Сказки на всякий случай - Клюев Евгений Васильевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/52
• Следующая

Плюшевая Скатерть, то и дело поглядывая на своё отражение, выбирала самый непринуждённый изгиб, чтобы им и встретить новый день.

Кожаное Кресло, которому кто?то сказал, что у него красивый профиль, размещалось перед Зеркалом под определенным углом — точно в профиль.

Тяжёлая Штора приосанивалась и начинала выглядеть почти бодро — во всяком случае, хоть не провисала, как это обычно случалось к концу дня.

Книжный Шкаф встряхивался — и книги быстро выстраивались в ровные ряды.

Короче говоря (а короче и нужно, поскольку в комнате было невероятное количество самых разных предметов — и все их тут ни за что не перечислить!), с утра каждый приводил себя в полную готовность, чтобы как нельзя лучше соответствовать своему положению и назначению перед лицом предстоящих событий.

Но в одно хмурое утро Плюшевая Скатерть, привычно заглянув в Зеркало, не увидела там Плюшевой Скатерти. Испуганно отпрянув от Зеркала и похлопав Кожаное Кресло кистью по спине, она шёпотом произнесла:

— Кажется, я умерла.

— Едва ли, — сонно потянулось Кожаное Кресло. — Мёртвые не просыпаются так рано.

— Я не отражаюсь в Зеркале! — пропустив это замечание мимо ушей, тихо запаниковала Плюшевая Скатерть, а Кожаное Кресло буркнуло:

— Это ещё что за глупости!

Но тут оно заглянуло в Зеркало и — не увидело там Кожаного Кресла.

Тяжёлой Шторы и Книжного Шкафа в Зеркале тоже не оказалось. В Зеркале не оказалось вообще ничего. Зеркало было совершенно пустым.

А когда страсти в комнате распалились не на шутку, это совершенно пустое Зеркало спокойно сказало:

— Минутку внимания. Я хотело бы сделать одно заявление.

Все сразу зашикали друг на друга и притихли.

— Значит, так… — откашлялось Зеркало. — Мне уже, как некоторые из вас знают, немало лет — и признаюсь вам, что за долгую мою жизнь во мне уже довольно всего наотражалось. Я собирало и собирало в себе эти отражения, и, в конце концов, их скопилось слишком много. Сегодня ночью я внезапно поняло, что столько отражений мне больше не удержать. Поэтому я было вынуждено стереть все старые отражения, а когда сделало это, то почувствовало необычайную лёгкость. И с этого момента больше не хочу отражать ничего.

— Вообще ничего? — еле слышно прошелестела Плюшевая Скатерть.

— Вообще.

Тишина в комнате сделалась такой напряжённой, что стало отчётливо слышно, как далеко в Африке из одного конца джунглей в другой пролетела муха цеце.

— Это очень печально, что Вы так сильно устали, — общим тяжёлым вздохом вздохнула за всех Тяжёлая Штора.

После её вздоха в комнате долго не было слышно ни единого звука.

— А может быть… — тихо предложило наконец Кожаное Кресло, — может быть, если Вам тяжело отражать сразу всех, Вы согласились бы отныне отражать только некоторых?

— Кого, например? — устало спросило Зеркало.

— Например… Плюшевую Скатерть, — прошептало Кожаное Кресло и покраснело просто?таки всей своей кожей. — Она такая красивая!

Плюшевая Скатерть всплеснула кистями: Кожаное Кресло никогда прежде не говорило ей ничего подобного.

— А если в Вас останется немножко места, — робко поддержал Кожаное Кресло Книжный Шкаф, — не смогли бы Вы отразить ещё и Тяжёлую Штору: у неё такие благородные формы…

Тяжёлая Штора, услышав это, даже чихнула от неожиданности. Она и не подозревала, что кто?нибудь в этой комнате находит её формы благородными!

— И ещё… — сказала вдруг Тоненькая Вазочка на столе, — допустим, у Вас останутся хоть какие?то силы… а много сил на это не потребуется, — отразите, пожалуйста, вот этот Букетик Незабудок. Он совсем свежий — и если его сейчас не отразить, то потом может быть уже поздно…

— У меня тут тоже вот маленькая просьба… — тихо начал из самого дальнего угла Дедушкин Портрет. — Если не трудно… отразите, пожалуйста, хоть на минутку Бабушкин Портрет — пусть даже только родинку на правой щеке… этого вполне достаточно.

