Пояс астероидов - Клемент Хол - Страница 65
- Предыдущая
- 65/69
- Следующая
– Таким образом, – повторил Хой, – на ближайшие часа четыре мы прикованы к креслам, причем не имея возможности даже шевельнуться. Если хоть один прибор на панелях управления сдвинется хотя бы на полмикрона ко всем чертям полетит куча времени и денег.
– Знаю. Мне это постоянно вдалбливали в голову, как и тебе. – Луицци не замедлил с ответом; хотя по передающему устройству его голос звучал невозмутимо.
– Не сомневаюсь, – сказал Хой. – Однако мало кто верит, что так оно и есть.
– Ну, смотря что ты понимаешь под словом «верить». Я с легкостью вычислю, куда сместится центр тяжести корабля, если я встану. Я…
– Не сомневаюсь, что тебе это по силам. Однако нельзя допустить, чтобы даже малейшее перемещение вызвало резонанс. Учти, что при расчетах ученые принимали во внимание даже влияние приливов на Угле. – Космонавт довольно вялым жестом указал на сияющую на расстоянии одной второй парсека звезду, попросту называемую «номер 06». – Более того, они не поленились отыскать для проведения эксперимента самые безветренные участки.
– Как раз там, где у меня регулярно обрывается связь. Что поделать – космос есть космос. Приближаясь к Солнцу, принимаешь меры предосторожности против ветра, а задание срывается из-за жесткого радиационного излучения.
– Как правило, основные проблемы в экспедициях вызывают звездные ветра. Обычно плотность их составляет не более десяти атомов на кубический сантиметр, здесь же она достигает нескольких тысяч. Но даже такие плотные массы не в состоянии значительно изменить скорость корабля, если только относительная векторная скорость не достигает действительно больших величин, что, впрочем, было предусмотрено конструкторами. Надеюсь, ты меня понял, так что сиди смирно. Хватит уже болтать. Чем быстрее ребята из «Центра» примутся за работу, тем скорее мы спокойно вздохнем. Сейчас я свяжусь с ними.
Хой нажал кнопку и переместил микроскопический кристалл на панели коммуникатора, двойник которого находился на борту «Центра», носившего официальное название «Голиад».
– Мы на месте, – без вступления сообщил он, зная, что кто-нибудь обязательно дежурит на связи. – Приступайте к работе, пока буксир справляется.
– Хорошо, – кратко, но четко прозвучал ответ.
Связист, грузный человек средних лет с фанатичным блеском в напряженном взгляде голубых глаз, склонился над приборной доской и принялся нажимать кнопки в сложной последовательности. Каждые две секунды он останавливался, чтобы проанализировать рисунок, загоравшийся перед ним на экране. Не прошло и минуты, как он, убедившись, что показания более не меняются, удовлетворенно откинулся на спинку кресла.
– Программа «А» запущена.
Молодой человек, сидевший у такого же пульта в нескольких ярдах от связиста, кивнул. В течение нескольких секунд он, очевидно, обдумывал ответ и, наконец, решился произнести свое мнение вслух. Элвин Тоунер – его начальник – мог поймать на слове кого угодно.
– Вы полагаете, у нас будет достаточно времени? – дерзнул высказаться он. – Не сомневаюсь, что пилоты справятся со своей задачей, но я все же предпочел бы, чтобы корабли управлялись автопилотом: человек не может навечно застыть без движения.
– Полностью с вами согласен, – голос Тоунера звучал без тени раздражения, и молодой человек облегченно вздохнул. – Также мне хотелось бы, – продолжал начальник, – чтобы для избавления от эффекта светового запаздывания расстояние можно было автоматически контролировать непосредственно через коммуникатор. Но пока какой-нибудь гений вашего поколения не найдет способ измерить частоту, длину волны и скорость распространения средневолновых колебаний или, по крайней мере, не докажет, что феномен радиоволн применим в нашей области, при работе с электромагнитным излучением нам придется постоянно прибегать к помощи людей. Может, вам это и не нравится, но, пожив с мое, вы научитесь мириться с необходимостью посылать людей на подобные задания.
– Надеюсь, что нет, – не удержался Ледерманн.
– Что? Почему это? – Тоунер чуть было не отвел взгляда от экрана.
– Я хотел сказать, что если мне когда-либо и придется мириться с неудобствами, то не иначе как тогда, когда я уже никак не смогу исправить ситуацию. А кого же обрадует такая перспектива?
