Русские банды Нью-Йорка - Костюченко Евгений Николаевич Краев - Страница 43

• Предыдущая
• 43/72
• Следующая

С реки послышались слаженные гребки нескольких весел. В расходящемся тумане качались факелы.

— Эй, на шхуне! Что у вас за пальба? Что случилось?

Илья перегнулся через борт и крикнул слабеющим голосом:

— Зовите полицию, здесь трупы!

— А чего нас звать, — засмеялись в подошедшей шлюпке. — Мы уже тут.

Расплющенная пуля застряла в грудной мышце, так и не пробившись меж ребрами. Врачи сказали, что это удивительный, небывалый случай. Они впервые встретили пациента, пережившего выстрел в сердце.

Илья мог бы удивиться еще больше — он и не догадывался, что в нем сидит пуля, пока ее не вытащили и не показали ему. Но самым поразительным было другое. Первым человеком, который навестил его в тюремной больнице, стал Рой Сильвер.

— Не думал, что ты выкарабкаешься, — сказал Большой Босс. — Даже не знаю, стоит ли этому радоваться.

— Почему я в тюрьме? — спросил Илья.

— Это еще не тюрьма. Даже для убийц есть место под крылом правосудия. Следствие только началось. Правда, улик слишком много. Но их можно толковать по-разному.

— Какие, к черту, улики? Разве в Нью-Йорке принято сажать человека только за то, что он не дал себя убить? И это называется правосудием?

Сильвер прошелся по тесной комнатке с зарешеченным окном, приоткрыл дверь и сказал кому-то:

— Прогуляйтесь по коридору.

Затем снова подсел к койке Ильи.

— Видишь ли, Билли, любой человеческий поступок можно рассматривать с разных точек зрения. В Нью-Йорке таких точек зрения — около ста тысяч. Примерно столько жителей этого города знают о том, что ты натворил, и у каждого из них свое мнение. Некоторые из них будут твоими присяжными. Они могут отправить тебя на виселицу, но могут и оставить в живых. Тогда ты из убийцы превратишься в героя.

— Ну, и от чего зависит их решение? — спросил Илья.

— От меня, — ответил Рой Сильвер. — Я еще не знаю, как с тобой поступить. Мне, конечно, очень понравилась эта сказка о том, как ты выслеживал «речных крыс», как попался к ним в лапы и как сражался, защищая мой груз. Присяжным тоже понравится. Но дело в том, что я отличаюсь не только от двенадцати присяжных, и не только от ста тысяч жителей — я отличаюсь от всех тем, что не верю в сказки.

— Мне плевать, верят мне или нет. — Илья отвернулся к стене.

— Тебе повезло, — ровным голосом продолжал Большой Босс. — Ты убил не всех. Тот, кого ты связал, сейчас дает показания. Валит все на покойников, а полиция еще ему подсказывает. Получается, что они грабили примерно по два судна за ночь в течение года, и унесли добычи на миллион долларов. Очередная сказка. Но она тебя может спасти. Вот только не знаю — надо ли тебя спасать?

— Мне плевать, — повторил Илья.

— Рассуди сам. Если б мальчик, которого ты вытащил со дна сточной канавы, вдруг начал бы у тебя воровать…

— Что я у тебя украл? — Илья повернулся к нему так резко, что всю грудь пронзила боль. — За такие слова принято отвечать…

— Ладно, я отвечу за эти слова, когда мы будем в другом месте, — беззлобно усмехнулся Сильвер. — А пока подумай, как себя вести со следователем. Он стоит в коридоре и ждет, когда я закончу тебя наставлять. Наверно, я должен тебя выгораживать. Моей репутации может повредить, если я дам повесить кого-то из моих людей. Весь вопрос в том — считать ли тебя моим человеком?

— Я работал в твоем кабаке и дрался с пикетчиками на твоих пирсах, — сказал Илья. — И я задержал пиратскую шхуну, набитую под завязку товарами, украденными у тебя. Ты можешь считать меня кем угодно. Но у суда не будет сомнений в том, чей я человек.

— У суда никогда не бывает сомнений. Потому что суд верит мне, и только мне. — Большой Босс направился к двери, но остановился на пороге, оглянувшись: — Одного не могу понять. Ты же еще ребенок. Как ты мог так хладнокровно лишить жизни стольких людей? В чем секрет такой жестокости?

— Никакого секрета, — ответил Илья. — Просто для меня они не люди, вот и все.

