Само собой и вообще - Нёстлингер Кристине - Страница 3

• Предыдущая
• 3/24
• Следующая

В общем, по-настоящему поладить с Шустриком может только Бабушка. Но она живет очень далеко, на другом конце города. Чтобы добраться до нас, ей нужно целую вечность ехать на трамвае. И со здоровьем у нее не очень. Нельзя требовать от нее ежедневно совершать такие долгие поездки. Потому-то моего младшего брата, бедного поросенка, в последнее время перекидывают туда-сюда, как почтовую посылку. Он то с Бабушкой, то с Бабкой, то в вязальном магазине, то с Карли или со мной. Вряд ли такая жизнь доставляет Шустрику удовольствие.

Вот и получается, что я ужасный лицемер: с одной стороны, жалею Шустрика, а с другой стороны, отнюдь не готов тратить на него свое время и силы. Все дело в том, что любовь к брату у меня скорее теоретическая, чем практическая. Пока я не вижу его и не слышу, я чувствую к нему очень даже сильную привязанность. А вот когда он начинает приставать ко мне, очень хочется послать его куда подальше, ведь руки просто чешутся его укокошить.

А кстати, насчет укокошить! Есть тут еще один экземпляр, с которым я бы с удовольствием разделался. Это наш математик. Типичный образчик учителя, который превосходно вписался в существующую школьную систему. Обожает напыщенно и патетически разглагольствовать о товариществе, взаимопомощи и взаимовыручке, но если мы как раз этим и руководствуемся, то он выходит из себя и начинает злиться. Ну скажите пожалуйста, какая товарищеская взаимопомощь нужна человеку, у которого по математике очень твердый «неуд»? Ясное дело, листок с решениями, откуда можно все списать! Вот то-то и оно! Из этих соображений я на последней контрольной немножко помог Паули, моему соседу по парте, который в математике полный ноль. Я решил все примеры его варианта на промокашке и пододвинул ему. И что делает этот идиот? Довольный, списывает все четыре примера, радостно хрюкает, захлопывает тетрадь, сдает ее и не замечает, что промокашка-то с решением осталась внутри! До него и потом не дошло, что же он натворил. Я и сам думал, что все в порядке, — до самой раздачи проверенных работ. А математик, когда пришел с пачкой тетрадей, выглядел как-то странно. Вытянул тетрадь Паули из стопки, а из тетради — исписанную промокашку, возбужденно помахал ею и спросил меня, что я могу сказать по этому поводу.

Ну и что же мне нужно было сказать? Может, что-то вроде: «Пожалуйста, простите меня, я больше никогда не буду так делать?» Или еще какую-нибудь покорно-льстивую глупость? Лучше всего было бы держать язык за зубами, но математик, как всегда, так и напрашивался, чтоб над ним посмеялись. Поэтому я с невинным видом ответил: «Что поделаешь, не повезло!»

После чего препод еще больше разозлился, а я сказал: «Конечно, не повезло, Паули ведь просто от волнения забыл в тетради шпаргалку! Он же не нарочно это сделал».

Математик прошипел, что он меня предупреждает. Я спросил, о чем же он меня предупреждает. А он рявкнул, что напрасно я воображаю, будто могу позволять себе что угодно потому только, что у меня превосходные отметки. Я сказал, чтобы он на меня не орал, потому что я этого терпеть не могу. Тогда он разорался пуще прежнего. Кричал что-то насчет наглости. И что с него хватит. Тут я решил, что с меня тоже хватит, подхватил под мышку портфель и вышел из класса, а потом и из школы, хотя у меня было еще три урока.

По-моему, время от времени надо так или иначе указывать учителям на границы их власти!

Ясное дело, до следующего утра математик успел передохнуть и приготовиться к контрудару. Теперь он намерен продемонстрировать мне границы моей власти. Он нажаловался нашему классному руководителю Бимсу, и тот не только требует принести записку от моего отца с объяснением, почему я пропустил три урока, но и настаивает, чтобы отец сам пришел к нему в приемные часы.

Но я не собираюсь заставлять папу идти в школу. Не то чтобы я боялся рассказать ему обо всем… Папу мало беспокоят жалобы учителей. Просто мне хочется устроить розыгрыш. Очень я люблю всякие такие штуки!

