Это было жаркое, жаркое лето - Князев Алексей - Страница 46

• Предыдущая
• 46/183
• Следующая

Желябов так и не уехал в тот раз домой, но позже с облегчением поведал, что ему неслыханно повезло с женой, которая уже спала, наглотавшись таблеток, и прославлял при этом такую полезную порой штуку, как мигрень… Оставшуюся часть ночи Мышастый помнил как-то отрывочно, словно ему прокручивали кинофильм, неудачно смонтированный каким-то мало того что совершенно неопытным, но ко всему прочему тотально пьяным киномонтажником-практикантом, после выпитой бутылки водки безбожно перепутавшим начало, конец, и зачем-то напрочь выкинув при этом середину…

Ему четко врезались в память только несколько основных моментов, наподобие: зайдя случайно не в свою спальню, он неожиданно обнаружил Воловикова, истово занимающегося куннилингом и не успел даже этому удивиться, хотя никогда не подозревал в том подобного рода скрытых талантов. Не удивился, потому как просто не успел этого сделать — его босая почему-то нога в этот момент попала в какую-то неприятно-холодную лужу и нагнувшись, тупо разглядывая неожиданное водное препятствие, оставленное в дверях и предназначавшееся, очевидно, непрошенным гостям, он с удивлением констатировал, что эту загадочную лужу просто-напросто кто-то нассал…

Следующие отрывочные воспоминания заключались в том, что через некоторое время, выйдя зачем-то в ванную комнату, он застал там Желябова, спящего непосредственно в ванне, с остывшей, как он убедился, зачем-то потрогав ее пальцем, ледяной уже водой, а его подруга, голая до пояса, но при этом почему-то одетая в свитер, валялась там же, на полу, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом с размазанной косметикой в резиновую штуку на деревянной ручке, которой обычно пробивают засорившийся сток…

Далее его калейдоскоп быстро провертел какие-то скоротечные, не успевавшие укладываться в сознании картинки, словно выхваченные из освещаемой фотовспышкой тьмы: кто-то уснувший на туалетном седалище, почему-то закрытом при этом верхней крышкой и при распахнутых дверях туалета; чьи-то весьма неаппетитного вида тощие ягодицы, неистово дергающиеся на других, гораздо симпатичней и покрупней размером; кто-то — кажется Сидорчук — допивающий остатки шампанского прямо из горла и зачем-то грохающий бутылку об стену… Пьяное бормотание девицы, уснувшей за столом и еще пытающейся декламировать в таком состоянии какие-то стихи — вроде бы даже Маяковского, а может, ему это только показалось… И его поиски своей куда-то запропастившейся избранницы Люды и усугубляющие их мрачность тщетные попытки вспомнить — отымел он ее или же еще нет?.. Он совершенно об этом позабыл, хотя ему очень важно было это вспомнить, ведь завтрашнего дня не существовало, была только одна бесконечно длинная ночь, было только сегодня, сейчас, сию секунду…

Но что ему запомнилось очень четко — почему-то во время всей этой вакханалии непрерывно горел свет. Везде, где только было подведено электричество, на всей этой долбаной даче непременно горел свет. Яркий, ослепительный свет…

Пробуждение было мучительно трудным, очень трудным, но рано или поздно это должно было произойти… Изо всех щелей подобно тараканам стали выползать чуть живые участники пиршества. Большей частью это касалось пожилых сластолюбцев — девушкам, со свойственной молодым организмам способностью к быстрому восстановлению, было значительно легче. Через некоторое время, уяснив поставленную перед ними задачу, они уже сновали из комнаты в комнату со швабрами и тряпками, наводя хоть какой-то мало-мальский порядок. Вернувшийся с кухни Сидорчук выдал неутешительные результаты произведенной в холодильнике ревизии:

— Ни хрена у нас больше нет…

Воловиков с Желябовым промолчали, словно их это не касалось — видимо просто не было сил даже говорить, а Мышастый, у которого в голове поселился какой-то маленький сказочный кузнец, весьма сноровисто долбивший своим молотом по наковальне, от чего его многострадальная голова чуть не раскалывалась на куски, наливаясь внезапной яростью на все эти американские или какие-бишь-еще-там системы, не позволяющие его друзьям опохмеляться с утра и поэтому обрекающие их на страдания, вдруг громко гаркнул, заставив друзей поморщиться от неожиданного, неприятно отозвавшегося в похмельных головах звука:

— Системы, говорите, американские?! А вот хрена! Я вот вам сейчас покажу все ваши дурацкие американские системы!..

