Детство в Соломбале - Коковин Евгений Степанович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая

Из окон сквозь тюлевые занавески во двор проби­вался яркий свет, отражаясь на снегу белыми квад­ратами.

– Теперь Советская власть будет! – сказал Костя, и глаза его сверкнули. – Ребятам можно будет учить­ся, на кого они захотят.

– А ты, Костя, на кого будешь учиться?

– Я инженером буду!

– А что инженеры делают?

– Я буду строить пароходы, которые по океану пла­вают. Большие! И потом я изобрету такую машину, ко­торая и по земле ходит, и по воде плавает, и по воз­духу летает.

– Как ты изобретешь, Костя?

– Выучусь и изобрету. При Советской власти будет нужно много разных машин, чтобы легче работать ра­бочим было…

– А что бы такое мне изобрести?

– Ты изобрети такой дом… – Костя на договорил.

Заскрипела калитка. Во двор вошли какие-то люди. Разглядеть их было невозможно.

Костя присел на корточки в тени от погреба и мах­нул мне: «Садись!»

Притаив дыхание и не шевелясь, мы сидели на снегу и ждали.

– Кто это? – шепотом спросил я.

Костя опять махнул рукой:

– Молчи!

Незнакомцы поднялись на высокое крыльцо парад­ного входа, которое находилось у самой калитки. Было видно, как один из них надавил кнопку звонка.

На лестнице послышался голос Юрия Орликова:

– Кто?

– Откройте!

Дверь наверху захлопнулась.

Пришедшие позвонили вторично, потом начали сту­чать, да так сильно, что дверь гулко задрожала. Кто-то из них чуть слышно, но зло выругался.

Опять дверь наверху отворилась, и на этот раз жен­ский, похожий на Маришин голос испуганно спросил:

– Кого нужно?

– Юрия Орликова.

– Его нет.

– Врут! – прошептал Костя.

– Откройте! – потребовали снизу.

Мариша осторожно сошла по лестнице и открыла дверь. Люди поднялись наверх.

Мы поняли: красноармейцы пришли за Юркой Орликовым.

Врут, врут, врут! Мы уже хотели бежать и сказать красноармейцам, что Орликов дома. Наверно, он где-нибудь спрятался. Не верьте этим гадам! Он тут, пря­чется дома, этот прапорщик, который предавал больше­виков и сам арестовывал их, а может быть, и расстре­ливал! Это он выдал отца Кости Чижова!

Да, мы уже были готовы вскочить, но в этот момент приоткрылась дверь черного хода квартиры Орликовых. Кто-то вышел и тихо у забора стал пробирать­ся в нашу сторону, к погребу. Я дрожал от волнения и холода. Костя ещё ближе прижался к стене погреба.

– Это Юрка! – прошептал он. – Тес…

В самом деле, это был Орликов-сын. Он постоял не­которое время, озираясь по сторонам. Потом решительно подошел к погребу, рванул дверь и шмыгнул туда. Видимо, он хотел подождать в погребе до ночи, чтобы ночью незаметно улизнуть из города.

И не успел я опомниться, как Костя подскочил к две­ри погреба и набросил щеколду.

– А-а-а… попался! – прыгая и торжествуя, кричал Костя. – Попался, белогад проклятый!

Ошеломленный, я все еще сидел на снегу и не мог приподняться. Юрке Орликову бежать не удалось, и за­держал его Костя Чижов! Вот когда ты, Юрка, будешь расплачиваться! За все – за искалеченного на горке Мишку Сычова, за избиение Гришки Осокина, за свое барство, за отца Кости Чижова, за всех, кого предал и арестовал!

– Открой! – в испуге прохрипел Орликов. – Маль­чик, открой!

Он смотрел в «иллюминатор» и почти плакал. Ниче­го, зато ты смеялся, когда у Гришки Осокина текла из носа кровь! Ты смеялся, когда плакали дети рабочих, уводимых тобой в тюрьму.

– Попался, попался! – продолжал кричать и пры­гать Костя. – Димка, иди зови наших!

Орликов протянул в «иллюминатор» руку, и я заме­тил в его руке револьвер.

– Костя, берегись! – заорал я.

– Открой, говорю! – зашипел Орликов. – Открой, а то пристрелю!

Костя отскочил от «иллюминатора». Но Орликов выстрелить побоялся Он, должно быть, сообразил, что выстрел услышат в доме

– Димка! – закричал на меня Костя. – Чего ты стоишь? Беги зови!