Классный руководитель получит замечательное письмо. На папиной почтовой бумаге. И с папиной подписью! Я уже придумал, что напишу в письме. Оно будет звучать так [1]:

Обидно только, что в машинописи я полный профан. Чтобы розыгрыш удался, мне ведь нужно не только это письмо, но и несколько других напечатанных на машинке бумажек. Но я не способен напечатать без ошибок даже одну-единственную строчку. К тому же у нашей машинки нет клавиши коррекции. А мне необходимы безупречные письма, иначе Бимс никогда не поверит, что они от магистра Поппельбауэра.

Но я придумал: все бумажки мне напечатает Карли. Она умеет это делать почти идеально.

Так! Теперь у меня есть все необходимое: письмо Бимсу, один листок, где родители подтверждают, что мне можно сделать прививку от полиомиелита, листок, где сообщается про родительское собрание, и еще один — про повышение цены на школьное молоко. Вдобавок я заключил пари. Поспорил с Карли на пятьдесят шиллингов, что папа подпишет мне письмо для Бимса.

— В жизни он этого не сделает, — уверяла меня Карли. Потому что я не сказал ей про свой план! Папа подпишет, причем сегодня же вечером. Ведь сегодня четверг, день Рыбы Вильмы. И папа гарантированно вернется домой только около полуночи, усталый от сверхурочных работ. Я подкараулю его в прихожей и подсуну все свои бумажки. Сверху — про школьное молоко, потом про родительское собрание и прививку и под конец — письмо для Бимса. Скажу ему, что это — сплошь дурацкая школьная бюрократия и я прошу его подписать все это в полночь только потому, что с утра я всегда ужасно сонный и наверняка обо всем забуду. И папа, у которого совесть нечиста, быстренько все подпишет, не читая подробно, в этом я вполне уверен. А если он все-таки начнет читать внимательно, мне что-нибудь придет в голову, прежде чем он доберется до последнего листа. В самом худшем случае он прочтет письмо Бимсу и спросит, не спятил ли я. А больше ничего произойти и не может.

Так и вышло. С письмом Бимсу никаких проблем не было. Правда, ждать пришлось далеко за полночь, и когда папа наконец пришел, мне ужасно хотелось спать. Сначала он очень удивился, почему я не попросил подписать маму, обычно ведь она разбирается со всей бюрократией, но я сказал ему, что у мамы целый день болела голова и что она давно уже ушла в спальню, и я не хочу ей мешать. И добавил, что у мамы теперь всегда болит голова. И говорил укоризненным голосом. Думаю, папа понял, что это он виноват в маминой головной боли. Он так смутился, что даже не прочел как следует про школьное молоко. А про прививку только первое предложение. А потом очень быстро все подписал и пробормотал, что из-за бюрократии каждый день гибнет целый лес. Тут к нам присоединилась мама и пожелала папе доброго утра. Папа прошипел, что это преувеличение. И был прав, потому что без десяти час еще не время говорить «доброе утро». Я быстро ушел к себе в комнату, выбросил все бумажки, кроме письма Бимсу, в корзину для — бумаг и улегся в кровать. Но сразу заснуть не смог. Потому что папа и мама ссорились в гостиной.

Ссора была не слишком шумной, и дружеская беседа равной громкости, конечно, не помешала бы мне заснуть.

Я часто думаю о том, что, собственно, делать супружеской паре, у которой есть дети, когда с любовью уже совсем не ладится. Ума не приложу, как тут быть. Ладно, я говорю сам себе, если муж и жена друг друга больше не переносят, они имеют полное право расстаться! Не в Средневековье ведь мы живем! Но на самом деле я совершенно не согласен, чтобы папа и мама разводились! Они же разводятся не только друг с другом, но и с детьми.

Ни Карли, ни я, ни тем более Шустрик вовсе не хотим разводиться с папой! Но когда два человека, которые друг друга на дух не выносят и видеть не могут, продолжают жить вместе только из-за детей, это мне тоже не нравится. Наверное, всем людям, которые хотят пожениться, сначала лучше было бы проходить обязательный тест «на долговечность любви». И только в случае положительного результата им разрешалось бы заводить детей.

• Предыдущая
• 3/24
• Следующая