Диагнозы - Кесслер Оксана - Страница 14

Перед тем, как мы выдохнем в первый раз три контрольных слова друг другу в грудь...

В сумерках колких щерилась злобно вьюга,

Дыбилась рьяно, жадно вбирая небо…

У перехода лаяла хрипло сука

И прикрывала лапами корку хлеба.

Серым кольцом столпились вокруг зеваки,

– Бешеная, – шептались, – смотри какая!

И в ожиданьи скорой кровавой драки

Робко кивали в сторону песьей стаи.

– И не боится, ведь разорвут, как тряпку!

– Ты посмотри, их сколько – куда уж ей там!

Помню, как стало холодно мне и зябко.

От равнодушия холодно. Не от ветра…

Помню, как вдруг исчезли дома и люди,

Острой заныла болью не кожа – шкура….

Будто в клубок собачий, от крови бурый,

Остервенело лая, врезалась грудью…

Чудилось будто Я – не она – к ступеням

Жалась, от грязных пастей спасая спину,

Это не ей, а мне, как в сырую глину

Лязгая, чьи-то зубы вонзались в вены…

Рвалось из ребер сердце, душила ярость,

В легких горячей лавой сгущался воздух…

Помню, как убегала, устало скалясь,

По ледяному насту, ватага песья…

__________________________________________

Долго еще щетинилась злобно вьюга,

Ночь укрывала город печалью крепа…

Тихо скуля, несла осторожно сука

Мерзшим щенкам испуганным корку хлеба.

В доме гаснет никчемный свет /бесполезный заложник лампы/.

На потертой моей софе отпечаток любимой лапы.

Помню, ты искупал вину две недели за эту шалость.

Я храню его. Знаешь, друг, это все, что теперь осталось...

Завтра снова нырну под дождь. По делам, в суетливой давке…

Понимая, что ты не ждешь, у порога сложив мне тапки,

Не замашешь хвостом, когда я, уставшая, дверь открою…

Я, дружище, теперь одна. Привыкаю, что нас не двое,

Что теперь я сама себе. Не хозяйка, не друг, а просто

Человек-Без-Тебя, как все, одинокий эскиз безхвостый …

Я пытаюсь укрыться сном, с головою, как одеялом.

Нет. Не ты навсегда ушел. Это части меня не стало.

P.S.: НОре – доброму другу – догу, скауту и грозе дворовых кошек посвящается.

Давай ни слова больше. Давай молчать. Слова горчат, как истина без вина.

Мой новый год на пару глотков почат и неизвестно, допью ли его до дна –

Тебе ль не знать, что пишем о нас не мы, и мне ль скрывать, что сотую жизнь подряд

Я не хочу дожить до такой зимы, где этот век закончится для тебя.

Фарфор. У кукол недолог срок

В объятьях чужих капризов.

Они привычно глотают сок

Из кукольного сервиза…

Овал придуманного лица

Вздыхает под слезы – Питер

*** У кукол сломанные сердца...

              их просто никто не видит…

Запястья тянутся вникуда

Ладоням-стекляшкам пусто.

У кукол глупая красота

В которой никчемны чувства…

А ветер воет, как старый грех

Над ветхой знакомой крышей

*** У кукол странный и грустный смех,

                Который никто не слышит

Твой город вспомнит чужой визит,

Сметая осколки в лужи

И спрячет кукольный реквизит,

Который не будет нужен.

Роняю в холод саму себя

(привычка стоять у края)…

*** Я стала кукольной без тебя

Вот только никто не знает.

Что я тебе такое? Не рай, не ад. То ли чистилище, то ли случайный взгляд,

брошенный в спину, скользнувший под мерный шаг. Что я тебе такое? Не друг, не враг.

Сколько тебя осталось?

В руках вон тех, ярко сверкающих, вечно голодных тел, гибких, как лозы,

стремящихся усмирять спелым вином своим / впиться по рукоять остро заточенным стоном,

как в грудь-кинжал, так, что ни звать на помощь, ни убежать...

Сколько еще смогу тебя удержать?

Музыка бьется в пульсе, часы спешат.

Сколько тебя осталось во мне? Они шепчутся морем, жаром кипят в крови,

просятся ближе, глубже, плотней к теплу, шрамом на грудь тебе. Холодом – в твой уют.

Музыка затихает. Часы спешат. Сколько тебя осталось, моя душа?

Шесть ноль – ноль. Опять рутина. За окном холодный дождь.

Ты уже проснулся, псина, у дверей прогулки ждешь.

Я рычу, хватая зонтик и скуля, шагаю в грязь –

То ли дело в непогоде, то ли жизнь не удалась.

А тебе плевать на слякоть и на то, что мокрый хвост –

Я стараюсь не заплакать, ты мне – лыбишься всерьез.

У тебя свои заботы: у подъезда дразнит кот,

И неведомой породы за углом подружка ждет.

Скалюсь тучам, небу хмурюсь и тяну за поводок:

"У меня работы куча, заходи домой, щенок".

Ты со мною не согласен, выражаясь громким "гав"

И рисуешь на паласе отпечатки грязных лап.

Хмурый офис. Восемь тридцать. Шеф не в духе. Жизнь дурдом.

А тебе, наверно, снится наказанье поводком...

Двадцать сорок. Все в порядке. День закончен. Ключ в замке.

Ты к двери приносишь тапки. Ты забыл о поводке.

Я треплю тебя за лапу и понять пытаюсь, Джек...

То ли я тебе – собака, то ли ты мне – человек.

Ты вышла из неба. Ты очень спешила ко мне.

Ты пахла дождями, свободой и тающей глиной.

Они шлифовали усмешки, как груду камней

И ждали, когда ты подставишь открытую спину.

И кто-то в толпе повторял, утирая клинок,

Что мир не новелла, а кадр извращенного порно,

Что ты – самозванка. И призрак забытой Суок,

А истинной вере давно перерезали горло.

Ты плакала, падала, снова вставала с колен,

Шептала мой адрес, не слушая окриков рядом,

О том, что мой адрес – условное прозвище стен

И часто совсем не хранит за собой адресата…..

Они говорили, что ты не протянешь и дня.

Я стала глухой. Я смотрела на окна и двери:

И ближе к утру оказалось, что вера в себя –

Единственный шанс для спасения истинной веры.

Плачет небо – прожженный зонтик, звезды тлеют из года в год.

Кошка снова по крышам ходит. Кошка снова кого-то ждет.

Пьет мартини, клубок катает и не верит чужим рукам.

Жизни пугаными мышами разбегаются по углам.

Счетчик щелкнул на цифру девять. Цифра девять последний шанс.

Кошка учится быть добрее. Кошка делает реверанс.

Начинаю смотреть прогнозы – просыпаюсь в конце программы. Нужно срочно забыть о «после», сделать ужин, поздравить маму.

Избегать непонятных полос. Подготовить себя к охоте. Научиться смеяться в голос. Постараться не выдать когти.