Порядок в танковых войсках? Куда пропали танки Сталина - Шеин Дмитрий Владимирович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/22
• Следующая

Ага, скажет внимательный читатель, все ясно. Какая уж тут оборона. Подготовка советизации Европы в чистом виде. Знают ведь, что у западных армий такого количества просто нет. Ладно бы еще просто заводы готовили к массовому производству, а тут сразу в армию хотят. А зачем в армии столько танков в мирное пока еще время?

Что ж, для начала посмотрим на год 1914-й. Время, можно сказать, доисторическое – нет еще ни танков, ни СССР. А занимает одну шестую часть суши Российская империя во главе с будущим гражданином Романовым, который пока еще Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский… Государь Псковский и Великий Князь Смоленский… Князь Эстляндский и Лифляндский… и всея Северныя страны Повелитель… и прочая, и прочая, и прочая на целый абзац. Полное титулование у Николая II было длинное и, возможно, именно поэтому добавлять к нему новые названия он особо не стремился – вроде бы.

Однако на 1914 год в российской армии мирного времени – 1 млн 423 тыс. человек. Для сравнения германская армия мирного времени составляла «всего-навсего» 761 тысячу солдат. Даже приплюсовав к немцам их австро-венгерских союзников, получаем неутешительную цифру в 1 млн 239 тыс. человек.

После мобилизации же численность русской армии вырастала до 5 млн 338 тыс. человек – опять-таки больше, чем армии Германии и Австро-Венгрии вместе взятые. А если вспомнить про армии союзников по Антанте, то соотношение сил для центральных держав начинает выглядеть совсем неутешительно.

Однако вот какая странная вещь: невзирая на заметный перевес «в нашу пользу» цифр на бумаге, положение на фронтах всю Первую мировую было скорее обратным. На западе линия фронта проходила по территории Франции. Не лучше обстояли дела и на востоке – в течение лета 1915 г. русская армия оставила Галицию, Литву, Польшу. Слово Антону Ивановичу Деникину:

«Весна 1915 г. останется у меня навсегда в памяти. Великая трагедия русской армии – отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжкие переходы, бесконечная усталость – физическая и моральная; то робкие надежды, то беспросветная жуть…»

«Недостаток же выстрелов и даже “снарядный голод”, ощущаемый русской артиллерией в течение первых двух лет войны, являлись, несомненно, одной из серьезных причин военных неудач на русском фронте и в частности чрезмерных потерь пехоты…

До самого конца войны давал себя знать снарядный голод полевой гаубичной и тяжелой артиллерии, что всегда влекло за собою значительно ослабленную ее боевую деятельность. Нередко даже легкие полевые гаубицы открывали огонь лишь по особому разрешению с указанием определенного на это и всегда ограниченного расхода снарядов». А это уже пишет генерал-майор Евгений Захарович Барсуков.

Вы запомнили это, уважаемые читатели? Русские офицеры – пока еще царской армии – запомнили это очень хорошо.

Надо заметить, что с нехваткой снарядов и других видов военного снаряжение в первые месяцы войны столкнулись все без исключения армии участников Первой мировой. Вот что пишет генерал Андрей Медардович Зайончковский:

«В сентябре после самсоновской катастрофы наступил острый кризис с винтовками, а за ним к концу года возник снарядный голод, буквально срывавший боевые операции: решение русской Ставки отвести в декабре армии на pp. Равка и Бзура, а в Галиции на р. Дунаец было подсказано недостатком вооруженных пополнений и артиллерийских снарядов. Несоответствия между боевыми запасами и запросами войны сказались в 1914 г. и у всех прочих воюющих держав, но налаженность промышленности в крупных государствах Западной Европы позволила им более безболезненно изжить это явление. В России же оно оказалось в 1915 г. одной из главных причин отступления ее армий в глубь пограничной полосы».

Впрочем, цифры[4] красноречивей, чем строки мемуаров.

В таблице приводится расход за 1914–1916 годы, но даже с учетом расхода в 1917 г. общий расход не превысил 50 миллионов выстрелов.

