Выбери любимый жанр

Хитрости эльфийской политологии - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 13

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Вообще, этот парень был каким-то странным. Начнем с того, что именно молодой парень, а не обремененный сединами ученый муж. Слишком молодой для столь высокого звания. Взгляд, как я уже отмечал, нахальный. Глаза серые. Шатен. Волосы в художественном беспорядке, на макушке пушистый ежик или что-то вроде того, а сзади от затылка по шее вниз струились тонкие прядки. Телосложение среднее, тонкий, гибкий, явно очень изворотливый. Улыбка с хитринкой, словно ему известно куда больше нас всех вместе взятых. Черты лица тонкие, скулы высокие, эльфийские, надо отметить, скулы. Но, если бы парень был полукровкой, Ир бы так и сказал «полуэльф». Тем не менее, мерцающий был уверен, что Павлик человек. Хотя, если присмотреться к курносому носу, с почти незаметной россыпью веснушек, которых у эльфов я еще ни разу не встречал. Они, к слову, совершенно не портили мальчишеского лица, и я даже мог назвать этого парня очаровательным, если бы он был девушкой или на худой конец мерцающим, но не судьба.

— А вы тот самый психолог, который тут все с ног на голову перевернул? — Пропел аудитор, без спроса наливая себе того шипучего вина.

— Нет, — ответил, огорошив не только Павлика, у которого рука дернулась и несколько желтовато-прозрачных капель упали на белоснежную скатерть, но и Карла с Иром. Аудитор полностью переключил все свое внимание на меня.

— А мне сказали, что вы и есть. Верные слуги князя вас очень точно описали. Если не психолог, то кто же вы?

— Стихийное бедствие человеческой наружности, — вежливо улыбаясь, объявил я, — Не верите? — Хмыкнул и припечатал все с той же очаровательной улыбкой, — Спросите у Камю.

— Кого, простите? — взгляд аудитора стал серьезным. Именно этого я и добивался своим паясничеством: показать ему, что не он один может тут шутить и окружающих дураками выставлять.

— Как? Вы не знаете? Что-то плохо сработала у князя разведка. Я тут всем друзьям-знакомым прозвища даю, чтобы проще было запомнить имена, непривычные человеку из моего мира. Камюэль Барсим или старший Барсик, — услужливо пояснил ему.

— И он… — Павлик запнулся, — вам позволяет так себя называть?

Расчет был верен. Камю в этом мире был весьма известной фигурой.

— Конечно. Я ведь с ним дружу.

— А он с вами?

— Хотите проверить?

— Не откажусь.

— Тогда ждите аудиенции.

— Андрей, — вмешался Карл, видя, что дело приобретает серьезный оборот.

— Да?

— Думаю, у вас с Иром есть неотложные дела.

— Безусловно, — сразу же поддержал его Ир и, поднявшись, потянул меня из-за стола.

— Еще увидимся, — сказал я аудитору и вышел вслед за мерцающим, почти тут же оказавшись притиснутым к стене приемной.

— И что это было? — Зашипел мне в лицо разгневанный Ир.

— Не знаю. Только он мне не нравится, правда, пока не определился чем.

— И все? — недоверчиво уточнил Ир.

— Слушай, а какова вероятность, что этот парень не тот, за кого себя выдает?

Ир отступил от меня и задумался.

— Весьма мала, — помолчав, отрезал мерцающий и покачал головой, — он слишком давно при князе.

— И какие у них отношений?

— Не те, о которых ты подумал.

— Я вообще ни о чем…

Ир заткнул меня взглядом желтых глаз. Беда. С чего это он надумал из мерцания вынырнуть?

— Ир, у тебя глаза…

— Сейчас уберу, — тихо сказал он, и они снова стали вполне себе эльфийскими, без вертикальных зрачков мерцающего. — Ты понимаешь, что футбол отменяется? — Тихо сказал он.

— Нет, не понимаю. Напишем мы твои планы, не волнуйся.

— И когда же? — тут же взвился он.

— Ты забыл? Я в отличие от некоторых товарищей аспирансткой наружности все еще студент. Ночь нам на что? Что скажешь?

— Вспомнил вашу Земную поговорку. Ночь простоять и день продержаться? Ты это собрался в жизнь воплотить?

— Именно!

— А если снова сознание потеряешь?

— Впихнешь в меня этот ваш настой мусь-мусь-в-харю. Делов то!

— Вхари-мусь-мусь, — с улыбкой поправил меня оттаявший мерцающий, — а то ты его так коверкаешь, что звучит, как что-то неприличное.

Так, улыбаясь друг другу, мы поспешили на футбольное поле. А что, прежде чем канцелярщиной заниматься, не мешало бы размяться, или я не прав?

Глава четвертая

Терпенье и труд все переврут

Андрей

Зло — многолико. Не знаю, где я в первый раз выцарапал эту фразу, но пришла она мне в голову явно неспроста. Возьмем, к примеру, педагогику. Вот уж не знал, что это столь злодейский предмет. Я, как любой технарь, всегда относился к гуманитарным наукам с некой снисходительностью. Подумаешь, пару абзацев текста на экзамене вызубрить и потом слегка отсебятинки добавить, чтобы за умного сойти, совсем другое дело задачку решить с разложением в ряд Фурье, к примеру. Так вот, уже через пару часов я осознал, как был не прав. А Ир — мой главный мучитель, вошел в раж, и просидели мы с ним за компом и методическими рекомендациями к разработке учебных программ и комплексов незнамо сколько времени. Не преувеличиваю. Терпение у меня лопнуло аккурат в четыре утра.

— Все. Хватит, — сказал, как отрезал.

Мерцающий, сидящий рядом со мной на притащенной из кухни табуретке, поднял недоуменный взгляд от каких-то распечаток, которые держал на коленях и делал в них пометки простым карандашом. Забавное это было зрелище. Я не сразу это усек, но, судя по всему, мой переводчик, сроднившись со мной, сделал для себя какие-то выводы и позволил увидеть все так, как это выглядело в действительности. Аккуратные строчки кириллицы и рядом с ней плавающие вкривь и вкось витиеватые символы неизвестного языка, небрежно выписанные простым карандашом на полях и промежутках между абзацами. Я так засмотрелся на них, что не сразу усек, что Ир ждет от меня объяснений, пока он сам не заговорил строгим, начальственным тоном.

— Ты понимаешь, что у нас мало времени?

— А ты понимаешь, что я не железный? — холодно отчеканил, подняв на него глаза.

Ир вздохнул и отложил распечатки на компьютерный стол. Поднялся на ноги и с наслаждением потянулся. Я понял, что буря миновала и, вообще, я как всегда оказался прав. Тоже подорвался с места, разминая затекшие мышцы, и заснул почти сразу же, как оказался в горизонтальном положении. Смешно, но раньше, после ночных бдений, мне всегда было очень трудно уснуть. Сказывалось мозговое перевозбуждение. Это когда за один присест впихнул в свою голову столько, что мозг, бедолага, не успевает переварить, и у него случается отрыжка, когда лежишь в темноте, пялишься в потолок, понимаешь, что спать хочется просто неимоверно, но заснуть, хоть ты тресни, не можешь. Такие дела. В общем, о том, что спасибо за крепкий оздоровительный сон нужно сказать не собственному многострадальному организму, а одному весьма конкретному почти архимагу, я узнал только, когда проснулся. А проснулся я от стука в дверь. Весьма неделикатного стука, следует отметить. Похоже, на тот момент, как я, перебравшись через Ира, доплелся до входной двери, тот, кто пришел нас будить, начал терять терпение. И кто бы это мог быть, как не Барсик. Странно-странно, а я думал, что у них с Муркой сегодня все еще выходной. Они же вроде на дополнительные каникулы отпросились.

— Привет, — буркнул, встретившись с гневным взглядом красноволосого командора.

— Посторонись, — рыкнул он и оттеснил меня плечом. За ним ко мне в квартиру на схожий манер просочился и Мурка.

В моей маленькой прихожей сразу стало тесно. Из спальни на звук голосов выбрался Ир.

— Чем обязаны? — спросил мерцающий, с трудом подавляя зевок.

— Разговор есть, — безапелляционно заявил Барсик и продефилировал на кухню. Умный, уже усек, где мы обычно ведем переговоры, когда только проснулись и нам с Иром вроде как завтрак полагается.

Хорошо, что мы с мерцающим вчера в продуктовый магазин сбегать успели еще до того, как засели на методразработки. Так что бедной мышке в нашем холодильнике было не с чего вешаться. Полки ломились от хавчика. Ир решил запастись всем необходимым на случай осады, не иначе. Как еще объяснить, что мерцающий кроме того, что распихал часть продуктов в холодильнике, когда им перестало хватать места, разместил их еще и у себя в маго-сумке. Весело в общем. Спорить с ним я, разумеется, не стал. Паранойя у него там или нет, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не гвоздями.