на всю эту сцену, не понимая, что тут происходит.

Бастьен забыл поблагодарить Консьянса; горя нетерпением взять реванш, он вскочил на коня. Похоже, что Консьянсу удалось изгнать из животного дьявола, еще четверть часа тому назад таившегося в нем. На сей раз конь покорился всаднику, не позволив себе ни взбрыкиваний, ни прыжков из стороны в сторону.

Бастьен доставил г-ну Детурнелю навсегда укрощенного коня.

Нечего и говорить, что гусар и словом не обмолвился о том, каким образом был достигнут результат, после которого г-н Детурнель стал относиться к Бастьену с величайшим почтением.

Однако сам гусар так никогда и не узнал, что сделал Консьянс для укрощения коня, сбросившего с себя не кого-нибудь, а его, Бастьена, и, поскольку кавалерист был слишком горд, чтобы спросить Консьянса о его секрете, поскольку сам Консьянс постеснялся бы об этом заговорить, тайна укрощения бунтаря так и осталась загадкой.

Произошло еще одно событие, из-за которого Бастьен, к его великому отчаянию, оказался в долгу перед Консьянсом.

Помимо танцев, фехтования и верховой езды, Бастьен увлекался еще и охотой. До поступления в армию он стал одним из самых опытных браконьеров; теперь же, по возвращении на родину, благодаря кресту Почетного легиона, весьма почитаемому в те времена, он охотился едва ли не всюду, где ему хотелось, в окрестностях Арамона, Лонпре и Ларньи.

Сначала, лишенный двух пальцев на правой руке, Бастьен не мог управиться с ружьем; тогда, вместо того чтобы упражнять правую руку, он стал учиться стрелять при помощи левой. В первые дни все выпущенные пули летели мимо цели, затем — три четверти их, а еще через какое-то время — только половина. Хватило месяца, чтобы Бастьен научился стрелять левой рукой так же метко, как некогда у него получалось правой, а это означало, что он снова стал одним из лучших стрелков края.

Бывший солдат очень любил охотиться на болотах, так как они изобиловали дичью.

Чаще всего он предпочитал болото Вюалю, так как требовалось всего лишь четверть часа, чтобы дойти туда из Арамона или Лонпре.

Туда же постоянно ходил другой знаменитый охотник, насмешливый мельник, позволивший себе отпустить шуточку по адресу Катрин насчет еще не снесенного гусиного яйца.

Шуточку эту знал и Бастьен, но, вместо того чтобы сердиться на нее, он, вспоминая эту остроту, не раз смеялся вместе с ее автором, а это доказывало, что сам он не намерен явить прекрасной Катрин матримониальное перо, чего она ждала с нетерпением.

Так что мельник и Бастьен стали лучшими друзьями и, когда наступал сезон охоты, ходили с ружьями три-четыре раза в неделю то вместе, то порознь.

И вот однажды, когда Бастьен охотился один в камышах огромного пруда, который тянулся с севера на юг и над которым возвышалась плотина с построенной на ней мельницей, он с обычной ловкостью, с третьего поворота, подстрелил кулика.

Кулик упал, но упал в пруд.

Любой охотник страшно досадует, когда теряет свою добычу. Тщеславный Бастьен досадовал сильнее, чем кто-либо другой. Так что он решил достать своего кулика из воды во что бы то ни стало.

Он положил ружье на землю, чтобы освободить обе руки и стал осторожно продвигаться по зыбкой почве у самой кромки воды.

Охотник приблизился к птице насколько это было возможно, но до кулика оставалось еще восемь — десять шагов.

Отличный стрелок, отличный наездник, отличный фехтовальщик, Бастьен имел один пробел в своем воспитании: он был никудышным пловцом.

В качестве вспомогательных средств гусар использовал все, что только можно, но, будучи третьеразрядным пловцом, был явно не способен добраться вплавь до кулика.

В эти минуты Бастьен, наверно, поменял бы любой из своих талантов на умение хорошо плавать.

Тем не менее он преисполнился решимости добыть свой охотничий трофей.

К счастью, пруд Вюалю был непроточным, и подстреленная птица оставалась на том же месте, куда она упала.

Бастьен огляделся и увидел иву; подойдя к дереву, он выломал длинную ветку и возвратился к самому краю пруда.

Отсюда, добавив к длине своей руки длину ветки, он почти дотянулся ею до кулика.

Он даже дотронулся до птицы веткой.

Но кончик ее оказался таким гибким, что Бастьену все же не удалось подтащить добычу к себе.

Для этого потребовалось бы наклониться вперед на пять-шесть дюймов.

Бастьен наклонился, Бастьен изогнулся, Бастьен искривился дугой.

Наконец гусар так сильно потянулся вперед, что голова, можно сказать, повлекла за собой все тело, и он упал в воду.

Бастьен тут же понял все последствия этого падения.

Можно было ставить десять против одного, что он уже утопленник.

Сколь ни краток был отпущенный ему миг, Бастьен испустил душераздирающий крик, ибо его положение действительно было отчаянным.

К счастью, возвращаясь из Восьена, по плотине в эту минуту шел Консьянс в сопровождении верного Бернара; юноша услышал страшный крик и устремился к тому месту пруда, откуда донесся этот вопль.

В камышах уже была проложена дорожка, и Консьянс добежал по ней к оконечности мыска, откуда Бастьен, как позднее выразился острослов-мельник, по-гусарски нырнул вниз головой.

Консьянс увидел, как в этом месте шумно бурлит вода, мутная от поднявшейся со дна тины.

Затем посреди этого бурления юноша увидел торчащие из воды руки, беспомощно пытавшиеся схватить что-нибудь в воздухе.

• Предыдущая
• 12/112
• Следующая