Эта песня мне знакома - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 10

Потом, разумеется, Питер помирился со Слейтером и адвокат Питера составил щедрый контракт. Питер настоял, чтобы я дала своему адвокату тоже просмотреть его и убедиться, что все честно. Я так и поступила, и через несколько дней контракт был подписан.

На следующий же день мы поехали в Нью-Йорк и назначили дату свадьбы. Восьмого января в часовне Божьей Матери при соборе Святого Патрика мы обвенчались, торжественно поклявшись любить, беречь и уважать друг друга, пока смерть не разлучит нас.

Прокурор Барбара Краузе разглядывала фотографию Питера Кэррингтона и его новоиспеченной жены Кей, которых папарацци запечатлели во время прогулки по пляжу в Доминиканской республике. «Благословенна будь, новобрачная», — саркастически подумала она и отодвинула газету.

Барбаре было пятьдесят два года; окончив юридическую школу, она год проработала секретарем уголовного суда округа Берген, после чего перебралась на место помощника прокурора. Последующие двадцать семь лет она продвигалась вверх по служебной лестнице на этом поприще: сначала стала старшим судьей, потом первым заместителем прокурора и наконец, после того, как три года тому назад ее предшественник вышел на пенсию, получила назначение прокурором. Это был тот мир, который она любила, и ее муж, судья по гражданским делам соседнего округа Эссекс, разделял ее чувства.

Сьюзен Олторп исчезла, когда Барбара проработала всего несколько лет. Как Олторпы, так и Кэррингтоны были семействами в городе известными, и потому дело расследовалось со всех мыслимых сторон. Невозможность раскрыть его или хотя бы предъявить обвинение подозреваемому номер один, Питеру Кэррингтону, была как кость в горле и для предшественников Барбары, и для нее самой.

Все эти годы она время от времени поднимала досье с делом Сьюзен Олторп и пересматривала — пыталась взглянуть на него свежим взглядом, обводила чьи-нибудь показания, ставила рядом с каким-нибудь выводом вопросительный знак. К несчастью, все это так ни к чему и не привело. Сейчас, сидя за столом, она припоминала кое-какие выдержки из протокола допроса Питера Кэррингтона.

Он утверждал, что в тот вечер довез Сьюзен до дверей ее дома.

«Она не стала дожидаться, когда я выйду из машины, поднялась на крыльцо, открыла дверь, помахала мне и скрылась в доме».

«И после этого вы больше ее не видели?»

«Нет».

«И что вы сделали потом?»

«Поехал домой. На террасе еще танцевали. Я весь день играл в теннис и очень устал, поэтому поставил машину в гараж и через боковую дверь вошел в дом, поднялся прямиком к себе в комнату и лег в кровать. И сразу же уснул».

«Ничего не видел, ничего не слышал», — подумала Барбара.

Любопытно, что про ту ночь, когда утонула его жена, он рассказал в точности то же самое. Она взглянула на часы. Пора уходить. Она должна была присутствовать в качестве наблюдателя на суде по делу об убийстве, и с минуты на минуту начнутся прения сторон. На этот раз личность убийцы сомнений не вызывала; вопрос заключался в том, признают ли присяжные подсудимого виновным в непредумышленном или же в предумышленном убийстве. Обычная семейная ссора переросла в драку, и теперь отцу троих малолетних детей грозила перспектива последующие лет двадцать пять — тридцать провести в тюрьме за убийство их матери.

Туда ему и дорога! Из-за него эти дети лишились всего, подумала Барбара, поднимаясь, чтобы отправиться в зал суда. Надо было соглашаться, когда ему предлагали двадцатилетний срок в обмен на чистосердечное признание. Рослая, всю свою жизнь сражающаяся с лишним весом, она знала, что коллеги за глаза зовут ее бронетранспортером. Она протянула руку к кружке и залпом допила оставшийся кофе.

На глаза ей снова попался снимок Питера Кэррингтона и его новоиспеченной жены.

— Вы уже двадцать два года гуляете на свободе с тех пор, как исчезла Сьюзен Олторп, мистер Кэррингтон, — произнесла она вслух. — И если вы когда-нибудь попадетесь мне в руки, клянусь, ни на какое снисхождение можете не рассчитывать. Уж я позабочусь, чтобы вам впаяли на полную катушку!

