Жемчужина Санкт-Петербурга - Фернивалл (Фурнивэлл) Кейт - Страница 54
- Предыдущая
- 54/103
- Следующая
— Валентина, — пробормотал он, — как может мужчина любить женщину так сильно? Что ты со мной делаешь?
Он давал ей время. Через пять минут, почувствовав, что сердце его забилось размереннее, и решив, что она уже должна одеться, он снова наполнил свой стакан, налил ей лимонада и пошел обратно. Едва он зашел в комнату, долгий стон извергся из его горла. Свет был потушен, Валентина лежала, растянувшись на оленьей шкуре, перед камином, и пляшущие языки пламени отражались на ее коже, придавали обнаженному телу золотистый оттенок. Йенса она встретила широкой улыбкой.
— Все викинги такие несмелые с женщинами?
Неужели ее кожа до этого была мертва?
Наверное. Бледная, безжизненная и сухая прежде, в эту минуту, на ковре перед камином, она словно ожила. Ожила так, что Валентина и помыслить не могла, что такое возможно. Она перестала узнавать эту удивительную оболочку, скрывающую ее тело. Каждая пора, каждый тончайший покров, каждый еще не исследованный кусочек, казалось, существовал сам по себе, и оживить его могло только прикосновение губ Йенса. Впадинка под горлом, внутренняя поверхность локтя, тонкое покрытие каждого ребра — теперь все это дышало, трепетало, преисполненное жизненной силы. Когда он целовал нижнюю часть каждой груди, когда его язык, теплый и влажный, находил дорогу к соску, ее кожа словно начинала превращаться в нечто иное, как будто становилась чемто большим, чем просто кожа.
Когда ее пальцы стянули рубашку с его плеч, она приложила ладони сначала к его груди, потом к спине, почувствовала твердые мускулы. Она познавала его тело, каждое сухожилие, каждую кость. Она чувствовала горящий в нем огонь. Или этот жар шел из нее самой? Рождался в сердце и вместе с кровью разносился по телу до кончиков пальцев?
Когда она провела языком по медным кучерявым волоскам, поднимающимся дорожкой от пояса до шеи, он издал звук, которого она никогда раньше не слышала. Этот похожий на стон звук родился в глубине его легких и какимто образом стал частью ее самой, молотом Тора отозвался у нее в голове.
Быстро скинув с себя одежду, он легко подхватил девушку и понес к кровати.
Валентина не хотела уходить, но он ее заставил. Она не знала, как убедить свое тело подняться, как покинуть постель, хранящую запах Викинга, как оторвать голову от теплой подушки. Кожа ее все еще ощущала его прикосновения, а тело все еще дрожало от наслаждения, когда он посадил ее в свою карету и отвез домой. Она была уверена, что открывший дверь лакей заметит происшедшую с ней перемену, почувствует ее новый запах, поэтому, не останавливаясь, торопливо пошла через переднюю.
— Валентина!
Она замерла, стоя одной ногой на первой ступеньке и молясь о том, чтобы отец не обратил внимания на ее растрепанный вид. Добраться до своей комнаты незамеченной не получилось.
— Да, папа?
Он стоял с раскрасневшимся лицом в дверях гостиной. Министр был во фраке и в руке держал бокал шампанского, которым махнул в ее сторону, отчего на белоснежный жилет полетели золотые капельки.
— Уже поздно.
— Я знаю, папа.
— Где ты была?
— В госпитале.
— До сих пор?
— У нас чрезвычайное происшествие. На одном заводе авария. — Лгать Валентина совсем не умела.
Он с отвращением осмотрел ее форму.
— Судя по твоему виду, ты там полы мыла своим фартуком.
— Нет, папа.
Она не хотела пререкаться с ним, по крайней мере сейчас. Улыбка, которая никак не сходила с ее губ, была адресована не ему, но он об этом не догадывался, поэтому с благодушным видом направился к дочери. Подойдя к ней нетвердой походкой, он сказал:
— У меня есть коечто для тебя. — Порывшись в карманах, министр достал сложенное письмо. — От Чернова.
Валентине захотелось развернуться, побежать наверх и броситься на свою кровать, чтобы не думать о капитане Чернове. Ее мысли были полны другим мужчиной. Она опустила руки.
— Бери, девочка моя.
— Я не хочу, папа.
— Что? Бери письмо.
