Начало - Смит Лиза Джейн - Страница 28

Сделав глубокий вдох, я спустился по винтовой лестнице, прошел через пустую гостиную и решительно постучал в дверь отцовского кабинета.

— Войдите! — послышался приглушенный голос отца. И прежде, чем я успел взяться за ручку, отец уже сам открыл дверь. На нем был строгий пиджак с цветком вербены в петлице, но я заметил, что, всегда чисто выбритый, сегодня он щеголял сизой щетиной, а глаза были воспаленными и припухшими.

— Я не видел тебя вчера на балу, — сказал отец, впустив меня в кабинет. — Надеюсь, тебя не было в этой шумной, бессмысленной толпе.

— Нет. — Я энергично потряс головой, и в сердце зародилась надежда. Могло ли это означать, что отец больше не планирует нападения?

— Хорошо. — Отец сел за дубовый стол и громко захлопнул книгу в кожаном переплете. Под ней я увидел сложные чертежи и схематическое изображение нашего города, некоторые дома на нем, включая аптеку, были помечены крестами. Проблеск надежды мгновенно угас, уступив место холодному, гнетущему страху.

Отец проследил за моим взглядом.

— Как видишь, у нас есть намного более продуманные планы, чем эта глупая вылазка юнцов и пьяниц. К счастью, шериф Форбс и его команда остановили их, и ни один из них не будет участвовать в нашей операции, — отец вздохнул и сложил пальцы рук вместе. — Мы живем в опасное и ненадежное время, и действовать нужно соответственно. — На секунду его взгляд смягчился. — Я просто хочу, наконец, удостовериться, что ты хорошо обдумал свои решения, — он не добавил «в отличие от Дамона», но в этом не было нужды. Я знал, о чем он думал.

— Значит, облава…

Состоится на следующей неделе, как и планировалось.

— А компас? — спросил я, вспомнив разговор с Катериной.

Отец улыбнулся.

— Он работает. Джонатан уже заканчивает.

— А… — Волна ужаса прокатилась по моему телу. Если он работает, то не приходится сомневаться в том, что отец узнает о Катерине. — Откуда вы знаете, что он работает?

— Отец улыбнулся и свернул бумаги.

— Потому что он уже работает, — просто ответил он.

— Можно мне кое-что сказать? — спросил я, надеясь, что голос не выдаст меня. Образ Катерины пронесся в моей голове, придав сил для того, чтобы посмотреть отцу в глаза.

— Разумеется. Садись, Стефан, — приказал отец. Я послушно опустился на стул с высокой спинкой, стоявший у книжных полок. Отец встал, подошел к угловому столику и налил в стаканы бренди из графина — сначала себе, потом мне.

Я взял стакан и, поднеся его к губам, сделал маленький, почти неощутимый глоток. Затем, собравшись с силами, я взглянул отцу прямо в глаза:

— У меня есть сомнения по поводу твоего плана.

— Правда? И почему же? — Отец откинулся на спинку стула.

Занервничав, я жадно отхлебнул большой глоток бренди.

— Мы исходим из предположения, что они действительно такие злонамеренные, какими их все представляют. А что, если это не так? — спросил я, заставляя себя смотреть прямо в его глаза.

Отец фыркнул.

— А что, есть доказательства, что это не так?

Я тряхнул головой.

— Разумеется, нет. Но почему мы должны принимать на веру слова других людей? Ты всегда учил нас обратному.

Отец со вздохом подошел к графину и налил еще бренди.

— Почему? Потому что эти создания пришли из самого темного уголка ада. Они знают, как контролировать наш разум, подавлять наш дух. Они несут смерть и должны быть уничтожены.

Я посмотрел на янтарную жидкость в своем стакане, такую же темную и мутную, как мои мысли.

Отец слегка коснулся своим стаканом моего.

— Нет необходимости говорить тебе, сын, что те, кто с ними заодно, кто позорит свои семьи, тоже будут уничтожены.

Холод сковал мой позвоночник, но я выдержал его взгляд.

— Любой, кто встанет на сторону зла, будет уничтожен. Но я действительно не думаю, что разумно считать всех вампиров злом только потому, что они вампиры. Ты всегда учил нас искать в людях хорошее и думать своей головой. Сейчас, когда война уже унесла столько жизней, нашему городу меньше всего нужны бессмысленные убийства, — сказал я, вспоминая тот ужас, о котором рассказывали в лесу Анна и Перл. — Основателям следует пересмотреть свой план. Я пойду с тобой на следующее собрание. Я знаю, что я не столь глубоко вовлечен в вашу работу, как мог бы, но я готов взять на себя ответственность.