«Если же расход снарядов русской артиллерии сравнить с расходом выстрелов бывших союзников и противников России, то окажется, что русская артиллерия израсходовала в период мировой войны относительно совсем мало выстрелов.

Действительно, во время войны 1914–1918 гг. всего было израсходовано выстрелов:

Франция

75-мм калибра около 163 630 000 выстрелов

155-мм калибра около 28 000 000 выстрелов

Германия

Всех калибров около 271 533 000 выстрелов[5]

В том числе: приблизительно 156 000 000 77-мм, 67 000 000 10,5 см, 42 000 000 15-см и 7 000 000 21-см калибра

Англия

Всех калибров около 170 386 000 выстрелов

В том числе: приблизительно 99 000 000 76-мм пушечных, 25 000 000 114-мм гаубичных, 22 000 000 152-мм гаубичных и т. д.

Австро-Венгрия

Всех калибров около 70 000 000 выстрелов»[6].

Вдумайтесь в эти цифры: Франция одних тяжелых 155-мм «чемоданов» расходовала столько же, сколько Россия легких трехдюймовых, Англия только тяжелых 114-мм и 152-мм расходовала почти на 40 % больше, чем Россия снарядов всех калибров, а немцы опять же одних только тяжелых снарядов в 3,5 раза больше, чем Россия всех. Даже «отсталая» Австро-Венгрия, воевавшая преимущественно против России, причем лишь против части ее армии, израсходовала в 2 раза больше снарядов, чем Россия.

Нет ничего удивительного в том, что в этих условиях численное превосходство русской армии «не сыграло», да и не могло сыграть против смертоносного града тяжелых снарядов, которыми германская армия прокладывала себе дорогу вглубь России.

«Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жестокого боя 4-й стрелковой дивизии… одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали – нечем. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой – штыками или стрельбой в упор… два полка почти уничтожены одним огнем…»[7] – это снова Деникин.

Урок жестокий, кровавый. И одной из главных задач военных теоретиков уже новой армии – Красной – стал поиск лекарства от «снарядного», «винтовочного», «патронного» и других «голодов».

Казалось бы, простой ответ лежал на виду: раз промышленность западных держав помогла им справиться с проблемами начального этапа войны, значит, и нам нужно развивать свою промышленность. В первую очередь тяжелую, которая обладает наибольшим военным потенциалом.

Но это все же был не ответ, а лишь часть ответа. Во-первых, сомнительной была сама возможность «догнать и перегнать». Хоть товарищ Сталин и провозгласил, что «мы должны пробежать это расстояние в десять лет, иначе нас сомнут», сами по себе его слова не воздвигли в мановение ока новые заводы, домны и электростанции. Все это еще предстояло строить – ценой неимоверных усилий и жертв. И тогда, в начале 30-х, никто не взялся бы сказать, что у СССР будут эти десять лет. Столыпин уже однажды мечтал: «Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Тогда не дали.

Во-вторых, даже мощной промышленности нужно время для перехода на «военные рельсы». Чем больше предприятий развертывают выпуск новой, неосвоенной до того военной продукции, тем больше нужно времени. Месяцы. Годы. Расчеты военных были неутешительны.

«Если материальная обеспеченность мобилизованной армии очень слаба, то еще хуже обстоит вопрос с обеспечением первых месяцев войны. Принимая во внимание, что мы еще не имеем мобилизационного плана промышленности, что сроки ее готовности еще неясны и неопределенны, а по некоторым важнейшим предметам достигают 8–9 месяцев, положение в этом вопросе остается УГРОЖАЮЩИМ. В первые месяцы войны Красная Армия твердо может рассчитывать только на мобзапасы, накопленные в мирное время. Однако создание их в короткий срок упирается, во-первых, в отсутствие потребных на эти цели больших денежных ассигнований и, во-вторых, в существующие производственные мощности промышленности…

• Предыдущая
• 4/22
• Следующая