Новые кошки в доме - Тови Дорин - Страница 3

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая

Завтракая, мы с Чарльзом то и дело выбегали в коридор и убедительно тыкали пальцами в песок. Саджи подскочила к нам и тоже весело потыкала в песок голубой лапкой. Но в ящик не забиралась. Нам нужно было поехать в город, и я была в отчаянии – вернемся мы только вечером и Саджи к тому времени успеет лопнуть.

Когда мы добрались домой, ящик все еще оставался в небрежении, а Саджи сидела на полу и не двигалась. Нет, она не лопнула, но вот пошевелиться не желала. Ужиная, мы с тревогой взвешивали, не вызвать ли нам ветеринара, и тут Чарльза осенило.

– А что, – сказал он, – если она не любит песка?

Дождь еще не перестал, и мы предложили ей опилки. Они ей тоже не понравились. В панике мы махнули рукой на теории старика Адамса, набили ящик сырой землей из сада и поставили его перед ней. И произошло чудо. С коротким воплем Саджи очутилась в ящике и напрудила в него до края. Забыв про ужин, Чарльз на предельной скорости унесся в сад, сменил землю и опять поставил ящик перед ней. Жеманности за Саджи не водилось. Она снова прыгнула в ящик, задрала торчком хвостишко и вскоре уже сидела на полу, во весь голос благодаря небеса, что наконец-то у нас достало ума понять самую простую вещь: Мамочка объяснила ей, что пользоваться чем-либо кроме Земли – Грязно и Гадко.

Так был преодолен этот кризис. Но впереди предстояло еще много всего. Например, первый раз, когда она вышла в сад. Дорожка оставляла желать лучшего – она все время ворчала, что идти по камешкам – больно, но когда мы опустили ее на лужайку и подстриженная трава вдруг уколола ей лапки, она взвизгнула и влетела вверх по моей ноге, клянясь, что ее кто-то укусил. То же самое она проделала, впервые увидев собаку, только для пущей безопасности она вскарабкалась мне на голову по моему лицу и со своей вышки орала на него: пусть-ка попробует забраться за ней сюда!

Ничего хорошего это не сулило. Блонден, пугаясь, проделывал то же самое. Один мой знакомый старичок чуть было не дал зарок трезвости, когда как-то вечером после закрытия пивной повстречался со мной на дороге и увидел белку, которая поносила его последними словами, восседая у меня на голове под распушенным хвостом, какому и лисица позавидовала бы. А когда я заверила его, что это и правда белка, а не симптом белой горячки, он – нет, чтобы поблагодарить меня! – обошел всю деревню, сообщая каждому встречному, что я не в себе. При мысли о том, что соседи скажут, когда услышат, как я прогуливаюсь с вопящей кошкой на голове, мне и подумать было страшно.

Когда ноги Саджи окрепли и она начала гулять самостоятельно, начались новые неприятности. В первый раз, выйдя в сад без сопровождения, она залезла на крышу гаража, скатилась по наклону и угодила в дождевую бочку. Выбралась она из нее своими силами, прошествовала домой на негнущихся от возмущения ногах и разразилась такой иеремиадой, пока зеленая затхлая вода стекала по ее хвосту на наш злополучный индийский ковер, что Чарльз спасся бегством и тут же сколотил крышку на бочку. К несчастью, в следующий раз, когда она вошла в ванную и увидела Чарльза, нежащегося в ванне, ей припомнилось, как она только чудом избежала гибели, и с воплем ужаса она кинулась его спасать. А Чарльз жмурился, и когда Саджи, завывая точно демон, плюхнулась ему на живот, он так перепугался, что взвился из ванны и чуть было не проломил себе череп об аптечку, которую мы повесили там, чтобы до нее не мог добраться Блонден.

После этого Саджи так часто падала в ванну, стремясь спасти нас, что мы начали привязывать к крану плакатик с напоминанием запереть дверь, а уж потом пускать воду. А Саджи – видимо, из-за того, что ей все время надо было сохнуть, – завела привычку, беседуя с нами, стоять задом к электрокамину почти вплотную. Дважды она подпаливала кончик хвоста, хотя настолько была занята очередной нотацией, что даже не замечала этого. Оба раза Чарльз пролетал через комнату в нырке, какому позавидовал бы и самый именитый регбист, и гасил огонь, прежде чем ей успевало обжечь кожу. Но он заявил, что в его возрасте это вредно для сердца, да и моему сердцу подобное на пользу не шло. В конце концов нам пришлось приобрести экраны из мелкоячеистой сетки, которые безнадежно портят вид любой комнаты, и привязать их веревочками ко всем электрокаминам в доме.

