Бумажные книги Лали - Кнорре Федор Федорович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/39
• Следующая

А в крошечной, покрытой в этот час вечерней тенью точке земного шара, в большом городе, в одном из тысяч его строений, в ветхом зале сидела на облезлом троне короля Лира девочка, вокруг нее была тишина, и все смотрели на нее, потому что она заговорила, водя пальцем по строчкам громоздкой старой книги. Медленно, почти по складам, она прочитала странную первую фразу:

— «Не желаете ли, добрые люди, послушать прекрасную повесть о любви и смерти? Это повесть о Тристане и королеве Изольде, послушайте, как любили они друг друга, к великой радости и к великой печали, как от того и скончались в один и тот же день — он из-за нее, она из-за него». — Лал и остановилась со вздохом, и именно в этот момент над ее головой ожили, и вспыхнули, и зажужжали пчелки сразу двенадцати полушарий, в которых с неуловимой быстротой понеслись спиральки, цветные точечные огоньки, а в зрительном зале люди тихонько ахнули, шевельнулись, торопливо перевели дыхание и замерли, с каким-то изумлением и жадным вниманием слушая долгое молчание девочки, точно боясь упустить хоть мгновение струящегося света и тревожной прелести тихой музыки, неудержимо возникавшей в них самих.

Медленно потекла над замершим залом старого театра древняя повесть о бесконечных злоключениях, о доблести и подлом коварстве, о подвигах верности, о горестях и горьком счастье давно умолкших сердец, волной горячей крови стучащих снова, спустя тысячелетия, в бесчисленных вновь рожденных человеческих сердцах.

— "Тристан был слишком слаб, чтоб оставаться на Пенмархской скале, и уж много дней лежал в комнате, вдали от берега, плача по Изольде… Наконец ветер окреп и показался долгожданный белый парус.

Другая Изольда подошла к ложу Тристана и сказала ему:

«Друг, Каэрдин возвращается, я вижу его судно в море».

Тристан затрепетал:

"Скажи-ка, какой на нем парус? " — Потому что белый парус обозначал, что на корабле плывет его Белокурая Изольда, и это одно его могло исцелить.

Тогда-то Другая Изольда и отомстила:

«Я хорошо рассмотрела парус. Знай же, что он совсем черный!»

Тристан повернулся к стене и сказал:

«Я не могу больше удерживать свою жизнь», — и испустил дух.

И во всем замке заплакали рыцари, товарищи Тристана…"

Длился странный вечер в заброшенном театре. Где-то во времени раскачивался воображаемый маятник, отсчитывая минуты, часы и месяцы, все сокращая недолгий остаток Срока маленькой планеты, но в зале уж никто о нем не помнил.

Лали прочитывала несколько фраз и останавливалась, чтобы все себе ясно представить, как будто старалась справиться с охватившим ее удивлением перед открывшейся ей картиной.

«…В раскаленном мареве бесплодной пустыни возникала, покачиваясь, длинная цепь шагающих верблюдов, и жара все усиливалась, все медленнее шагали животные, и люди уже отчаялись спасти свои жизни из-за томившей их жажды и зноя, когда среди пустыни возник перед их глазами прекрасный город, весь из серебра, и, едва они вошли через ворота в его пустынные улицы и базарные площади, как будто только что покинутые пестрыми толпами людей, на них повеяло нежным ветерком и благоуханным запахом, их глазам представилось множество деревья ев, спелых плодов, поющих птиц и чистых потоков…»

И вслед за тем Снежная Королева в вихре снега неслась к своему ледяному дворцу, где замерзали сердца людей…

И снова Гарун-аль-Рашид знойной звездной ночью крался тесными переулками сказочного Багдада на звук лютни и нежного голоса, приводящего, в волнение и звучавшего за запертыми воротами и железными решетками в загадочном и, таинственном саду, наполненном запахом апельсиновых цветов и журчанием фонтанов…

И двое бедных лесорубов, возвращаясь домой, пробирались через густой сосновый бор. Была зимняя ночь, и стоял лютый мороз, на земле и деревьях лежал толстый снежный покров. И когда они приблизились к горному водопаду, то оказалось, что он неподвижно застыл в воздухе. И тут они увидели, как покатилась по небосводу необычайно яркая звезда, и так началась сказка о жестокосердом Звездном мальчике.

