Диагнозы - Кесслер Оксана - Страница 5
- Предыдущая
- 5/25
- Следующая
Астрахань, земляки... скорблю.
Ты вошла в пять утра
Ты вошла в пять утра (так и знала, что не разуешься),
Вдупель пьяная, мокрая, зябкие пальцы тянешь....
А я только что проводила одну такую же,
Только что от нее отплакалась, понимаешь?
Ну какого ты хера заново по намытому?
Я закрылась тремя ключами – тебе всё без толку,
припираешься без звонка, и по сердцу – битами...
Ты-то вечная, да. А меня-то лечить ведь некому.
У меня без тебя что ни день – то круиз на задницу,
Я и так на плаву, как кирпич, из последних сил...
Но теперь вот опять ставить чайник и нежно скалиться:
"Ты вернулась, любовь"...
А кто тебя, блядь, просил?!
*** ("Я как всегда повсюду спешу успеть"...)
Я как всегда повсюду спешу успеть
Ругаю слякоть, пробки и светофоры,
А город куксится, белым плюёт сквозь поры
И к девяти готовится умереть
Он – престарелый сгорбленный симулянт,
И, вот увидишь – перехоронит нас же,
А после сплюнет и по привычке скажет:
– Их больше нет. О мёртвых не говорят.
Приходи, говорю
Приходи поскорей, нет терпенья и сил, исстрадалась в обрезки колбасные:
Я люблю тебя так, как никто не любил (или просто пока не рассказывал).
Я хочу тебя, так, как никто никогда не желал антикварные фантики,
Приходи поскорее оттуда сюда чтобы это проверить на практике.
Я себе не своя, я не ем и не сплю, я садистски насилую клавиши:
«Ворд» не выдержит скоро сопливых «люблю» и извергнет стиховные залежи…
Что-то стукнет в виске, проорет «се ля ви»… разражусь некрасиво и матерно…
Приходи, чтоб тебя не коснулись мои основные издержки характера…
Настроенье сейчас психопат – трансвестит: относительно и переменчиво,
Приходи, говорю, если хочешь спасти этот мир от разгневанной женщины…
Приноси ананас и бутылку Клико, чтоб стереть разногласия в кашицу...
Я люблю тебя так, как никто никого никогда ни за что не отважится!
Всё изменилось, Sweety
Всё изменилось, Sweety, my little Кай, тело мельчает для сущности в подреберье,
мы научились друг друга не понимать, не понимать, но чувствовать.
Мы звереем.
К нам приросла повадка читать следы собственных пальцев на спинах так зло и чётко,
что слишком мало нам этой земной войны, нам не хватает звания обреченных,
нам не хватает воздуха вне границ собственных тел и имён / не хватает боли –
всё изменилось, my darling, my little Принц, мы одичали, мы стали друг другу волей,
наши с тобой инстинкты – искать приют между когтями, бёдрами и словами.
Время признаться, детка, что "I love you" слишком не то, что мы истинно означаем.
С понедельника
Я попробую не любить тебя.
Не любить тебя – это выйти на станции ровно за час до Питера. Это как целовать тебя, /губы украдкой вытереть/, точно так же, как расписать о тебе по литерам, поломать позвоночник, согнувшись в другую сторону, поделить твои вещи с каждым пришедшим. Поровну поделиться тобой, не ревнуя в больной истерике.
Я попробую не любить тебя. С понедельника.
Мне тебя беспредельно мало
Время ждать. И терзать вокзалы, буквы считывая с билдбордов.
Мне тебя бесконечно мало в этом сонмище светофоров
и тускнеющих циферблатов в никотиновых лёгких баров,
до матросского злого мата, до подкорки тебя мне мало.
Эта жадность со дна, как камни, скрежеща пробивает днище –
я тону в прокопченных каплях с неба города злых и нищих,
но цепляюсь за голос в трубке, экономя его, как воздух
/эта жадность меня погубит, если стало уже не поздно./
***
Вечер – вечность в режиме ада посекундно ползёт на убыль,
прорисовывая вокзалы нашей встречей и чёрным углем...
Пью тебя сумасшедше, залпом, ночь под ноги бросая платьем...
Мне тебя беспредельно мало. Мне тебя никогда не хватит.
Кроссовки и каблуки
Февраль на краю. Теперь говорят стихи. Коты распеваются. Нервы на грани сбоя.
Ты знаешь, я обожаю, когда нас двое. Когда в коридоре кроссовки и каблуки
на лаковых туфлях вплотную друг к другу так, как будто бы мы стоим беспредельно рядом,
как ровные, строгие в чётком ряду солдаты, и даже сердца отбивают синхронный такт.
Я очень люблю не слышать,что я несу, как пальцы дрожат, поднеся к сигарете спички.
Я очень люблю замечать за собой привычку вплетаться в твой голос, как ленту плетут в косу.
Я очень люблю не смотреть на часы, когда сегодня суббота и можно не торопиться
Глотать "до свиданья" как острые злые спицы, как острые злые спицы тоску глотать.
Февраль на краю. Ведома к тебе весной – так пьяных ведут подмышки к ближайшей лавке.
Ты знаешь, вот если б к любви выдавали справки, я точно была бы самой из всех больной.
Когда я не стану
Когда я не стану бояться тебя терять,
билетов на север, оффлайна и взлётных полос,
когда перестану верить, что мир – земля,
а ты мой последний оставшийся в целых компас,
и даже мой голос не сможет тебя держать
на тонкой магнитной стрелке, на острой грани,
когда я забуду, кем мы друг для друга стали,
но вспомню о том, кем ты мог для меня не стать,
что каждый твой шаг, твой оставленный влажный след –
закон исключения, тайны случайных чисел,
которые были честнее предсмертных писем,
но стали равны пустоте в оболочках тел,
когда это всё превратится в сухую ложь,
в цифрованный сон, застывший на мониторе,
быть может я стану морем. Глубоким морем.
И мёртвым. Поскольку ты тоже во мне умрёшь.
Placebo
Агукнешь, смотришь – век твой истончал. С календаря сорвался, сброшен в урну, и с каждым годом небо жмёт в плечах, сгибая тело в острую фигуру. Вот так бредешь, болеешь, плачешь, ешь, зажав в кулак потери, злость – в гортани, но жизнь спустя они находят брешь, ложась на щеки рваными штрихами. А ты идёшь, стараясь опоздать, врастая корнем в день, как в ил – осока, вжимаясь строчкой в белую тетрадь, но всё равно приходишь ровно к сроку, поскольку время тянет поводок до конуры, обитой черным крепом, где от «Агу» до смерти ровно вздох. А после – Бог с пригоршнями Placebo.
Совершеннонелетнее
Прокопченное солнце три дня, как спит, увалившись боками в дожди и смог.
Кто-то сверху на свет отключил лимит на июнь. На июль. Насовсем. На зло.
Траектория бегства по курсу "Юг" перебита отсутствием сил и средств,
непослушные пальцы рисуют круг, отрицая, что выход отсюда есть.
Вот замшелое дно. Ни одной строки. То ли храп, то ли хрип отдает в камнях.
Умирающий город почти затих – не осталось ни шанса его поднять
и понять, где здесь в порах его дверей дышит кто-то, кто был для тебя своим.
- Предыдущая
- 5/25
- Следующая