— И вон того Маленького Всадника на картине… он такой отважный! — совсем уж почти неслышно пролепетала Фарфоровая Кукла за стеклом в шкафу.

— И меня, меня не забудьте отразить, — подхватил только что проснувшийся и ещё ничего не успевший понять Позолоченный?Торшер?под?Красным?Колпаком, — я тут самый красивый!

Зеркало вздохнуло, медленно оглядывая всех, кто был в комнате. Ну, что ж тут скажешь… возраст возрастом, а дело делать надо! Потускневшая поверхность дрогнула, и на ней один за другим начали по очереди проступать Плюшевая Скатерть и Кожаное Кресло, Тяжёлая Штора и Книжный Шкаф, Тоненькая Вазочка на столе и Букетик Незабудок, Дедушкин и Бабушкин Портреты, Маленький Всадник на картине и Фарфоровая Кукла…

Только Позолоченный?Торшер?под?Красным?Колпаком не проступил на потускневшей поверхности… так, словно никакого Позолоченного?Торшера?под?Красным?Колпаком и не было в комнате.

Все волны только и делают, что спешат к берегу.

Гм… за исключением, конечно, тех, которые спешат в прямо противоположную сторону — от берега.

Хотя, вообще?то, конечно, понятно, что на самом деле это одни и те же волны, только сначала они спешат к берегу, а потом назад, от берега. А может быть, это и совершенно разные волны… только боюсь, что разобраться в этом вопросе мы с вами не сумеем. Да нам оно и не нужно.

Речь у нас всего?навсего и пойдёт об одной?единственной волне — спешившей именно к берегу. Причём очень спешившей. И к тому же крохотной. Мы так и будем её с вами называть: Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу. И ничего, что это немножко длинно — тем более для крохотной волны. Зато такого имени больше ни у кого нет.

Ну так вот.

Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу настолько спешила к берегу, что многих это даже удивляло. Одной из многих была Толстая Розовая Медуза, которая лениво покачивалась на воде и напоминала пять кило холодца, выброшенного в море. Увидев Крохотную?Волну?Очень?Спешившую?к?Берегу, Толстая Розовая Медуза вяло всплеснула руками?или?что?у?неё?там?было и булькнула:

— Вот ненормальная?то!

А когда Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу пробегала мимо неё, спросила как ни в чём не бывало:

— Вы спешите?

— Ещё как спешу! — запыхавшись, ответила Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу и вежливо извинилась перед Толстой Розовой Медузой за то, что в спешке не может уделить ей достаточно внимания.

Но Толстая Розовая Медуза, не обратив на её извинения никакого внимания, спокойно продолжала разговор:

— По делам или… или так?

— Не знаю, — призналась Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу. — Просто… просто меня влечёт к берегу. — И почти уже побежала дальше.

— Секундочку! — остановила её Толстая Розовая Медуза. — Кто влечёт?

— Непреодолимая сила! — чуть не плача ответила Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу, не способная более сдерживать себя и даже завиваясь на кончике, словно это была большая волна.

— Странно! — сказала Толстая Розовая Медуза. — А меня почему?то никто не влечёт…

Но от Крохотной?Волны?Очень?Спешившей?к?Берегу уже и след простыл. Поёживаясь в похолодевшей воде, Толстая Розовая Медуза пожала плечами?или?что?у?неё?там?было и вывалилась за пределы этой сказки.

А Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу опять изо всех сил заспешила к берегу. Она и правда не знала зачем. Ей казалось, что нет большего счастья, чем хотя бы на минутку прикоснуться к полоске песка… или, может быть, даже навсегда остаться на берегу. Хоть Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу, конечно, понимала, что волны — всё равно, большие они или маленькие, — на берегах никогда не живут, но она, тем не менее, почему?то была уверена в том, что родом именно оттуда… с далёкого — ах, далёкого! — берега. И что — если, разумеется, напрячь память посильнее, — она могла бы даже вспомнить, как там, на берегу, жилось — давно, в детстве…

Но, сколько Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу ни напрягала память, ей, увы, так и не удавалось вспомнить, как он выглядит, этот далёкий берег. Между тем непреодолимая сила сама несла её туда — и Крохотная?Волна?Очень?Спешившая?к?Берегу была уже почти уверена, что сумеет добежать… и пусть даже не остаться там, на песке, а только коснуться его. И пусть даже не коснуться, а только взглянуть — из?да?ле?ка.

• Предыдущая
• 39/52
• Следующая