Отец снова сел на стул, прислонив голову к спинке. Закрыв глаза, он помассировал виски, а потом несколько секунд оставался в таком положении. Я сидел, не шелохнувшись, и каждая мышца моего тела напряглась в ожидании шквала гневных слов, который должен был вылететь из его рта. Подавленный, я не сводил глаз со своего стакана. Я проиграл. Я обманул ожидания Катерины, Перл и Анны. Я не смог обеспечить самому себе счастливое будущее.

Наконец, отец открыл глаза, такие же лиственно-зеленые, как мои. К моему удивлению, он кивнул.

— Я полагаю, что мог бы обдумать твое предложение.

Мое тело наполнилось спасительной прохладой, как будто знойным летним днем я прыгнул в пруд. Он обдумает мое предложение! Для кого-то это, может, и не много, но для моего упрямого отца это означало все. Это означало, что шанс есть. Шанс на то, что не придется красться в темноте. Шанс на то, что Катерина будет в безопасности. Что мы всегда будем вместе.

Отец поднес свой стакан к моему.

— За семью.

— За семью, — эхом отозвался я.

Отец осушил свой бокал, и я был вынужден сделать тоже самое.

Волнение не оставляло меня, когда, улизнув из дома, я крался через покрытую росой лужайку к домику для гостей. Проскользнув мимо Эмили, придерживавшей для меня дверь, я взлетел по лестнице. Мне больше не нужна была свеча, чтобы найти Катерину. Там, в спальне, она ждала меня в простой ночной рубашке из хлопка, рассеянно поигрывая хрустальным ожерельем, переливавшимся в лунном свете.

— Я думаю, можно убедить отца отозвать облаву. По крайней мере он готов это обсуждать. Уверен, что смогу заставить его изменить свое мнение, — воскликнул я, закружив ее по комнате.

Я думал, что она захлопает в ладоши от радости, что ее улыбка станет отражением моей собственной. Но вместо этого Катерина высвободилась из моих объятий и положила ожерелье на ночной столик.

— Я знала, что ты человек слова, — сказала она, не глядя на меня.

— В большей степени, чем Дамон? — спросил я, не в силах подавить искушение.

Катерина наконец улыбнулась.

— Перестань сравнивать себя с Дамоном.

Она подошла ближе, коснулась губами моей щеки, а потом прижалась ко мне, и я задрожал от наслаждения. Я крепко держал ее, чувствуя ее спину сквозь тонкий хлопок ночной рубашки.

Она поцеловала меня в губы, потом в щеку, легко-легко пробежала губами вниз по шее. Я застонал и прижал ее к себе как можно сильнее; мне необходимо было чувствовать ее всю, всем своим телом. Она укусила меня в шею. Почувствовав ее зубы под своей кожей, я приглушенно вскрикнул от боли и наслаждения. Она высасывала из меня кровь, и словно тысяча ножей кололи мою шею. Но я прижимал ее все крепче, желая чувствовать ее губы на своем теле, желая полностью подчиниться боли, кормившей ее.

Внезапно Катерина отпрянула от меня. Ее глаза горели огнем, лицо исказила отчаянная мука. Из уголка рта стекала тонкая струйка крови, а губы искривились от мучительной боли.

— Вербена, — выдохнула она, отступая до тех пор, пока не упала на кровать, изнемогая от боли. — Что ты наделал?

— Катерина! — Я приложил руки к ее груди, губы к ее рту, отчаянно пытаясь вылечить ее так же, как она вылечила меня там, в лесу. Но она оттолкнула меня, корчась на кровати, прижимая руки ко рту. Казалось, ее истязала невидимая рука. Из глаз лились слезы агонии.

— Зачем ты сделал это? — схватившись за горло, Катерина закрыла глаза, ее дыхание замедлилось, превратившись в гортанный хрип. Каждый мучительный вздох Катерины колом вонзался в мое собственное сердце.

— Это не я! Это отец! — кричал я, вспоминая головокружительные события этого вечера. Мой бренди. Отец. Он знал.