Тень - Колбергс Андрис Леонидович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/51
- Следующая
Рядом с алмазным участком железная дверь, открывать ее дозволено далеко не каждому, ибо сидят за этой дверью «аристократы» стекольного дела. На них тоже деревянные башмаки и прорезиненные фартуки, но под фартуками приличная одежда, белые рубашки с закатанными рукавами. Цеховая марка! Их десять, Йост — старший. Он может и умеет все, хотя, если не считать высокого разряда, в его трудовой книжке та же запись, что и у женщин с размокшими ладонями: шлифовщик. Но женщины только и делают, что трут абажуры люстр о чугунные шайбы против вращения, а Йост может самую обычную пол-литровую баночку превратить в произведение искусства. Случается, кто-нибудь из старых выдувальщиков приглашен на круглый юбилей. Выдувает он по этому случаю, например, бокал величиной с крюшонницу. Это нелегко. Приходится делать пять, шесть, семь заходов, пока получится то, что нужно, ведь форм таких нет, а ни один из этих мастеров не позволит себе пасть так низко, чтобы преподнести в подарок стандартную вещь, пусть даже давно снятую с производства. Нет, все должно быть сделано «на глазок», и единственным вспомогательным приспособлением служит деревянная форма: чурка с выемкой. Сперва на конце металлической трубки колышется стеклянная сфера, тонкая и прозрачная, как воздушный шарик, затем «прихватывается» стройная, иногда тройного кручения ножка, которую заканчивают пяткой, раскатанной на доске для отделки. Отнюдь не просто присоединить ее к ножке, так как пятка должна быть достаточно большой и строго горизонтальной, не то бокал окажется кривой. Когда со всем этим покончено и бокал ползет по транспортеру к леру для отжига, мастер начинает нервничать. Вдруг за что-нибудь зацепится? Или на повороте треснет? Или пойдут в стекле крапинки — мошка? И хотя он знает, что коллеги обрежут и оплавят бокал лучше его, все-таки решает все сделать сам, своими руками. Не в состоянии усидеть на месте, он мечется по цеху; перебросится парой слов то с одним, то с другим, напомнит работнице, стоящей у транспортера в том конце лера: «Анюта, принимай!»
И вот бокал, чистый и гладкий, радует взор мастера, и он важно шествует с ним к Йосту, с которым уже обо всем условлено. Нет, не за деньги, за деньги тут свое искусство не показывают. А приведется Йосту быть приглашенным на юбилей, и он, в свою очередь, явится к выдувальщику и тоже попросит сделать одну «вещь» и объяснит какую. И выдувальщик на следующее утро прибежит на работу спозаранку и будет волноваться, переживать, точно для себя старается.
Йост рассматривает бокал на свет, легонько постукивает ногтем и, довольный, прислушивается к звону. Потом спросит, гравировать ли одни инициалы, или имя и фамилию полностью, нужна ли дата. Он не настаивает, он только рекомендует, черпая из кладовых своего огромного опыта. И вот любитель водной стихии получает изображение яхты с волнами и чайками, охотник — скрещенные ружья и оленей, застывших в прыжке, а заядлый рыболов — стайку рыб. Но больше всего нравится Йосту выводить плавным почерком какое-нибудь пожелание и украшать бокал цветами. Чего только нет в таком букете! Тут и гроздья винограда, и ячменные колосья, розы, тюльпаны, лилии и аспарагусы — вьются, буйствуют, переплетаются. Любую линию найдешь, начиная от филигранной, словно нарисованной тончайшим пером, и кончая широкой полосой, похожей на стружку, снятую рубанком.
— Ладно уж, попытаемся! — обещает Йост и отставляет бокал в сторонку: займется он им вечером, после смены.
Помогать друг другу в таких случаях — традиция стекольщиков, идти против нее глупо. А себестоимость сырья настолько низка, что ее в деньгах и не выразишь, и не левая это продукция, которую продают из-под полы.
Настоящие выдувальщики и шлифовщики даже приветствуют друг друга по-особому, с чувством собственного достоинства и взаимным уважением, такого уважения не дождется от них ни начальство, ни малоквалифицированные рабочие. Видно, потому, что и те и другие могут при случае найти себе работу в другом месте, а выдувальщики и шлифовщики со стекольным заводом как бы повенчаны — это очень старые, весьма редкие и, можно сказать, отмирающие профессии. Если кто-нибудь из них и уходит со «стеколки», то это значит почти наверняка, что он вообще расстается с этой отраслью промышленности: ведь подобных предприятий в Латвии раз-два и обчелся.
Они не могут обойтись без «Варавиксне», и «Варавиксне», в свою очередь, не может обойтись без них. Они это отлично понимают и потому к работе относятся серьезно — среди этих «аристократов» нарушений дисциплины не бывает. Точно так же нет среди них подлиз и подхалимов, явных или тайных, здесь все, что думают, говорят в глаза, это не всегда приятно руководству, однако в завком выбирают самых достойных, иногда и по второму, и по третьему разу.