Следователь Каннингс целый час задавал ему вопросы, на которые Илья уже сто раз отвечал береговой охране. Затем он куда-то вышел и вернулся с новой стопкой бумаги. На них уже было что-то написано, и он принялся спрашивать Илью, сверяясь с этими листками. Но теперь вопросы не касались дела.

Как давно он знает Джейка Андерсена по кличке «Выдра»? Знаком ли он с Костасом Ламврокакисом? Когда они последний раз виделись? При каких обстоятельствах? На какие доходы существовал Джейк? Были ли у него родственники или знакомые? Встречался ли с ними Илья? Не собирался ли Джейк Андерсен переехать на Юг? Ведь он из Луизианы, не так ли?

— Откуда мне знать, — устало ответил Илья.

— Надо было знать, — назидательно произнес Каннингс. — Например, лично я знаю абсолютно все о людях, с которыми веду общие дела. Иначе просто нельзя. И если бы такой человек, как Андерсен, предложил мне отправиться на лодке по ночному Гудзону, я бы ни за что не согласился.

— А он и не предлагал. Это была моя затея.

— Да, я помню. И все же… — Следователь переложил листки в папку. — С тобой хочет переговорить капитан Салливан из береговой охраны. Я не стал ему возражать, но имей в виду, Остерман — тебе лучше не распространяться об этой беседе. Салливан будет выступать свидетелем на суде. Если присяжные узнают, что он тебя навещал, его показания будут играть против тебя.

— Мне плевать.

Ему и в самом деле было безразлично, что там решат какие-то присяжные. Виселица его не страшила. Она означала всего лишь, что на ней закончится эта комедия с судом. Смерть принесет облегчение, потому что жизнь становилась все более тягостной, невыносимой, да и ненужной.

Он не мог избавиться от мучительно гадкого ощущения в правой руке. Просто содрогался чуть не до рвоты, вспоминая, как застрял топор в ключице этого бедолаги-пирата. Теперь он знал, что убитого звали Фредди Бэнкс, что у него осталось четверо детей, и что на пиратскую шхуну его наняли за три дня до роковой ночи.

А перед этим Бэнкс работал на картонной фабрике, рубил выкройки для коробок. Но его уволили, и вместо него приняли двух женщин, иммигранток из Австро-Венгрии, потому что двум женщинам можно было платить меньше, чем одному мужчине…

Все это Илье поведал следователь Каннингс. Зачем? Наверно, пытался вызвать раскаяние в содеянном, чтобы подследственный стал немного более разговорчивым. Не получилось. Илья по-прежнему отвечал односложно, и без запинки повторял свои показания.

Он думал, что капитан Салливан тоже начнет приставать с расспросами. Но ошибся.

Капитан береговой охраны был похож на моржа — лысый, красный, морщинистый, с лохматыми бровями и длинными усами. Он принес Илье коробку сигар.

— Мы с парнями решили, что тут у тебя трудно с табаком… — начал он, глядя в сторону. — Вот, будем подбрасывать, пока тебя не выпустят.

— Спасибо. Но я не курю.

— Ну и не кури. Будешь угощать. Это даже лучше.

— Кого угощать? Следователя?

— Мало ли кого… — Капитан поправил край одеяла, подоткнув его под ноги Ильи. — Сторожей, к примеру. Чтоб добрее были. В тюрьме люди ценят хорошее отношение больше, чем на воле.

— Ну, и зачем мне это нужно, хорошее отношение сторожей? — насмешливо спросил Илья, пряча коробку под подушку. — Чтоб лучше сторожили?

— Хотя бы и так. Ты хоть знаешь, чья это шхуна? Настоящий владелец — Джонни Француз. И он уже поклялся, что сам вздернет тебя. Сильно ты его огорчил, парень. Чарли Помойку, говорят, тоже ты уделал?

Илья промолчал.

— Так знай, что Чарли работал на Француза, — продолжил Салливан, не дождавшись ответа. — А Томми Косой, которому ты напильник в горло засадил? Это ж его самый ближайший подельник, Француза. По всем делам вместе проходили, вместе и отмазывались. У нас с парнями даже уговор был. Попадется кто-нибудь из них — живыми до берега не дойдут. Троих наших подстрелили, мерзавцы. И ничего им не сделаешь… Наше начальство, видать, кормится с французовой руки. Вот и думай, надо тебе угощать своих сторожей хорошими сигарами, или пусть их угощает Француз.

• Предыдущая
• 43/72
• Следующая