Тоунер усмехнулся.
– Думаю, никого. Однако честные люди нередко сталкиваются с ситуациями, когда приходится учиться терпению. Внимание! Первая минута прошла. У вас все показания в норме?
– Не совсем. Однако не могу понять, в чем дело. Наши приборы показывают лишь то, что происходит в генераторах, и, не изменив программы, мы не можем повлиять на то, что происходит снаружи…
– Именно, – старший из космонавтов сделал нетерпеливый жест. – Тем не менее приятно осознавать, что все в порядке. Не знаю, как сложится у тебя, Дик, но в моей жизни программа «А» занимает не последнее место.
– Понимаю, – ответил Ледерманн.
Впервые Тоунер откровенно выразил свое отношение – впрочем, догадаться о его мнении никогда не составляло труда, – и, несомненно, впервые ассистент почувствовал к начальнику симпатию. И, поскольку молодой человек не слишком быстро соображал, замечание Тоунера снова заставило его призадуматься над ответом.
Собственно, отвечать было нечего. Тоунер, как и многие люди его возраста, выработал суровую жизненную философию, сводившуюся к неизменному ряду фундаментальных убеждений. И проводимый в настоящее время эксперимент касался непосредственно одного из принципов космонавта, абсолютно не разделяемого Ледерманном. Но, выглянув в главный смотровой иллюминатор «Голиада», молодой человек вынужден был признать, что космос, вообще, не место для чего-либо фундаментального.
Космическое пространство не казалось темным, хотя даже в отсутствие планетарной атмосферы, обычно мешающей наблюдателю, изобилующие в этой части созвездия Ориона туманности замутняли сияние Млечного Пути. Приближение к столь обширному источнику света увеличивало обзор, но не улучшало видимости отдельных участков открывавшегося взору космонавтов пространства. «Голиад» погружался в туманность. Космонавты с беспокойством наблюдали, как в космическом пространстве за бортом проплывало нечто, напоминавшее облака. В одном направлении неподвижно сиявшие в черноте звезды просматривались так же хорошо, как с Луны, в другом – звездное небо скрывала протянувшаяся на много световых лет пыль. Некоторые из туманностей были яркими сами по себе, как, например, туманность Орионис 41, не без чувства юмора прозванная одним из исследователей Углем и находящаяся в одной второй парсека от корабля. Благодаря жесткому ультрафиолетовому излучению, исходящему от Угля, окружавшие туманность газы флюоресцировали, распространяя сияние на огромные пространства, заполненные космической пылью. Не считая эмиссионной оболочки, Уголь лишь в пять раз превосходил диаметр Солнца и с расстояния одной второй парсека выглядел крохотной точкой, но ее сияние освещало «Голиад» столь же ярко, как диск полной Луны – Землю. Несколько других звезд также озаряло черное небо; некоторые сияли ярко, подобно Венере, наблюдаемой с Земли, о существовании других можно было догадаться лишь по свечению окружавших их облаков пыли, третьи тонули в туманности. Пояс Ориона справедливо называли колыбелью галактики.
Но, к несчастью, эта колыбель баюкала подкидышей. Теперь природа зарождения звезд немного прояснилась; космические корабли, исследуя лабиринты туманностей, регистрировали всевозможные стадии формирования звезд: от облаков газа и пыли диаметром в одну шестую парсека с плотностью чуть выше плотности межпланетного пространства, и, через разновидность горячих туманностей, аналогичных Тау Тельца, обладающих видимым излучением, вплоть до множества солнц с пылающими водородными оболочками. Словно подкидыши, не знающие ничего о своем происхождении, мы можем лишь пытаться восстановить картину зарождения нашего мира. И точно так же, мы ничего в точности не знаем о строении многочисленных беспризорных звезд. Многие десятилетия в науке господствовала гипотеза о зарождении космических тел в результате случайных сочетаний элементов межзвездного пространства, теория вероятности довлела над мнением большинства ученых. Дик Ледерманн, будучи консервативным от природы, с легкостью воспринял эту теорию. Он нисколько не сомневался в вероятности того, что хаотические «вихри», образующиеся в космосе, способны создать плотную концентрацию газа и что сила притяжения в таком пазовом облаке может превысить воздействующие нa него силы, порождаемые другими космическими процессами галактики, и образовать на облаке заряд, притягивающий мельчайшие частицы материи, рассеянные в космическом пространстве.
- Предыдущая
- 65/69
- Следующая