Йост не возражал, когда Эрика поначалу снабдили брезентовыми рукавицами и тачкой подсобника, не исключено даже, что это была его идея, которую он сам и подкинул сменному мастеру. Обойти завод и познакомиться с ним можно, разумеется, и за полчаса, но от такой экскурсии невелика польза. Что с того, что новичок увидит погруженный в полумрак, прокоптившийся насквозь стеклодувный цех, огромный, как самолетный ангар, с большими, в частых переплетах окнами, сквозь которые свет едва сочится, так как они становятся маслянисто-грязными уже на другой день после мытья. Увидеть этот цех мало, его надо ощутить, коль уж решил здесь работать. И надо впитать в себя запахи кислот в травильне, песочную пыль пескоструйки и мокрядь алмазного участка. С заводом сперва надо сжиться и лишь потом искать себе на нем постоянное место. А кто приходит сюда экскурсантом, тот экскурсантом и уйдет.
Теперь парню приходилось вставать ранехонько: видя, как сына одолевает сон, мать его жалела, но опаздывать было нельзя — за стенкой жил Йост, на работу они уходили вместе. Бутерброды, аккуратно завернутые в пергаментную бумагу, клали в потертый портфельчик шлифовщика.
Заботливо приготовленные матерью бутерброды с колбасой, утренний гомон у проходной, личный шкафчик в раздевалке, как у всех, и вверенные транспортные средства возвышали парня в собственных глазах. Хотя в первые недели он падал от усталости и во всем теле не было мышцы, которая не давала бы о себе знать, а по утрам суставы не гнулись, все же он не хныкал. Может, и не сдюжил бы, может, и сломался, работай вокруг здоровенные мужики, но он имел дело с женщинами. И в теле, донельзя усталом, рождался новый прилив энергии, когда его окликали: «Эй, мужик!» Особенно если оклик доносился с верстака, у подножия которого стояла железная бочка, понемногу она наполнялась бракованными изделиями и боем стекла. Эрикова тачка была приспособлена для перевозки таких бочек. Надо было одной рукой подать бочку вперед, другой подкатить под нее тачку и тут резко толкнуть пузатую на себя, чтобы она сама плюхнулась на повозку. Где взять мальчишке силы для такого фокуса? На какую-нибудь десятую долю секунды опоздаешь рвануть на себя бочку, упустишь момент неустойчивого равновесия — и начинай все сначала. И так раза три, а то и четыре. А подсобить никто тебе не может, у каждого своя работа.
Уже потом, несколько лет спустя, Эрик узнал, что работницы боялись, что пацан не выдержит, а мастер беспомощно разводил руками: кем прикажете заменить? Пожаловались Йосту, но тот остался при своем мнении: боксеров, мол, закаляют в бою; разве что в обеденный перерыв, после еды, заставлял Эрика прилечь на кипы упаковочной стружки и задрать ноги.
Через неделю кризис миновал; правда, старые ожоги еще напоминали о себе, зато новых не прибавлялось, посадить бочку на место уже не составляло проблемы. И никто больше за ним не приглядывал, когда он гнал свой «агрегат» через весь цех, чтобы вывалить бой под навесом для переплавки. После того как он наловчился управляться с тачкой, второе транспортное средство — что-то вроде вагонетки на четырех роликах — показалось детской игрушкой. В ответ на призыв: «Эй, мужик!» — Эрик мчался на шлифовальный участок за абажурами, чтобы отвезти их в травильню. После недолгой обработки кислотой в специальных ваннах абажуры становились тускло-матовыми. А то доставлял на склад упакованные в ящики после оплавления кромок чайные стаканы и пивные кружки. В большие ящики, словно в Ноев ковчег, упаковывали, прокладывая стружкой, плафоны для настольных ламп. Груз этот не тяжелый, но с ним тоже морока — как подвести под ящик вагонетку: то она ускользает, то соскочит с нее тара. К счастью, подворачивался Крист — в свободную минуту, когда на дворе не стояли под погрузкой автомашины, он забегал сюда пофлиртовать с девчонками. Крист недавно вернулся из армии и теперь донашивал галифе с широким ремнем и медной пряжкой. Он и до армии работал на «стеколке» грузчиком, его тут знали все, фигура Криста — осиная талия, косая сажень в плечах — была предметом всеобщего восхищения. О силе парня ходили легенды, на теле его рельефно выделялись все группы мышц. Транспортным рабочим приходилось тяжело, они, подобно штангистам, накрепко бинтовали руки в суставах, чтобы не растянуть жилы при погрузке ящиков с молочными бутылками — каждый брал по шесть-семь ящиков зараз, и, надув щеки и жонглируя на ходу этаким «небоскребом», они бежали, как заправские циркачи, через весь двор, туда, где дожидались их грузовики с откинутыми бортами. У самой машины «небоскреб» выжимался на грудь и ставился прямо на пол кузова. В большинстве своем люди эти были не первой молодости, но их силе и здоровью можно было позавидовать.
- Предыдущая
- 8/51
- Следующая