Однако хуже всего было с едой. Пока она жила с Анной, Саджи как будто послушно и кротко съедала положенные ей в день два крупяных блюда, два мясных блюда и четыре дрожжевые таблетки. На второй же день, едва распознав в нас парочку простофиль, которыми можно вертеть как хочешь, она наотрез отказалась от крупяного блюда. Когда мы ели печенку, которая ей разрешалась не чаще одного раза в неделю, или жареную грудинку, которую ей не разрешалось есть вовсе, она усаживалась на столе в чьем угодно присутствии и пускала слюнки, как Оливер Твист. Правда, кролика она кушать продолжала, что было полезно для нее и – в те дни – очень дешево (лицо мясника принимало оскорбленное выражение, если я брала меньше фунта), но только тогда, когда на нее находил особый стих, а потому я то и дело выкидывала отвергнутое мясное блюдо за калитку для обездоленных котяток. Само собой, едва появлялись обездоленные котятки, как Саджи выходила за калитку, прорывалась сквозь толпу и уминала кролика с таким наслаждением, что одна милая старушка буквально протоптала впадину по всей длине дорожки, заходя предупредить нас, что наша миленькая кошечка подъедает на дороге какие-то отбросы, и не кажется ли нам, что мы, может быть, чуточку морим ее голодом?

Иногда она снисходила до того, чтобы поесть немножко бифштекса, но при условии, что его кидали ей по кусочкам и так, чтобы кусочек падал прямо у нее под носом. Если он оказывался хотя бы на дюйм вне ее достижения, она его не замечала, а стоило ему хотя бы задеть ее по шерстке, как она убегала наверх и забиралась под кровать, вопя, что мы ее бьем. Если же мы ставили перед ней мисочку, полную еды, она, когда бы это ни случилось, изящно чуть-чуть скребла задней лапкой (жест, которым она указывала, что кончила пользоваться ящиком с землей) и удалялась, прижав уши в ужасе от нашей вульгарности.

Молоко она любила – но только если ей разрешалось пить его прямо на столе из молочника. Из положения мы вышли, предоставив молочник в полное ее распоряжение, а себе наливали молоко тайком (чтобы не ранить ее чувства) из бутылки, которую прятали за книжным шкафом. Нас убеждали, что мы ведем себя глупо – надо приучить ее пить из блюдечка, но эти доброжелатели не знали Саджи. Она была живым воплощением железной руки в голубой перчатке с коготками. Из блюдечка она изволила пить только кофе – но потому лишь, что ее мордочка не влезала в узкую кофейную чашку.

Ну а дрожжевые таблетки... Видимо, Анна неизгладимо внушила ей, как важно есть эти таблетки регулярно, если она хочет вырасти большой и сильной кошкой и командовать людьми, но ела она их на редкость неаппетитно – сморщив мордочку, открыв рот, выплевывая недожеванную таблетку на ковер, с каждым разом все более разбухшую и омерзительную, так что под конец мы каждый вечер выкладывали перед ней четыре таблетки, а сами удирали на кухню, лишь бы не смотреть.

Примерно через месяц после того как Саджи поселилась у нас, я однажды вечером вернулась домой и сообщила, что моя фирма посылает меня в Ливерпуль. Мне придется переночевать там. Чарльз поглядел на меня с ужасом.

–Кто, – осведомился он, – будет присматривать за кошкой?

–Ты! – ответила я бодро. – Сущие пустяки. Дашь ей на ужин рубленой крольчатины, проверив, чтобы в миску не попало ни косточки. На завтрак будет рыба: косточки вытащи все до единой и проследи, чтобы вода не выплеснулась на плиту; утром и вечером смени землю в ящике, а если она начнет орать с выражением нетерпения на мордочке, – значит, землю надо сменить еще раз; вытрешь ее, если она вымокнет; присмотри, чтобы она не играла с Мими (та питала честолюбивую мечту быть единственной сиамкой в деревне, а потому покушалась убить Саджи, когда никто не смотрел); удостоверься, что она съела дрожжевые таблетки; присмотри, чтобы она не выходила, когда стемнеет; позаботься, чтобы она...

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая