Ловушка горше смерти - Климова Светлана - Страница 63

• Предыдущая
• 63/85
• Следующая

Он принес из комнаты узкую вазу тонкого голубоватого стекла, на четверть налил ее водой и поставил на кухонный стол, поместив туда крупные лимонно-желтые нарциссы.

— Да, — проговорила Лина в его затылок, — мы обсудили все, кроме единственного: что будет со мной, когда родится ребенок и ты заберешь его себе.

— Раньше ты не задавалась этим вопросом.

— Я была обыкновенной дурой…

— Теперь ты поумнела?

— Прекрати! — воскликнула Лина, резко выключив газ под вскипевшим чайником. — Я понимаю, что ты чувствуешь себя обманутым. Но давай объяснимся как почти близкие люди. Что ты так смотришь на меня?

— Мы, — помолчав, сказал Марк, — вовсе не близкие люди. Ты ошибаешься.

Мужчина и женщина вряд ли могут быть настолько близки, чтобы избавиться от собственного одиночества. Это разные миры. Как солнце и луна… Мы могли бы с тобой жить вместе как равноправные партнеры или же как разумные люди, вступившие в добровольный союз во имя известной им цели… Мы оба предпочли второе. Нашей целью был этот ребенок, и неизвестно, для кого он важнее, для тебя или для меня.

— Ты рассуждаешь так, словно в мире не существует любви…

— А в тебе, Лина, — произнес Марк, — говорит сейчас проснувшаяся чувственность. Обычная женская нравственно здоровая природа. Инстинкт хранительницы рода… Для меня же ребенок значит очень много. Я буду всегда жить в нем, а он — во мне… Ты меня, конечно, огорчила, но, думаю, я смогу убедить тебя поступить разумно.

— Ты ничего не понял, Марк. На что ты надеешься? Ты по-прежнему намерен настаивать на том, чтобы, родив ребенка, я исчезла из твоей жизни? — воскликнула Лина, и он увидел, как побледнели и напряглись ее губы. Глаза женщины в сумраке позднего вечера стали почти черными. Его пронзило острое чувство жалости к ее молодости.

— Не стоило бы именно так ставить вопрос.

— Но я должна знать!

— Что именно ты хочешь услышать? — спросил Марк, сразу устав от сегодняшнего долгого дня и этого, не имеющего никакого смысла, разговора. — Ты хочешь заручиться моим обещанием расстаться с тобой?.. Чтобы ты осталась одинокой матерью с ребенком, я же — не любимым тобой его отцом? Как водится, раз в неделю я стану наезжать к Манечке и под твоим строгим взором буду исподтишка совать ему сладости, игрушки и, вероятно, даже прогуливаться с мальчиком по Измайловскому парку. А тебе приходило в голову, что в этом доме до тебя не жила ни одна женщина? И не будет жить… И что для меня значит наш сын?

Лина молчала, не отрывая глаз от его лица, вспыхнувшего на миг страданием и тут же закрывшегося, словно темная створка алтаря.

— Что ты хочешь, в конце концов, от меня услышать? — спросил Марк.

— Я хочу, — проговорила, заплакав, женщина, — чтобы ты не забирал у меня ребенка.

— Хорошо. Успокойся, — холодно произнес Марк. — Нет нужды так расстраиваться. Умойся, я заварю чай… — Он повернулся к плите. — Я завтра же поеду к Мите и возьму у него конверт, где хранится наш с тобой договор. Мы его сожжем. На этой вот газовой плите… Согласна?

— Да, — сказала Лина.

Она побрела в ванную, где долго, всхлипывая и постанывая, умывалась.

Затем расстелила свою постель, сняла одежду, аккуратно сложила ее в шкаф и накинула халат. Перед зеркалом нанесла на лицо тонкий слой витаминного крема и долго водила щеткой по волосам, глядя на свое отражение, пока не услышала из кухни голос Марка, зовущий ее.

За все это время Лину не посетила и тень мысли о том, что, поговорив с Марком, она собиралась сегодня же начать действовать следующим образом: упаковав свои вещи, а возможно даже, оставив их, сесть в такси и навсегда уехать к Манечке.

Наутро, когда Марк ушел, Лина уже собралась все-таки выйти на улицу. Но начался дождь и тихо шумел за окнами почти весь день. Телефон молчал. Она повозилась на кухне, побродила, прилегла и продремала до вечера.