Орликов убрал револьвер и зашептал:

– Не надо, мальчик! Я тебе денег дам. Сейчас дам денег. Открой, прошу тебя… пожалуйста, открой!

– Денег? Купить хочешь… А вот чего не хочешь? – Костя показал кулак.

Стуча зубами от холода и волнения, я взбежал по лестнице к Орликовым. Я не мог говорить и заикался:

– Он там… в погребе! Мы его… поймали. Он… хо­тел убить Костю! Скорее!

… Больше я ничего не помнил. В тот вечер я просту­дился и заболел. Несколько дней я лежал в постели, объятый жаром, и бредил. Мне чудилась наша улица, извилистая речка Соломбалка, широкая снежная рав­нина Северной Двины. Я слышал продолжительные зо­вущие гудки пароходов и видел задумчивые, но счаст­ливые глаза моего друга Кости Чижова.

Дед Максимыч снова растянул в комнате свои сети. Тихий мартовский ветер принес неожиданную оттепель. Еще не ясные, но волнующие признаки ранней весны уже беспокоили и радовали старика.

Простудившись и пережив страшное волнение в тот памятный вечер, я пролежал в постели почти месяц.

Дедушка Максимыч сам ухаживал за мной. Кряхтя, он ходил около кровати. Он измерял мне температуру, прогревал меня чаем до поту и пел мои любимые по­морские песни. Милый мой дедушка!

– Скоро, внук, на рыбалку, за окуньём! – говорил дед, подбадривая меня.

Каждый день, возвращаясь из школы, к нам захо­дил Костя

– Помнишь, когда я лежал ошпаренный, а ты при­ходил ко мне? – вспоминал Костя. – Давно это было. Мы тогда письма носили Николаю Ивановичу от дяди Антона.

– Да, давно, еще при белых, – отвечал я.

Действительно, казалось, что все это было очень-очень давно. Теперь мы обо всем могли говорить гром­ко, не боясь ни Мхов, ни Мудьюга. Как хорошо, когда можно думать и разговаривать, и мечтать так свободно!

Однажды, когда я уже начал вставать с кровати, прибежал Костя. Он что-то кричал и прыгал, и смеялся. И я ничего не мог понять, что он говорил. Только успо­коившись, он более внятно сказал:

– Как ты не поймешь? Завтра приезжает папка! Завтра! Ура-а! – он продолжал прыгать и кричать: – Завтра! Ура-а-а!!!

На другой день действительно котельщик Чижов вернулся домой. Но я его еще не видел.

…Было воскресенье, и потому ребята в школу не пошли. Они играли на улице. Я смотрел на них из окна.

Костя с красным флагом стоял на тумбе и что-то с жаром говорил ребятам. Вероятно, в игре он был командиром красногвардейского отряда. Флаг легко вился над его головой, и мой друг в самом деле был похож на командира.

На улице все еще лежали снежные сугробы, но солнце теперь не искрилось в них. Сугробы потемнели и осели, им недолго оставалось лежать. Скоро весеннее солнце совсем растопит их.

Я услышал, как ребята закричали «ура». Они под­прыгивали и размахивали руками. Должно быть, Костя Чижов сказал им что-то очень интересное.

Еще долго ребята прыгали и кричали, как вдруг Костя, соскочив с тумбы и показывая рукой в сторону речки, побежал туда. Огласив улицу воинственно-радост­ными выкриками, ребята устремились за своим коман­диром.

Что они могли там увидеть?

Я готов был сам выбежать из дому и узнать, что же случилось. Но мне нужно сидеть дома еще целый день. А завтра я уже пойду в школу.

Вскоре я услышал странный шум, напоминающий шум автомобиля. Я прильнул к стеклу. Да это же и был самый настоящий грузовой автомобиль!

Из-за переплета оконной рамы показались передние колеса. Грузовик с трудом пробирался по узкой, необъ­езженной дороге. Ведь по нашей улице никогда не про­ходил ни один автомобиль. На радиаторе грузовика краснел маленький флажок. Припрыгивая, увязая в снегу и крича, ребята бежали рядом с машиной.

И вот грузовик остановился у нашего дома. Нет, он не застрял в снегу. Шофер специально остановил ма­шину. Об этом можно было судить по тому, что он не­медленно открыл дверцу и вышел из кабины. Потом из кабины вышел и другой человек. Это был не кто иной, как сам Николай Иванович.

Из кузова выпрыгнул еще один человек. К нему тут же подбежал Костя. Я, конечно, сразу же догадался: это отец Кости, котельщик Чижов.

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая