Повседневная жизнь российских подводников - Черкашин Николай Андреевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/102
• Следующая

Командовать самым мощным флотом России - Северным - адмирала Попова назначил Президент и благословил Патриарх Всея Руси. Сюда, на север Попов пришел еще курсантом и все свои офицерские, адмиральские звезды «срывал» здесь, то в Атлантике, то подо льдом, то под хмурым небом русской Лапландии.

Юнга может стать адмиралом, но адмирал никогда не станет юнгой. Однако в новом комфлоте все еще живет юнга, который не устает удивляться жизни и жаждать подвигов и приключений. Эдакий поседевший, изрядно тертый льдами, морями и корабельной службой юнга.

В чем тут секрет? Возможно, в том, что детство адмирала прошло на отцовских полигонах и он сызмальства стрелял из всех видов оружия, водил боевые машины, рано познал соль военной жизни.

Ни у кого из больших начальников я не видел более романтического кабинета, чем у него, командующего не просто Северным - Арктическим флотом, Вячеслава Алексеевича Попова. Тут и место звездному глобусу нашлось (память о штурманской профессии), и напольному глобусу-гиганту со всеми океанами планеты, и портрету Петру, флотоводцу и флотостроителю, и иконе Николы Морского, покровителю моряков, и по всем книжным полкам дрейфуют подводные лодки в виде моделей… А в окне - корабли у причалов, хмурый рейд да заснеженные скалы под змеистой лентой полярного сияния…

- Первая моя - лейтенантская - автономка, - заправил в мундштук свежую сигарету «Петр Первый», - прошла у в Западной Атлантике, в так называемом, Бермудском треугольнике. Ходил я туда командиром электронавигационной группы или, говоря по-флотски, штурманенком. Первый корабль - атомный подводный ракетный крейсер К-137, первый командир - капитан 2 ранга Юрий Александрович Федоров, ныне контр-адмирал запаса. Ходили на 80 суток и каждый день готовы были выпустить по приказу Родины все 16 своих баллистических ракет.

Никаких особых причуд Бермудский треугольник нам не подбросил. Но все аномалии поджидали нас на берегу. Дело в том, что лейтенант Попов женился довольно рано на замечательной девушке Елизавете. И та подарила ему дочь. Лиза героически осталась меня ждать на Севере в одной из комнатушек бывшего барака для строителей. Жилье то еще - в единственном окне стекол не было, и потому я наглухо забил его двумя солдатскими одеялами. Топили железную печурку. Общая параша на три семьи… Но были рады и такому крову. Хибара эта стояла в Оленьей Губе, а я служил за двенадцать километров в поселке Гаджиево. Как только мне выпадал сход на берег, вешал я на плечо «Спидолу», чтоб не скучно шагать было и полный вперед с песней по жизни. Транспорта никакого. Приходил я домой далеко заполночь, брал кирку и шел вырубать изо льда вмерзший уголь, топил «буржуйку», выносил «парашу», если наша очередь была. На всю любовь оставался час-другой, а в шесть утра - обратно, чтобы успеть на подъем флага…

…В общем, отплавали мы без происшествий. Вернулись в Гаджиево. Меня, как семейного, отпустили с корабля в первую очередь. Да еще с машиной повезло: за уполномоченным особого отдела, ходившим с нами на боевую службу, прислали «газик». А особист у нас был душевным человеком, бывший директор сельской школы, его призвали в органы КГБ и направили на флот. В годах уже старший лейтенант, пригласил в машину - подброшу по пути. Едем, все мысли в голове, как обниму сейчас своих да подброшу дочурку… Приезжаем в Оленью Губу, а на месте нашего барака - свежее пепелище. У меня сердце заныло - что с моими, где они? Особист меня утешает: спокойно, сейчас разберемся… И хотя сам торопился, в беде не бросил, стал расспрашивать местных жителей что да как. Выяснилось: барак сгорел месяц назад от короткого замыкания в сети. По счастью, никто не пострадал. А семью лейтенанта Попова отправили во Вьюжный, там ее приютили добрые люди. Через полчаса я смог, наконец, добраться до своих… Но на этом приключения не кончились. Дело в том, что в том же1972 году произошла одна из самых страшных трагедий нашего флота: на атомном подводном ракетоносце К-19 вспыхнул жестокий объемный пожар, в котором погибли… моряка. История той аварии ныне хорошо известна, о ней написаны книги и песни…

- «Спит девятый отсек, спит пока что живой…»

Да, именно эта. Слова и музыка народные, хоть и секретилось все тогда. Впрочем, мы-то знали немало, поскольку были с К-19 в одном походе, и вернулись в базу почти одновременно. Мне даже пришлось участвовать в обеспечении похорон погибших матросов в Кислой Губе.