Две недели, которые мы провели в свадебном путешествии, были поистине идиллическими. Мы поженились так стремительно, что каждый день открывали друг в друге что-то новое, пусть даже это была какая-нибудь мелочь вроде того, что я никогда не прочь выпить чашечку кофе в неурочное время или что он обожает трюфели, а я на дух их не переношу. Я и не подозревала, как, в сущности, была одинока всю свою жизнь, пока в ней не появился Питер. Иногда я просыпалась ночью и лежала, вслушиваясь в его ровное дыхание, и мне самой не верилось, что я его жена.

Я любила его до безумия, и Питер, казалось, отвечал мне взаимностью. Когда мы с ним начали встречаться каждый день, он спросил:

— Ты точно уверена, что хочешь общаться с человеком, которого подозревают в двух убийствах?

Я ответила, что еще задолго до того, как познакомилась с ним, была абсолютно уверена: он просто жертва обстоятельств, — и что я представляю, какой кошмар он пережил тогда и все еще продолжал переживать сейчас.

— Так оно и есть, — кивнул он, — но давай лучше не будем об этом говорить. Кей, я так счастлив с тобой, что начинаю верить в будущее, верить, что настанет время, когда тайна исчезновения Сьюзен будет раскрыта и все поймут, что я не имею к нему никакого отношения.

Так и вышло, что во время нашего романа мы никогда не говорили ни о Сьюзен Олторп, ни о первой жене Питера, Грейс. О ком он мне рассказывал, так это о своей матери, причем с огромной любовью; они, без сомнения, были очень близки.

— Отец постоянно разъезжал по делам фирмы, а мама всегда его сопровождала. Но когда родился я, она перестала с ним ездить, — рассказывал он.

Наверное, это после того, как он потерял ее, в его глазах поселилась боль.

Во время медового месяца я слегка удивлялась, что Питер не звонит на работу и ему оттуда не звонят. Впоследствии я поняла почему.

Ворота виллы, которую снял Питер, осаждали папарацци, и, если не считать одной краткой вылазки на общественный пляж, мы все время сидели за забором. Каждый день я созванивалась с Мэгги, и она с неохотой признала, что истории про Питера исчезли со страниц таблоидов. Я уже начала надеяться, что расследование Николаса Греко зашло в тупик — во всяком случае, в том, что касалось Питера. Очень скоро выяснилось, что я выстроила себе замок на песке.

И вот мы вернулись домой. Мне очень странно было называть особняк Кэррингтонов своим домом. Когда мы миновали ворота поместья, мне вспомнилось, как я ребенком пробралась в часовню на втором этаже и тот трепет, с которым я в тот октябрьский день шла к Питеру на поклон с просьбой позволить мне провести у него в доме благотворительный вечер.

Когда мы летели назад, Питер с каждой минутой становился все молчаливее и молчаливее, и я забеспокоилась было, но решила, что понимаю причины. Ведь по возвращении он снова неизбежно оказывался в центре всеобщего внимания, скрыться от которого у Питера при его положении нет никакой возможности. Перед свадьбой я скрепя сердце уволилась из библиотеки, хотя очень любила свою работу. С другой стороны, я много думала, чем я могу помочь Питеру, и решила, что предложу ему почаще уезжать в командировки. Если главный объект расследования Греко не будет постоянно на виду, интерес к расследованию поутихнет. Я, разумеется, намеревалась путешествовать вместе с ним.

— Обычай переносить новобрачную через порог до сих пор сохранился? — поинтересовался у меня Питер, когда машина подъехала к парадному входу.

Я мгновенно почувствовала, что ему будет очень неловко, если я отвечу утвердительно, и задалась вопросом, переносил ли он через порог Грейс, когда они поженились двенадцать лет назад.

— Я предпочла бы войти с тобой в дом рука об руку, — ответила я и поняла, что такой ответ порадовал его.

После двух недель безоблачного счастья на Карибах в свой первый вечер в этом особняке я чувствовала себя до странности неловко. В честь нашего приезда Элейн от щедрот своих заказала изысканный ужин в фирме, специализирующейся на устройстве банкетов, и Барры были изгнаны в кухню. Вместо маленькой столовой с окнами на террасу она распорядилась накрыть ужин в огромном обеденном зале. К счастью, у нее хватило ума разместить нас за необъятного размера столом друг напротив друга, но в обществе двух официантов, готовых предупредить малейшее наше желание, мы оба чувствовали себя скованно и неловко.