Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/59
• Следующая

– Дети, – выглянула на балкон мама, – сейчас я уложу Сонечку, а потом накрою стол к обеду, ладно?

– Ладно!

– Можете пока яблоками перекусить.

– Не хотим мы яблок. И обедать не хотим!

– А кто вас спрашивать станет? И что вы на балконе делаете? Почему нельзя чем-нибудь интересным дома заняться?

– Пойдем домой, – покладисто согласилась Каринка и первой протиснулась мимо мамы в кабинет.

Мама проводила дочку настороженным взглядом. Напускной елейный экстерьер Каринки кого угодно мог напугать.

– С какой радости ты такая сговорчивая? – не вытерпела мама.

– Надоело на птиц таращиться, – пожала плечами Каринка. – Мы лучше порисуем пока, а после обеда выйдем погулять. Вон погода какая хорошая!

Мама пропустила нас в комнату, заперла балконную дверь. Задернула занавески. Молча наблюдала, как мы с Манькой ввинчиваемся попами в кресло под торшером. Каринка села за стол, Гаянэ угнездилась на тумбочке. Все чинно сложили руки на коленях и уставились на маму.

Мама поежилась.

– Что-то задумали? – нехорошо прищурилась она.

Но тут, на наше счастье, захныкала Сонечка, и маме пришлось бежать в спальню. Времени у нас было катастрофически мало – Сонечку она укладывала в два счета.

Каринка метнулась на кухню, вернулась, прижимая к груди буханку хлеба и большой поднос из нержавейки.

– Поменьше ничего не нашла? – съязвила я.

– Этот лежал сверху. Вот я и схватила его. Побоялась пластмассовый выдергивать, чтобы не шуметь.

Мы выскользнули на балкон. Раскрошили буханку и уставились на ласточкино гнездо.

– Нарка, ты у нас самая высокая, – протянула Каринка, – если ты встанешь на тумбочку и поднимешь над головой поднос…

– На тумбочку не полезу, – отрезала я. – Свалюсь, как папа.

– Мы тебя за ноги будем держать!

– Нет! – Для верности я села на пол и вцепилась руками в перила.

– Ну ты дура! – рассердилась Каринка, притащила тумбочку и взобралась на нее. – Давайте сюда хлеб.

Мы всучили Каринке поднос и вцепились ей в ноги. Какое-то время сестра балансировала на цыпочках, держа на вытянутых руках кормушку. К сожалению, до гнезда она не дотягивалась на целый метр. Может, поэтому ласточки на непрошеную гостью не обращали никакого внимания. Скоро Каринке надоело балансировать на краю тумбочки, и она сползла вниз.

– Давай я, – предложила Манька.

– Бесполезно, ты ниже меня, – вздохнула Каринка.

Мне стало стыдно.

– Ну давайте я попробую. Только вы меня крепко держите.

– И у тебя не выйдет, – махнула рукой Каринка, – не дотянешься. Да и потом, сколько можно поднос на вытянутых руках держать? Быстро устаешь. Тут надо что-то толковое придумать.

– У нас есть швабра, – осенило меня.

– В прошлом месяце одну сломали! – напомнила Манька.

– Мы осторожно. Тем более, эта новая, крепкая и длиннее той будет. Так вот…

– Ну! – Девочки превратились в слух.

– Можно приладить к ней поднос.

– Как приладить?

– Привязать чем-нибудь к низу. Суровой ниткой, например. Основание у швабры большое, поднос не свалится. Приставим тумбочку к стене, на нее швабру кормушкой вверх, и всё. Пусть стоит сколько влезет. Авось ласточки наконец заметят.

– Верно!

Не сговариваясь, мы ринулись в ванную. Выдернули из-за шкафчика швабру. Побежали обратно, по пути захватили катушку с суровой нитью. Стряхнули крошки на тумбочку. Примотали поднос, намертво привязав его крест-накрест к рейке швабры. Всыпали обратно крошки. Все манипуляции проделывались в гробовом молчании. Меня распирала гордость за наши слаженные действия – достаточно было взгляда или просто невнятного мычания одной, чтобы остальные поняли, что от них требуется. Даже Гаянэ не подвела – неотступно следовала за нами бесшумным хвостиком и по мере возможности помогала.

Когда кормушка, наконец, была готова, слаженность дала сбой. Водрузить швабру на тумбочку хотелось каждой. Мы привычно вцепились друг другу в волосы. Правда, быстро отцепились – времени на драку совсем не осталось. Втроем придвинули тумбочку, поставили на нее «кормушку», аккуратно, чтобы не опрокинулся поднос, прислонили к стене.

Затаили дыхание, отошли в сторону. Полюбовались делом рук своих. Счастливо выдохнули. В тот же миг швабра, описав красивую дугу, коварно накренилась к перилам. Не будь она прилаженной к рейке «кормушки», то, наверное, свалилась бы на пол. Но тяжелый поднос перевесил деревянную ручку, и, брызнув во все стороны хлебными крошками, конструкция полетела вниз.

Роняли ли вы когда-нибудь с третьего этажа швабру с намертво примотанным подносом на заслуженную активистку дома 17 по улице Ленина тетю Сирун? Не отягощенную личной жизнь тетю Сирун, беззаветно посвятившую себя служению родной пятиэтажке? Патрулирующую денно и нощно палисадник, чтобы дети не топтали цветы? Визгливо ругающуюся на вечно пьяного дядю Володю с первого этажа? Протоколирующую каждую соринку во дворе и по отпечатку подошвы вычисляющую хозяина обуви? Если бы вы хоть раз роняли на тетю Сирун доморощенную кормушку, то знали бы, что ничем хорошим такое необдуманное поведение закончиться не может.

Когда в миллиметре от выдающегося носа дворовой активистки пролетела чудовищная конструкция и с нечеловеческим грохотом развалилась у ее ног, вопль, который испустила тетя Сирун, услышали на том конце света. Подкошенные этим могучим воплем, мы пали ниц и, перебирая по-рачьи лапками, отползли назад, в сторону спасительной балконной двери. Главное было незаметно пробраться в комнату, затаиться где-нибудь в дальнем углу, не дышать, не моргать, раствориться в деталях интерьера. Умереть.

Умереть нам не дали. Сначала во входную дверь требовательно позвонили, потом заколотили чем-то металлическим. На шум из спальни выбежала мама. Углядела наши бегающие глазки.

– Что вы натворили? – прошептала побледневшими губами.

– Этонемы, – фальшиво тренькнула Манька.

– Сейча-а-а-ас иду, – бодро крикнула мама в сотрясающуюся входную дверь, подлетела к нам и затолкала в ванную. – Сидите тихо, понятно? Пикнете – убью.

Мы нащупали попами краешек ванны, сели. Скорбно нахохлились. Манька нашарила в темноте мою руку и тоненько заскулила. Я тут же заскулила в ответ.

– Ш-ш-ш-ш! – зашикала Каринка.

В прихожей тем временем разворачивался тайфун.

– Надя, – верещала тетя Сирун, – любому человеческому терпению приходит конец!

– А что такое? – делала невинное лицо мама.

– Ты еще спрашиваешь, что такое? Где твоя дочка?

– Которая из них?

– Которая вылитый азраил.

– Я попрошу вас!

– Она меня попросит! Это чей поднос?

– Не наш, – быстро ответила мама.

– Как это не ваш? А швабра чья?

– Не знаю. Шваброй я не пользуюсь.

– В смысле – не пользуешься? А как полы моешь?

– Руками.

– Враскорячку?

– Враскорячку, так чище получается. У меня ребенок маленький, приходится каждый день полы протирать. Вот вы ворвались, натоптали. Шумите. Я ребенка укладываю, а вы ей спать не даете.

– А где Каринэ? – сбавила обороты тетя Сирун.

– У тети Розы. А что?

– Точно у Розы?

– Можете сходить и проверить.

– Ладно, – выдохнула тетя Сирун. – Раз это не твоя дочка учинила, значит, Рубик из сорок восьмой. Схожу к ним.

– Сходите.

Когда мама заглянула в ванную, мы с Манькой, крепко обнявшись, безутешно рыдали. Каринка, грозно шипя и обзываясь дурами, поочередно утирала полотенцем наши зареванные лица.

– Что за съезд плакальщиц? – тоном Ба спросила мама.

– Мам, ты прости нас, пожалуйста, – брызнула я слезами в подол маминого платья. – Мы не хотели ничего плохого. Кормушку смастерили. А она возьми и свались вниз.

– А швабру зачем взяли?

– К кормушке приладили. Чтобы выше стояла. А то ласточки не заметят!

– Как же она вниз полетела?

– Опрокинулась и полетела. Видно, плохо к стене прислонили.

– Теперь я осталась без швабры и без подноса, – устало отозвалась мама. – Мало того что вы человека чуть не покалечили, так мне еще пришлось врать, чтобы вас, паразиток, выгородить!

• Предыдущая
• 26/59
• Следующая