Вскоре после этого печального события, мы с Лизой улетели в отпуск - домой, в Вологду. Транспорта в город не было, и я позвонил из аэропорта маме…

- Господи, - ахнула она. - Ты где?! Стой на месте, никуда не уходи! Я сейчас приеду!

Я позвонил лизиной маме, теще. Реакция та же:

- Слава, ты?! Господи, будьте на месте, я сейчас приеду!

Мы с Лизой переглянулись - что у них стряслось? Примчались наши мамы в аэропорт, виснут на мне, обе в слезах… Они меня уже похоронили. До них слухи дошли от местных военных летчиков, которые летали в Атлантику на спасательные работы по К-19. Знали, что и я в «автономке», и были уверены, что среди погибших их сын и зять… Самое печальное, что и отец уехал, на полигон со своим дивизионом с этой же мыслью. Надо было срочно сообщить ему, что я жив. Но как? Полигон далеко - под Лугой, телеграмму туда не доставят. Надо ехать к нему… Полетел я в Питер, оттуда в Лугу, как говорится, в чем был. А был я, несмотря на ранний март, в щегольских полуботинках, в парадной фуражке при белом кашне… В таком наряде по весенней распутице далеко не прошагаешь. А полигон огромный. Батя со своими ракетчиками невесть где. Да еще ночь - глаз коли. В управлении полигона никого, кроме дежурного старшего лейтенанта. На год-другой постарше меня, но службу правит - не подступись. Ну, рассказал я ему вкратце по каким делам отца ищу.

«Так ты с атомной лодки?!» - Шепотом спрашивает, поскольку вслух тогда такими словами не бросались.

«С атомной…»

Вызывает старлей дежурный ГТС - гусеничный тягач, сажает меня и полный вперед! Мчимся напрямик - через лес, чтобы сократить путь. Вдруг по глазам - мощный луч. Ослепли. Остановились.

«Стой, кто идет?! Выходи! Документы!» Слышу, как затворы передергивают. Въехали мы в секретную зону, где отец ракеты испытывал. Объясняю, что я сын подполковника Попова.

Старший охранения только охнул - «Давайте к нему быстрее! Батя ваш совсем плох от переживаний!»

Мчимся в расположение дивизиона: палатки в лесу. Вхожу, офицеры на нарах в два яруса спят, у железной печурки отец прикорнул.

- Здравствуй, папа, я живой…

Батя у меня всю войну прошел, артиллерист, танки немецкие жег. Никогда слезинки ни одной у него не видел. А тут глаза заблестели.

- Так, - командует он. - Начальнику штаба - спать! Остальным - подъем! Столы накрывать.

Движок запустили, свет дали. На стол из досок - по-фронтовому: тушенку, хлеб режут.

- И кружки доставайте!

- Товарищ командир, так сухой закон же…

- Знаю, я ваш сухой закон! Поскребите по своим сусекам!

Ну, конечно же, что надо нашлось, разлили по кружкам и выпили за мое возвращение из первой моей «автономки»…

- Последняя, двадцать пятая, наверное, тоже запомнилась?

- Еще как запомнилась… Это было весной 1989 года. Я выходил в море на борту ракетоносца как заместитель командира дивизии «стратегов» - подстраховывать молодого командира атомохода. Впереди нас в дальнем охранении шла торпедная подводная лодка К-278…

- Это печально известный «Комсомолец»?

- Он самый… За сутки до гибели этого уникального корабля я переговаривался с его командиром капитаном 1 ранга Ваниным по ЗПС - звукоподводной связи. Вдруг получаю 7 апреля странное радио с берега - дальнейшие задачи боевой службы выполнять самостоятельно, без боевого охранения. И только по возвращению в базу узнал о трагедии в Норвежском море…

- А самый опасный для вас поход?

• Предыдущая
• 21/102
• Следующая