От чужих берегов - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 69

• Предыдущая
• 69/108
• Следующая

Мое отражение в стеклах у здоровяка – смешное такое, искривленное, большая голова и крошечные ноги, и вообще меня перекосило. Говорит он спокойно, даже чуть скучновато. Никто из них не напряжен, рослый мужик, вооруженный SAW [11], американской версией бельгийского «миними», вообще в другую сторону уставился, что-то разглядывает.

– А я собирался лететь прямо из Индепенденса,– закинул я последний пробный шар.

Внутри все замерло: я знал ответ заранее, но боялся услышать его на самом деле, все же надеялся на что-то другое, вроде «как хотите» или даже «подожди, сейчас уточним». Но ответ был с совпадением в сто процентов по отношению к лекалу.

– Нет, там топлива мало, здесь все равно дозаправишься,– решительно ответил здоровяк.

Бледное лицо, бородка «готи», очки у него вообще синие, зеркальные. Руки скрещены на немалом животе, но видно, что не рыхлый он, мощный, бороться с таким возьмешься – задавит. Говорит уверенно, но у меня уже в голове красный сигнал тревоги вспыхивает с частотой стробоскопа. Внутри пустота, и поднимается волна какой-то веселой злости. Шансов мало, но что делать дальше – уже ясно.

Преподобный что-то задумал.

Преподобный вчера ел глазами девочку и чуть не слюни ронял, поэтому нетрудно догадаться, что он задумал.

Они хотят, чтобы мы разделились. Опасаются моей реакции на «беседу»?

Почему надо опасаться моей реакции? Он задумал плохое?

Если мы заподозрим что-то плохое, что станем делать? Протестовать, возмущаться, перепробуем все относительно мирные способы, потом, возможно, перейдем к агрессии.

Ждут ли от нас агрессии сейчас? Безусловно, нет – мы не сказали вслух ни слова протеста.

Успеют они среагировать, если я начну первый, без лишних слов? Если не первый, то точно успеют. Скорее всего, у них появится новый «грешник» для смолы и перьев – верующие будут в восторге.

А если все же первый? А мы проверим.

– Ну как скажешь! – сказал я громко и отчетливо, увидев краем глаза, как слегка дернулась Дрика при этих словах – она поняла.

– Сумки возьму,– сказал я, кивая в сторону нашего «обменного фонда», лежащего на земле.

Тучный просто коротко кивнул, толстые и мощные его руки даже на миллиметр не придвинулись к висящему на боку автомату. Они ничего от нас не ожидали. Пулеметчик даже смотрел куда-то в другую сторону. Бунты начинаются не так. Бунты начинаются со споров и претензий.

Современные автоматы, исключая наш родной «калашников», для рукопашной не предназначены. И с трехточечной подвески драться ими тоже несподручно. Поэтому Маркус просто получил ногой в солнечное, каблуком, с ходу, со всей дури, на которую я был способен, а дури у меня много. И выбыл из списков противостоящих нам противников.

Запомнился только открывающийся в удивлении рот здоровяка. Пуля ударила его в переносицу, сломав очки пополам. Странно, что я так точно попал: я начал стрелять почти не целясь, полагаясь на то, что с такой дистанции все равно не промахнусь, но так…

Они стояли почти на одной линии от меня, когда я сместился к Маркусу,– так получилось. И они действительно не ждали. Я просто провел по ним длинной очередью, на половину магазина примерно, следя больше не за прицелом, а за тем, чтобы ствол не увело. Промахиваться трудно с такого расстояния – это как ножом тыкать. Автомат трясся в руках, гильзы летели струйкой, по плавной дуге. Второй, стоящий за толстяком, тоже свалился почти сразу от нескольких пуль, в грудь и шею. Третий поймал все в грудь, в бронепластину. «Плэйт-карриер» [12]его защитил, но дыхание все же сбил, не дав быстро вскинуть автомат.

Пулеметчик в это время дернулся в сторону, пытаясь вскинуть свое неповоротливое оружие, и, споткнувшись, завалился на асфальт. Периферийным зрением я увидел Дрику, стоящую в классической стойке для ведения огня из автомата – так, как я ее учил. С пламегасителя часто срывались хвосты пламени, она стреляла уверенно и ловко, как стреляют люди, кому оружие так же привычно, как собственные руки. Не срываясь в истерику длинных очередей, не делая пауз, чтобы убедиться в результате. Это и называется «огнем на поражение». Окончательное поражение, насмерть.