И не обращая никакого внимания на удивленно разинувших рты приятелей, не понявших о чем он вообще говорит и прикидывающих, не сошел ли он просто с ума от жестокой алкогольной интоксикации, нашел взглядом мобильник, который оказался почему-то засунутым в опустевший кувшин из под морса, стоящий на столе. Решительно его схватив, он принялся вызывать своего телохранителя, о котором, признаться, совсем позабыл — до него ли ему было все это время?..

Из всей четверки только у него и у Воловикова были телохранители, которые в данный момент, напрочь позабытые своими патронами, уже вторые сутки почти безвылазно сидели в домике-времянке, находящемся во дворе дачи у ворот и отчаянно завидовали резвящимся начальникам, сочно матерясь и играя в давно опостылевшие карты. И хотя времянка эта выглядела жалко по сравнению с каменной дачей, к этому деревянному строению, напоминавшему изнутри обычную однокомнатную квартиру, была подведена даже канализация и вода, не говоря уже о таких мелочах, как наличие телевизора или холодильника. В этой времянке, с душой сделанной для себя же, некогда жили рабочие, долго и всерьез возводившие роскошные хоромы богатому заказчику… В самом начале, по приезду на дачу Воловикова с Мышастым, эти двое были сосланы туда с наставлениями не путаться под ногами, и сейчас, обалдев от вынужденного безделья, с тоской вспоминали достоинства приехавших девиц, которых они пытались разглядеть из окна, заранее предупрежденные по телефону Мышастым не дергаться на автомашины, которые должны были тогда прибыть с минуты на минуту…

— А что, Боря, — небрежно сдавая надоевшие до печеночных колик карты, спросил телохранитель Воловикова — мускулистый мужчина лет тридцати, в прошлом чемпион области по самбо, — не слабо было бы ту черненькую девицу поставить рачком, да хорошенько ей засадить, а? Той, что во второй тачке приехала?

— В сотый раз уже спрашиваешь, Серега, — лениво ответил крупный, весьма грозного вида мужчина по кличке Бугай, являвшийся телохранителем Мышастого. — Надоел уже.

— А может и нам дадут? — продолжал свою нудную песню самбист Сергей, но тут запищал мобильник Бугая и тот, мгновенно отбросив осточертевшие карты, ответил:

— Бугай слушает!

— Ну что, Бугай, не надоело тебе там париться? — раздался какой-то усталый, как ему показалось, голос шефа.

— Да как же не надоесть, Антон Алексеевич, — пожаловался тот, надеясь, что разжалобит своего патрона и тот позовет его к себе, где может что-нибудь обломиться насчет водки или тех же девочек, — со скуки давно уже на стены лезем.

— Ну, так уж прямо и на стены… — проворчал Мышастый.

— Жратва есть, телик есть, и чего вам только не хватает? — Он прекрасно осознавал, чего именно не хватает Бугаю — девок да выпивки.

— Да что телик — мура одна, — опять подпустил было слезу тот, но на сей раз был решительно оборван Мышастым:

— Давай-ка, ноги в руки, и дуй сюда. Я жду.

— А Сергею что делать? Он тоже засиделся, — спросил Бугай, уловив, что тот делает ему отчаянные знаки.

— Какому еще Сергею? — переспросил Мышастый и тут же вспомнил:

— А, этому, Воловиковскому… Ну, бери его с собой, что ли…

— Пошли, — сунув сотовый телефон в карман и радостно потирая руки, подмигнул Бугай Сергею. — Там наши паханы чего-то затеяли.

— Сейчас непременно зашлют за спиртным, или придумают чего-нибудь в этом роде, — предположил тот, моментально вскочив на ноги. — Ну ничего, хоть на симпатичных шкурок полюбуемся, порадуем глаз! Как там моя черненькая красавица, не заездили ее вконец, жива ли?..

Пробежав в мгновение ока несколько десятков метров, отделявшие времянку от дачи, оба охранника предстали перед отнюдь не ясными очами своих боссов, имевших весьма плачевный вид. Их недавние предположения подтвердились на все сто:

• Предыдущая
• 46/183
• Следующая