Марк возвратился около шести. Был он возбужден, с мокрой головой, отчего его короткие волосы потемнели и закурчавились. Лина, позевывая, отправилась накрывать на стол. Марк заглянул на кухню, протягивая ей пакет и локтем прижимая к боку бутылку шампанского. Лина разобрала сверток — в нем оказались сыр, ветчина, лимоны, конфеты и плетеное лукошко, полное ранней клубники.

— У нас сегодня гости? — спросила Лина.

— Нет, — ответил Марк, — мы отметим расторжение нашего договора…

Приготовь все, детка, я сейчас буду готов.

Лина расставила приборы, разложила полотняные салфетки, сполоснула руки и отправилась в спальню, где переоделась в легкое платье из яркого крепдешина.

Затем подумала и достала из шкатулки на трюмо браслет, который Марк подарил ей под Новый год, хотя ни браслет, ни перстень к этому наряду не подходили.

Отец ее ребенка ждал в комнате, сидя в кресле и просматривая газеты. Он был уже спокоен, одет в темный костюм и показался ей необыкновенно сильным и красивым. «Как бы там ни было, но этот человек — мой муж», — подумала Лина.

— Ну что — ужинать? — сказала она улыбаясь.

— Сначала мы сделаем то, что я обещал. — Марк поднялся, отшвырнув газеты. — Господи, я забыл показать тебе самое главное! Я кое-что купил нам в подарок!

Он прошагал в прихожую, внес мокрую картонную коробку, на ходу ее раздирая, и через минуту выставил на столик новенький двухкассетный «Грюндиг».

— Правда, всего одна кассета. Мади Уотерс. Но я у Димы попрошу еще.

Давай пока поставим его на кухне и поужинаем под музыку.

— Давай, — сказала Лина. — Я подожду здесь. Когда Марк возвратился, Лина сидела в кресле.

— Тебе не холодно? — спросил он.

— Нет.

— Смотри, — сказал Марк, — вот конверт. Я вынимаю и предъявляю тебе документ…

— Не надо, — сказала Лина.

— Почему же? Там наши подписи. Прочесть содержание?

— Марк!

— Что, дорогая?

— Я хочу есть…

— Потерпи немного, — произнес Марк и, положив свернутый вчетверо лист обратно в конверт, подошел к письменному столу, где уже находились небольшой расписной поднос и коробок спичек. — Смотри, на твоих глазах я со всей возможной торжественностью сжигаю это.

Лина неотрывно глядела, как пламя медленно облизывает бумагу. Она сидела не двигаясь, потом перевела взгляд на лицо Марка, что-то дрогнуло в ней и погасло, сменившись полным покоем.

— Все, — сказал Марк, энергично потирая руки. — Ну и смердит! Как всякий незаконно состряпанный документ. В унитаз его!

Лина поднялась, подошла к столу и провела пальцем по легкому налету пыли на его поверхности.

Марк на кухне разливал в бокалы шампанское.

— За твое счастье! — произнес он. — Ты выпьешь со мной глоток?

— Да. — Женщина легко прикоснулась к его бокалу краем своего и медленно, ощущая на языке ледяную колючую горечь, с наслаждением выпила все.

Марк щелкнул клавишей магнитофона и принес из спальни канделябр, чтобы зажечь свечи.

— Кутить, так по всем правилам, — сказал он. — В детстве я мечтал жить в замке, при свечах. А ты?

— А я хотела всю жизнь протанцевать на сцене.

— Все еще может сбыться…

— Я мечтала стать балериной…

— Лина! — воскликнул Марк. — Да ведь мы с тобой никогда не танцевали.

Ты послушай, какой блюз. Ну, вставай же!

— Марк! Она вдруг до слез покраснела.

Он взял Лину за руки и осторожно вывел из-за стола, на котором трепетали три свечи в старом бронзовом канделябре. Слегка приглушил музыку, и стало слышно, что за темным окном снова стучит дождь. Лина как-то боком повернулась к нему и положила ладонь на его плечо. Другая рука, с браслетом, безвольно повисла вдоль ее тела.

Марк обнял Лину и, двигаясь в такт музыке, прикрыл глаза.

В начале июля на Москву обрушилась чудовищная жара, от которой в доме не было спасения.

Лина бродила по комнатам с отекшими щиколотками, с воспаленной от пота кожей, к которой страшно было прикоснуться: от самой легкой ткани на ней появлялись рубцы. Лина обматывала живот мокрым махровым полотенцем или лежала в прохладной воде, открыв дверь в ванную. Марк боялся приближаться и только упрашивал поменьше пить.

• Предыдущая
• 63/85
• Следующая