Это произошло так быстро, что я даже не стал в него стрелять, вновь открыв огонь по тому, которого поначалу защитил бронежилет. Тот дернулся, крутанулся на подгибающихся ногах – и осел, грузно завалившись набок. Дрика, кажется, тоже успела в него выстрелить.

Два «хамви», наверняка заправленные. За руль – и ходу… Нет, не так, другая мысль была… до этого. Помню, что удачней… в башке одновременно бардак и какая-то кристальная ясность мышления. Это как так сочетается, интересно?

Шаг в сторону, к Маркусу, ни за что получившему и сейчас пытающемуся поймать дыхание, без особого успеха, впрочем.

– Ключ! Ключ от «барона», который тебе отдали вчера! Где? Быстро!

Точно, вот оно… как там было? «Заправлен и загружен»?

– Ключ!

Смотрит непонимающе. Да он же в карман его совал, я помню. Я даже сейчас его вижу, через натянувшуюся ткань брюк. Пистолет в левую, чтобы не дернулся – он до сих пор вооружен,– рывком его набок, правой рукой в карман. Есть! Маленький блестящий плоский ключ с белой бирочкой на такой забавной, словно из крошечных шариков, цепочке. И бортовой номер на ней написан, кривоватыми синими буквами.

– Вставай, Маркус, хватит отдыхать! – потащил я его за шиворот, продолжая, впрочем, держать под прицелом.

Огляделся. К нам не бежали, хотя люди в разных местах аэродрома были. Это правильно: зачем к нам бежать? Охрана далеко, у самого периметра, им пока понять надо, что делается, а кто не охрана, тот погодит, сам под пули лезть не станет. Но в любом случае – у нас секунды лишней нет. Может быть, вообще нет, даже не лишней, но будем надеяться, что есть.

Короткий взгляд в сторону трупов, мучительная мысль о том, что столько добра пропадает! И наши сумки. Мой «зиг» в конце-концов!

А, ладно, жадность фраеров губит, это даже дети знают. Добра нахапаешься, а время потеряешь, и кто-то догдаливый грузовик поперек полосы поставит – вон их сколько на стоянке, и все на ходу. И люди рядом.

Маркус поднялся на ноги с грехом пополам, все еще неспособный нормально дышать, согнутый «перочинным ножиком», держащийся за живот, и я вытащил у него из кобуры армейскую «Беретту М9», отшвырнув ее в сторону.

– Бегом, к самолету! – толкнул я его.– Бегом, шевели задницей!

Сомневаться в том, что я готов его убить, Маркус не стал. Я у него на глазах застрелил нескольких человек, и это его убеждало, хотя именно в него стрелять я был не готов, и если бы он полез в драку, то я бы не выстрелил. Но и разубеждать не стал. Он старательно шевелил заплетающимися ногами, хватал воздух ртом и – вот ирония – понемногу «продышался», именно пробежки ему, видать, и не хватало. Ну и я его за шиворот тащил изо всех сил.

– В кабину, быстро! Дрика, за ним! Держи на прицеле: глазами моргнет – стреляй.

Надо его так посадить, чтобы все зеваки видели. Они видят трупы на бетоне, видят кровь, которая на сером разлилась ярко-рубиновыми лужами, видят все, просто не вмешиваются. У многих есть рации – наверняка докладывают, паникуют и сообщают, что главный на аэродроме – в заложниках.

А Дрика совсем с ума сошла, с цепи сорвалась, губы сжаты, лицо злое, убьет любого, кто на пути окажется. Впервые дошло по-настоящему, что ее ожидало? Женское взыграло? Это хорошо – в иных обстоятельствах оно сильней мужского, главное, на правильные кнопки нажать, как Преподобный сделал. Задень женщину, пусть даже такую еще незрелую, как эта голландка, за то, за что задевать нельзя,– и ты покойник.

Маркус все это чувствовал, старался быть тихим и незаметным. В кабине сумки, в сумках ящики. Прямо на полу автоматы, завернутые в брезент. Ты гля, компенсация за оставленный и брошенный «обменный фонд».

Вперед, на пилотское место, слева… так, ключ куда… тут вообще тумблер перекидной, никакого ключа не надо.

• Предыдущая
• 69/108
• Следующая