Он требовательно протянул ей листок бумаги, но ее руки не пошевелились.
— Папа, давай я его завтра прочитаю. Я очень устала.
— Я хочу, чтобы ты прочитала его сейчас. При мне.
Валентина смотрела не на отца, боясь, что он увидит в ее глазах еще не угасшую страсть, а на его черные лакированные туфли, на сверкающей поверхности которых отражался свет люстры. Она протянула руку, и отец вложил в нее письмо. Рука застыла в воздухе.
— Прочитай, прошу тебя.
Медленно она развернула бумагу, и глазам ее предстали написанные уверенным почерком строчки. Но она не стала сосредотачиваться на них, отчего слова казались ей не более чем размытыми черными закорючками.
— Ну же!
Валентина покачала головой.
Отец взял из ее руки бумагу и начал читать вслух:
— Дорогая Валентина…
— Я ему не дорогая, — глухим голосом произнесла она, но министр этого не заметил.
«Дорогая Валентина, сегодня я позволил себе заехать к Вам, однако не застал Вас дома. Надеюсь, у Вас все в порядке и военные отряды на улицах не причинили вам неудобств. Солдатам дан приказ патрулировать город, разбирать баррикады и усмирять самых бойких крикунов. Прошу Вас, дорогая Валентина, не волнуйтесь, ибо я беру на себя обязанность лично обеспечить Вашу безопасность в это трудное и беспокойное время.
Вы наверняка слышали о большом бале, который Его Величество дает в Зимнем дворце в следующую среду. Я почту за великую честь, если Вы согласитесь пойти на него со мной.
Благодарю Вас за то восхитительное время, которое мы провели в “Дононе”.
Преданный вам Степан Чернов».
Отец Валентины кивнул, грудь его раздулась, а щеки зарумянились от удовольствия.
— Молодец, Валентина, — произнес он.
— Папа, я знаю, каждый отец желает хорошего брака своей дочери.
Он поднял бокал.
— Это так.
— Поэтому я не сомневаюсь, что ты желаешь мне только добра.
— Ты у меня умница, девочка.
Он шагнул к ней и приобнял одной рукой. В этот миг Валентине вдруг вспомнился ее список. Она подумала, как было бы просто сделать так, чтобы отец наконец ее простил.
— Но я прошу тебя, папа, не заставляй меня…
Он рассмеялся и уголком письма пощекотал ее щеку.
— Папа. — Она отстранилась от него и накинула пальто, чтобы больше не чувствовать его прикосновений. — Пожалуйста, передай капитану Чернову, что я не…
— Николай, ты собираешься возвращаться?
Это был женский голос, беззаботный и несколько невнятный. Послышался он из гостиной, а вслед за ним раздался легкомысленный обольстительный смех и звон бокала о бутылку. Это была не мать. Однако отец не смутился. Напротив, темные глаза его засветились, когда он посмотрел на старшую дочь. Он нежным отцовским жестом потрепал ее по руке.
— Не думай ничего дурного, Валентина. Так устроены все браки. Когда вы с Черновым поженитесь, ты привыкнешь к этому, как привыкла твоя мать… Ты куда?
Но Валентина уже не слушала его. Она бежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, оставив отца с письмом и с его женщиной.
Грязная одежда лежала на полу. Валентина всегда бросала свои вещи на пол, зная, что горничная подберет их и отправит в стирку. Но на этот раз, когда девушка посмотрела на несвежее платье, которое, как мертвец, раскинулось на ковре, и представила себе чистое, накрахмаленное и выглаженное платье, висевшее в шкафу, брови ее нахмурились. Она наклонилась, подняла грязную одежду, сложила ее и аккуратно положила на стул. Мелочи. Они имеют огромное значение. Она научилась их замечать.
Лишь уютно устроившись под одеялом в теплой постели и обхватив руками прижатые к груди колени, Валентина позволила себе расслабиться и отпустить мысли. Глаза ее закрылись, и в тот же миг она очутилась на другой подушке, в другой кровати, в другой жизни. Ее тело изголодалось по Йенсу. Это ощущение охватило Валентину с такой силой, что из горла ее вырвался долгий стон. Все ее тело пронзило жгучее желание. Бедра ее задрожали — они все еще чувствовали его прикосновения. Его огонь, горячий, ненасытный, все еще горел у нее внутри.
- Предыдущая
- 54/103
- Следующая