И, едва она подошла к концу, через минуту после того, как Лали перевернула еще одну страницу большой старой книги, уже покорная замухрышка Золушка смывала копоть со своего печального личика и вдруг становилась ослепительной красавицей, но только до двенадцати часов ночи… И вот под фырканье сестер и зевки придворных волшебный башмачок как влитой, вскакивал и облегал ее маленькую грязную ступню, робко вылезшую из деревянного башмака, набитого соломой, и надменный царедворец, сорвав шляпу с перьями со своего курчавого парика, низко склонился перед чумазой девчонкой, только что копошившейся на коленях у закопченного очага. Застенчиво просиявшее лицо Золушки как будто стояло в воздухе, и все сердца наполнялись счастьем торжества ее невозможной, бесконечно далекой от всякой возможности, но все-таки сбывшейся мечты.

Ребятишки помладше ликовали в простодушном восторге от того, что так опростоволосилась злющая мачеха. Эта живучая, вековечная, как Баба-Яга, спутница бесчисленных детских жизней на протяжении тысячелетий. Девочки постарше распрямляли согнутые спины, вздергивали подбородок и очень хорошели. Они были увлечены не меньше мелюзги. Конечно, непохоже это было на то, что видели ребятишки. Сверкающее торжество Золушки светило им не в том, конечно, что Принц ввел ее за руку в парадную дворцовую залу. Нет, ведь это она дала ему силу и волю отряхнуть с себя всю позолоту залы, отбросить весь мусор его придворного и королевского недолговечного величия и, следом за ней, переступить через порог поистине волшебного мира, оставив позади все герцогские мантии и короны, как лоскуты и размалеванные маски ночного карнавала. Одному из всей несметной толпы никчемных, всеми позабытых принцев и королей — ему дано навсегда остаться Принцем, которого ввела в бессмертную сказку Золушка…

Словом, каждый в зале видел все по-своему, и каждому представлялось свое. Но видели все.

Званый вечер с ужином в честь гостей из Центров Связи «Джомолунгма» и «Финстерхорн» подходил к концу.

Робби бесшумно носился вокруг стола, проворно собирал грязные тарелки, на ходу засовывал их, как кенгуру своих детенышей, в сумку у себя на животе. Исчезал на кухне, мгновенно появлялся оттуда снова и, с быстротой и точностью жонглера расставив, почти разбросав по чистой тарелке на каждый прибор, уже с неторопливо торжественностью подносил и ставил новое блюдо.

— Очень, очень вкусно! До чего удивительно приготовлено! — приятно почмокивая, искренне изумлялся Сью-Сиу.

— Хорошо сказано, — самодовольно отзывался Робби и, едва слышно замурлыкав мазурку, с разгону вылетал опять на кухню.

— В самом деле, ваш маленький робот просто чудо! — делая комплимент хозяйке, изысканно-вежливо добавил Финстер.

Мачеха слегка покраснела от удовольствия:

— Очень приятно слышать! Вы знаете, это единственная маленькая роскошь, которую мы себе позволяем — иметь домашнего роботика самого высшего, самообучающегося класса.

— Звукоанализатор у него великолепный. В прошлом году он включил водопровод и поднял тревогу по всему городу. Обнаружив в воде едва заметное отклонение от нормы… Примесь свинца, кажется. А вино? Ему считанные секунды требуются, чтоб определить срок выдержки вина, сорт винограда, место и месяц сбора урожая.

— Он любит, когда его хвалят, — сказала Лали, облизывая сладкую ложечку.

— Лали, воздержись! — Мачеха снисходительно пожала плечами, отчего переливчатые складки побежали по красивой материи ее нарядного платья. — Вечно ты фантазируешь. Ты ведь отлично понимаешь, что электронная аппаратура не может любить или не любить.

— Она хотела сказать, что он положительно реагирует на сигналы одобрения. Это в пределах его схемы.

— Ага-а… — вяло промямлила Лали, не желая спорить. — Но он до чертиков любит самообучаться, и тут иногда прямо рот разинешь.

• Предыдущая
• 19/39
• Следующая